Ошеломительный звонок 13 сентября. Дима Турков:
– Отец умер сегодня.
Я знал, что на днях Андрей Михайлович слёг в Боткинскую с пневмонией. Но особой тревоги не было: сразу сбили высокую температуру, пошли в ход антибиотики. Он позвонил мне из больницы, голос был бодрый, мы поговорили о его статье про юбилей первого издания романа В. Некрасова «В окопах Сталинграда». Обменялись, как обычно, шутливыми наставлениями: «Смотрите ведите себя прилично».
И вдруг – звонок сына Туркова:
– На фоне пневмонии не выдержало сердце…
Вот так – внезапно, в одночасье, уходят фронтовики.
Да нет, это только кажется, что внезапно…
Андрей Михайлович Турков родился в 1924 году в подмосковных Мытищах. Он – из поколения, которое кто-то из журналистов назвал великим. Не убеждён в точности этого эпитета. Мы, родившиеся в 20-е годы и подросшие как раз к войне, были обыкновенными парнями из городских коммуналок и колхозных деревень. Люди выбитого войной поколения, мы не выбирали себе судеб. Они складывались сами собой, повинуясь лишь одному закону – государственной необходимости. Те из нас, кому посчастливилось, выжили – вот, пожалуй, формула нашего поколения в самом сжатом виде.
В апреле 1943-го Андрей Турков призван в армию. В составе дорожно-строительного батальона он вкалывает во фронтовой полосе. Война – это всегда много тяжёлой работы, часто под огнём противника. Но Турков – не просто землекоп. Он из племени так называемых книжных мальчиков. Он и сам пишет стихи и даже, расхрабрившись, посылает те, которые кажутся ему неплохими, в газету дивизии. Так в скромной дивизионке в 1944 году и начинается литературная деятельность Андрея Туркова.
В конце войны он тяжело ранен. Гремят победные салюты, осыпаются гроздья фейерверков, а Турков в госпитале продолжает вести сражение – теперь с самим собой, с предстоящей до конца дней инвалидностью. Ему всего 21 год – как управляться с негнущейся ногой, с хромотой, как заработать на жизнь?
Здоровая психика помогает управиться.
А в основе психики – всё та же книжная особенность характера. Неугасающий интерес к русской литературе XIX века. Да и сочинительство перестало быть полудетским увлечением (кто в школьные годы не сочинял стихов?) – потребовало серьёзного размышления. Андрей Турков, в солдатской гимнастёрке со следами споротых погонов, приносит свои стихи и заявление о приёме в Литературный институт имени Горького. И Александр Иванович Герцен, памятник которому стоит там, на Тверском бульваре, 25, снисходительно ему усмехнулся (или это просто показалось).
Годы учёбы в Литинституте, может, были самыми счастливыми в жизни Туркова. Углублённое изучение языка и литературы (а преподаватели какие – Реформатский, Радциг, Асмус…) обостряет и другую существенную черту характера Туркова – чувство ответственности. Слишком высока планка классической русской поэзии. И хотя на семинарах, где гремят споры и кипят страсти, его стихи избегают разгромной критики, он понимает, что им далековато до высоких образцов. Иное дело – разбор стихотворения, обсуждение, толкование. Тут он силён. Нет, не возбуждается до крика, говорит спокойно, может отстоять своё мнение.
В общем, как бы сам собой возникает и развивается процесс становления литературного критика.
Какое-то время по окончании Литинститута Турков работает в «Огоньке». Много ездит по стране, много пишет. И много видит несоответствий между трудной послевоенной жизнью, которой живут простые люди, и привычным, предписанным агитпропом искажением этой жизни в произведениях литературы, журналистики, искусства. Поощряется какое-то фальшивое «Счастье» (роман Павленко), неправдоподобное колхозное изобилие в фильмах типа «Кубанских казаков».
Много читает. Запоминаются яркие мысли из классических книг. Например, из Монтеня: «Можно умирать за своё отечество. Но никто не может заставить лгать ради него».
Туркова от вранья коробит. Правда о времени – вот что нужно молодому литературному критику. Правда – главная нравственная опора. Это и приводит Туркова в «Новый мир».
«Новый мир» эпохи Александра Трифоновича Твардовского – это своего рода «незаконная комета в кругу расчисленных светил». Здесь всерьёз осознано историческое значение XX съезда, осудившего культ Сталина и связанные с ним насилие, террор, «архипелаг ГУЛАГ». Под голубую обложку журнала врываются окопная (или «лейтенантская») правда о Великой Отечественной; городская повесть о простых людях с их заботами, невзгодами; деревенская проза с её районными буднями, с острыми столкновениями колхозных мужиков с партийными бюрократами. Но как трудно проходит сквозь цензурные заграждения ПРАВДА ЖИЗНИ! Сколько обвинений «Нового мира», сколько грязи выплёскивают на его публикации «расчисленные светила», профессиональные деятели «единственно верной идеологии»…
Турков – в команде «новомирцев», активный автор публицистических рубрик. Всё большую остроту приобретает его перо. Он не даёт спуску лжи, недобросовестности, искажениям правды. По его собственному выражению, он «изымал из обращения фальшивые купюры».
Вот в последней своей книге – она так и названа: «На последних верстах» – Андрей Михайлович собрал множество своих статей разных лет. Это своего рода история советской и постсоветской литературы. Необычайно интересное чтение: какими усилиями преодолевались запреты на публикации военных повестей Василя Быкова, стихов и дневников Ольги Берггольц, очерков о ГУЛАГе Марлена Кораллова, как запретили публикацию поэмы Твардовского «Тёркин на том свете»…
О Твардовском разговор особый. Турков – признанный знаток жизни и творчества великого русского поэта второй половины XX века. Он автор нескольких книг о Твардовском – с углублённым разбором «Василия Тёркина» и «Дома у дороги», с публикацией писем и дневников последних месяцев жизни Александра Трифоновича – жизни поистине трагической и необычной. Строки Твардовского – у Туркова как девиз, как нравственный императив:
А всего иного пуще
Не прожить наверняка –
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей…
Андрей Михайлович Турков прожил свою жизнь с правдой. А это значит – он был человеком глубоко порядочным. Качество, не очень распространённое в наш суетный, противоречивый, сложный век.
Но как печально это – говорить о прекрасном человеке в прошедшем времени: прожил…
У Твардовского в стихотворении «О сущем» такая концовка:
И не таю ещё признанья:
Мне нужно, дорого до слёз
В итоге – твёрдое сознанье,
Что честно я тянул свой воз.
Это дорогое признанье полностью может быть отнесено и к Андрею Туркову: он честно тянул свой воз.
Евгений ВОЙСКУНСКИЙ
«ЛГ» выражает искренние соболезнования родным и близким Андрея Михайловича Туркова, давнего автора нашей газеты, лауреата премии «Золотой Дельвиг».