В канун Дня знаний, с одной стороны, и традиционной (хотя и несколько размывающейся в последнее время) поры открытия очередного сезона – самое время поговорить на эту тему. «Театры детской радости» – наши ТЮЗы и кукольные дома – этот уникальный конгломерат и не имеющее себе по масштабу аналогов в мире художественное явление пережили в последние десятилетия крайне трудное время. Оно, впрочем, не закончилось: по понятным причинам, их материальное существование куда тяжелее, нежели у «старших товарищей». Но вот парадокс – «удельный вес» по-настоящему интересного, творческого, живого, рождённого за минувшие двадцать лет в театрах юного зрителя и кукол в масштабе страны, нет сомнения, ничуть не меньший, чем на российских «больших» драматических сценах. А возможно, и несколько превосходящий.
Но если вдуматься, ничего удивительного. Детские театры по определению не могут завлекать зрителя главными «достижениями» современных отечественных подмостков – матерщиной, обнажёнкой. Здесь куда меньше неприкрытой пошлости, эксперимента ради самовыражения… Люди, работающие здесь, счастливым образом вынуждены искать другие пути к сердцу зрителя. Проверенные веками и оттого куда более действенные. Правильные и честные.
Напоследок сообщим, что самая, пожалуй, интригующая премьера начинающегося столичного сезона – трилогия Тома Стоппарда «Берега Утопии» – состоится на Театральной площади Москвы, в Российском молодёжном театре. Который, несмотря на нынешнее своё название, остаётся в сознании многих всё тем же Центральным детским.
Среди огромного количества театральных фестивалей, заполонивших постперестроечную Россию, как будто наш театр и впрямь поднялся на небывалую высоту, – питерская «Радуга» – смотр особенный, лицом обращённый к подрастающему поколению, тем, кому предстоит возрождать Россию, защищать её национальные интересы, культуру и, конечно, русский язык.
Я помню, как восемь лет назад, когда «Радуга» только зарождалась, многие чиновники, завидя директрису питерского ТЮЗа имени Брянцева Светлану Лаврецову, пытавшуюся достать деньги на завиральную с их точки зрения идею юношеского фестиваля, в буквальном смысле прятались. Да кому сегодня такая затея нужна? – отговаривали её в Питере и в Москве, – и где вы соберёте в наше время столько качественных детских спектаклей?.. Но надо знать пробивную мощь этой обаятельной женщины, сумевшей не просто организовать фестиваль, но сделать его престижным, а ещё – не дать выселить свой коллектив из родового гнезда на площади Декабристов, из здания, построенного в легендарную эпоху руководства театром Зиновия Корогодского. Первые «Радуги» проходили в эпоху совсем иную, во времена, когда по всем телеканалам шли ролики с развесёлой молодёжью, идущей за «Клинским». И после каждого вечернего представления уборщицы мешками выносили из зала пустые пивные бутылки и банки...
Хорошо известно, что юношеская аудитория в принципе – не подарок для артистов. Она непоседлива, неуправляема, взрывоопасна – но, впрочем, может быть в такой же мере и благодарной, когда её по-настоящему задевают за живое. Бывая в последние годы в брянцевском театре неоднократно, я не устаю удивляться, как удаётся его главному режиссёру Григорию Козлову находить общий язык с этой «проблемной» аудиторией, добиваться абсолютной тишины. Причём берёт Козлов материал, как правило, сложный – Пушкина, Бунина, а на сей раз избрал «Бедных людей» Достоевского (я уже подробно писала в «ЛГ» об этом спектакле, представлявшем в фестивальном конкурсе хозяев), доказав, что проблема маленького человека отнюдь не исчезла в нашем обществе, наоборот – стала куда более злободневной и актуальной.
Козлов – из той редкой категории главных, что не боятся конкуренции – он всегда рад приветствовать в своём коллективе сильного коллегу. Так, «Зелёная птичка» Карло Гоцци в постановке Григория Дитятковского (спектакль, числившийся в off-программе) вполне подтвердила известное изречение Станиславского: «Для детей надо играть так же, как для взрослых, только лучше». Не вошёл в основную программу фестиваля и любопытнейший спектакль сына Корогодского – Даниила. Пьесу Шекспира «Король Лир» (театр дал ему название «Без Лира») играли в одном из казематов Петропавловской крепости. Это сумрачное, каменное пространство с гулким эхом как нельзя лучше подходило для шекспировской трагедии, где Лир, существующий лишь в воспоминаниях своих бывших подданных, казнит себя за зло, причинённое людям, осознав трагический смысл власти. Не могу сказать, что молодые артисты «Театра поколений имени З.Я. Корогодского» сумели освоить непростые сценические задачи и «поднять» современный контекст трагедии, но они старались и как могли тянулись за неподражаемой ученицей Корогодского Ириной Соколовой.
Много вращаясь среди тюзовцев, я давно уже поняла – это особый народ. У людей, каждый день имеющих дело с детской психикой и разного рода птичек, кошечек, собачек играющих до самой старости, похоже, вырабатывается особый фермент доброты, и болевой порог ощущается ими острее, и понятие «товарищество» – для них не назывное. Когда Александра Кузина, воспротивившегося слиянию его труппы с кукольным театром, «попросили» из Ярославля – ему тут же была предложена постановка у брянцевцев. А приехавший в этом году на «Радугу» Адольф Шапиро по-прежнему с восторгом и непреходящей грустью вспоминает свой уникальный рижский ТЮЗ, куда в годы застоя так любили приезжать его коллеги, дабы вдохнуть глоток свободного искусства почти без примеси идеологии и партийной цензуры. Впрочем, когда Прибалтика отделилась от России, Шапиро пришлось срочно эмигрировать из Латвии, так как русская часть труппы была расформирована, а сам он попал в список неблагонадёжных...
В России с приходом рынка ТЮЗы никто и не думал расформировывать – просто-напросто ждали, когда они, лишённые серьёзной экономической подпитки, умрут сами, а актёры разбегутся. Но произошёл странный, непонятный для нового русского менталитета «фокус-покус»: голодные тюзовские артисты стали «питаться» творчеством. А режиссёры образовали что-то наподобие негласной корпорации: сегодня ты ставишь у меня, завтра – я у тебя. В результате возникли подлинные анклавы – целая сеть региональных творческих мастерских по эстетическому воспитанию детей. В Орле – театр «Свободное пространство», представивший в этом году на фестивале спектакль Геннадия Тростянецкого «Любовью не шутят» по пьесе Альфреда Мюссе. В Вологде – Молодёжный театр под руководством Бориса Гранатова. В Екатеринбурге – мощный ТЮЗ, руководимый в последние годы Вячеславом Кокориным (недавно переехавшим в Нижний Новгород), чья пронзительная «Каштанка» завоевала всю Европу и попала на «Золотую маску». В Новосибирске – активнейший в поиске новых форм и режиссёрских имён «Глобус», куда приезжал, в частности, Александр Галибин и три года руководил этим коллективом, а его «Кроткая» по Достоевскому поразила всех на одной из «Радуг». К сожалению, привезённая на сей раз из Новосибирска «Женитьба» Нины Чусовой оказалась настолько авангардно-радикальной, что от Гоголя в ней в прямом смысле слова остались лишь рожки да ножки. Режиссёр пошла своим излюбленным деструктивным, эпатажным путём, превратив гоголевских персонажей в современных обывателей, испорченных квартирным вопросом. Женихи сватаются к Агафье Тихоновне исключительно ради недвижимости. Что же до Подколесина, то он недотёпа не хочет видеть своего счастья, ему и так неплохо живётся в своей холостяцкой квартире: хочешь, носки в тазике стирай, хочешь, целый день лежи на диване и телевизор смотри, а кататься под луной на качелях с экзальтированной невестой – это не про него. Остроумно? Может быть, но только для эстрады, шутейных «капустных» представлений, а ведь молодёжный театр призван ещё и просвещать, а то ведь не ровён час – школьники могут подумать, что у Гоголя есть ещё одна, не включённая в программу «Женитьба». Детская болезнь «переиначивания» охватила сегодня не только область хрестоматийных драматургических сочинений. Вот, например, в «Красной шапочке», привезённой Элиной Лайунен из Финляндии, волк выступает в роли учителя заглавной героини, убеждая, что вовсе не его, а напротив – людей надо бояться. Оригинальная трактовка, ничего не скажешь, в духе нашего жестокого времени, когда ребёнку надо сызмальства внушать, что человек человеку – волк. Лично меня это не устраивает, как не устраивает, наверное, и многих родителей, старающихся внушить детям, что мир прекрасен.
Как показал поставленный Львом Эренбургом в Магнитогорске спектакль «Гроза», мир прекрасен даже тогда, когда «луч света в тёмном царстве» никому не нужен, а вот любовь… Ей подвластны святые и грешные, корыстолюбцы и эгоисты, она сопровождает человека до самой смерти, делая одних счастливыми, а других несчастными. Этот спектакль, по праву получивший Гран-при фестиваля, сумел открыть зрителям глаза на то, мимо чего они раньше проходили. Кабаниха свирепствует не потому, что она от рождения плоха и жестока, – виной всему её безмерная любовь к сыну, оборачивающаяся трагедией для него, инфантильного и беспомощного. Такого, конечно же, не может любить гордая душой Катерина.
В этом добротном доме, где навесные доски крыши могут превратиться в деревянные тротуары, а Волга плещется прямо за забором и там смывают грязь тела и души герои Островского, а под финал тонет Катерина, люди живут повседневной суетой, не приносящей им ни радости, ни покоя. Чтобы усилить контраст между живыми чувствами и механическим существованием обывателей с ритуальной банькой, воскресными пирогами, режиссёр придумывает слепую служанку – персонажа, не существующего в пьесе. Как ни странно, в неподвижных её, прозрачных глазах больше света, чем в мутном взоре Дикого, ради собственного удовольствия избивающего свою жену, а потом «посыпающего голову пеплом». Грех и раскаяние, похоть и страсть, мордобой и нежность слились в этом спектакле воедино, породив удивительное чувство вечного круговорота в природе, не поддающегося холодному анализу, но чувственно осязаемому теми, кто живёт на этой земле. Удивительный спектакль, поразительно современный, заставивший всех присутствующих на фестивале профессионалов в очередной раз всерьёз задуматься: почему нынешний психологический театр отступает под напором дилетантов, а классика стала главным образом экспериментальной площадкой для театральных нуворишей. Ведь Лев Эренбург сочинял свой спектакль, не выходя за рамки Островского, не «насилуя» его, а поди ж ты, какое открытие сделал с никому неизвестными артистами, сыгравшими «на разрыв аорты».
Здесь есть что проанализировать, но главное верить, что театр может противостоять безвкусице и пошлости, сытой гламурности и дешёвым приёмам, ибо в противном случае следующие поколения так и не поймут, чего ради театры юных зрителей голодали и отстаивали своё право на жизнь вопреки коммерциализации искусства.
