60 лет с дня рождения отмечает в этом году Виктор Ерофеев – писатель, литературовед. Кандидат филологических наук. Один из организаторов и участников литературного альманаха «Метрополь». Автор книг «Русская красавица» (1990), «Мужчины» (1997), «Пять рек жизни» (1998), «Энциклопедия русской души» (2000) и др. Наиболее заметными проектами Ерофеева последнего времени стали передача «Апокриф» на телеканале «Культура» и грядущая премьера спектакля режиссёра А. Жолдака по мотивам «Русской красавицы» в Ленкоме, вокруг чего уже нагнетается атмосфера скандала. «Литературная газета» поздравляет Виктора Владимировича с юбилеем и предлагает вниманию читателей беседу с ним.
– В 90-м году в «Литературной газете» была опубликована ваша известная статья «Поминки по советской литературе». В последнее время отношение к этой литературе в нашей стране меняется. Изменилось ли ваше собственное отношение – к статье и советской литературе?
– Советская литература – неоднозначное явление. С одной стороны, это были ремесленники, которые на окололитературной ниве пытались сделать себе карьеру. Я таких людей знаю, они торжествовали с 40-х годов. Например, Семён Бабаевский. Фадеев говорил, что роман Бабаевского сделан из табуретки. Правда, потом ему велели дать Бабаевскому премию, и он дал. Шолохов тоже отзывался об авторе «Кавалера Золотой Звезды» достаточно сдержанно. Я встречался с Семёном Бабаевским, когда ему было уже за восемьдесят. Он производил впечатление измученного человека, всю жизнь занимавшегося не своим делом. И так далее. Вообще это была литература испуганная, состоящая из мистификаций, – одна из них породила замечательный роман «Тихий Дон», авторство которого я для себя пока установить не могу. Недавно перечитал и убедился, что в нём параллельно существуют по крайней мере два автора. Были и хорошие писатели, которые приняли на себя звание «советские». Были гении, как Платонов, не попавшие в разряд советских писателей. «Поминки по советской литературе» я устроил в основном из-за того, что в последние советские годы литература была интеллигентской, была официозной, либеральной и, наконец, антисоветской. Я проанализировал эти четыре тенденции и предсказал их скорую смерть. Так оно вскоре и случилось. На меня обиделись все. «Деревенщики» демонстративно отказывались от подписки на «Литературную газету». Но я писал не ради скандала. Изначально статья предназначалась для Конгресса писателей в Будапеште. Мне позвонили американцы и попросили высказаться о современном состоянии советской литературы, я ответил: «Она умерла». Конечно, статья вызвала дикую и несуразную полемику, как многое из того, что я пишу.
– Исторически советская литература исчезла, но остаются её рудименты в виде союзов писателей. Они ещё нужны?
– Союз писателей и литература – разные вещи. Если общество и государство будут развиваться в сторону централизации власти, то контроль над литературой вновь понадобится. Опять приведут в порядок Союз писателей. Это заметно по составам писательских делегаций, выезжающих за рубеж. «Правильные» писатели смешаны с более свободомыслящими. Всё это напоминает мне винегрет двадцатых годов. Те, кто почувствовал освобождение от советизма в конце восьмидесятых, будут возмущены наступлением власти на горло искусству, а те, которые считают цензуру нормальным явлением, напротив, возрадуются. У каждого будет свой выбор. Я, например, никогда не был советским писателем, с какой стати мне вдруг становится писателем казённым!
– Разве вы не были членом Союза?
– Меня выгоняли дважды. А когда на волне либерализма восстанавливали в Союзе Солженицына и других «антисоветчиков», то проголосовали против меня. И тогда сердобольные девочки из секретариата Союза объехали каких-то писателей и собрали недостающие подписи. По-моему, это был восемьдесят девятый год. Но я после этого туда не заходил. Потом меня шведы взяли в ПЕН-Клуб. Но и там из-за нехватки времени я сейчас не принимаю участия в работе.
– А в премиальном процессе участвуете. Как вообще к ним относитесь?
– В больших премиях – нет. Меня и не приглашают. Но в премиях, связанных с какими-то фондами, иногда принимаю участие. Я не могу бесконечно читать рукописи. Конечно, готов помогать молодым, печатать их. Например, через издательство «Зебра-Е». Но если взять реального писателя с мировым именем, то среди молодых это один Пелевин. Я не говорю, что нет талантливых. Но всё-таки русская литература избалована мировой славой. Мировая слава – это не значит продаться Западу. Это значит, что ты переходишь не только в разряд культурных деятелей своей страны, но тебя понимает весь остальной мир – споря, в чём-то соглашаясь с тобой. Ты становишься мировым достоянием. Впервые за 200 лет у нас этого нет. Грустно. Сейчас у нас литература десятилетней давности. Все писатели состоялись в восьмидесятые, в девяностые. А новых откровений нет.
– Может быть, кое-что в сегодняшней литературе станет известным спустя несколько лет?
– Да нет. Обычно всё становится известно сразу. Например, «Горе от ума» ещё не было напечатано, а о нём уже все знали. Чаадаев одним письмом мог составить себе всероссийскую славу. Шила в мешке не утаишь. В нашем поколении, например, было много ярких индивидуальностей. Я не верю в такие таланты, которые вдруг проявляются через сто лет. Леонида Добычина оценили через семьдесят лет, но ведь его любили многие писатели тридцатых годов.
– А Константина Вагинова не любили «многие писатели тридцатых годов». Его и сейчас знают плохо и мало…
– Он немножко другой. Но Вагинов, по-моему, был не менее значимым в двадцатые годы, чем Добычин – в тридцатые. Я пытаюсь вспомнить, кто в русской литературе «прорезался» после смерти, но никого назвать не могу. Мой однофамилец, напечатавший свою замечательную вещь всего в одном экземпляре, стал знаменитостью. Это чудо.
– Но если бы ваш друг Борис Гребенщиков появился в отечественной рок-музыке не в начале восьмидесятых, а сейчас, когда его творчество стало на порядок интереснее, он мог бы рассчитывать на большой резонанс?
– Вы знаете, в каждой эпохе то или иное явление становится значительным. Сейчас модная и дорогая машина важнее, чем хороший певец. Такова ситуация на сегодняшний день. Она изменится. Европа всем этим уже переболела. Толпы, ходившие на Гребенщикова, разошлись по разным углам – торгуют, путешествуют, пьют, – остались избранные и верные. Раньше искусство и литература были досугом, таблеткой, поддерживавшей и ободрявшей людей, дававшей им силу и надежду. Теперь эта таблетка не нужна. Теперь, если вы прекрасный поэт, но не «нашумели», вас не заметят. Наступило время скандальных героев.
– 19 сентября у вас юбилей. Каковы предварительные итоги? Что вам более интересно: вчера, сегодня, завтра?
– Я не государственный человек и не хочу, чтобы мои личные даты привлекали всеобщее внимание. Я живу для моей семьи – для родителей, для жены, для дочери. С ужасом узнаю, что кто-то заранее сигнализирует о своём юбилее в надежде получить какой-нибудь орден. У меня нет ни одного отечественного ордена, и думаю, что на этот раз я его тоже не получу. И по заслугам. У меня есть только французский орден; Франция щедра на награды деятелям искусства. Жизнь постепенно скукоживается. Ближе к пятидесяти понимаешь, что она ограничена, она начинает пахнуть смертью, разложением, отчаянием. И день рождения перестаёт радовать. Он становится экзистенциальной датой, когда «помни о смерти» начинает буквально плясать перед твоими глазами. В общем, нет повода для торжеств. Мы с женой сегодня обсуждали, что будем делать в этот день. Я сказал: «Соберём семью». Она говорит: «Соберём ещё и близких друзей». Так было и в пятьдесят. Мне странно слышать объявления об этом по радио. В этот день, оказывается, родился Циолковский. Когда-то меня сравнивали с Венечкой. В его, конечно, пользу. Безусловно. Да и сам Венечка сравнивал. Тоже в его пользу. А теперь вот с Циолковским приходится справлять день рождения. Я к этому отношусь иронически.
Беседу вёл
ОТ РЕДАКЦИИ. Мы не во всём согласны с Виктором Ерофеевым, в частности по вопросу авторства «Тихого Дона». Эта проблема после публикации факсимиле рукописи романа была практически снята. Об этом «ЛГ» не раз писала. Тем не менее мы предоставляем юбиляру возможность высказать свою точку зрения по всем затронутым вопросам.