В разгар массовых беспорядков после убийства 17-летнего юноши, единственного сына матери-одиночки с алжирскими корнями, Париж продолжал жить привычной жизнью. Я сам это видел. Но, как говорится, есть нюансы.
Кому что ближе
Небольшой старинный городок Масси расположен в двадцати минутах езды на электричке от Парижа, а до Нантера, тоже столичного пригорода, где проживал застреленный Ноэль М. и 27 июня вспыхнули погромы, быстро охватившие страну, – примерно столько же.
В Масси можно недорого арендовать жилье, что я и сделал ещё в Москве. Идёшь от станции по чистенькой улочке, и многие встречные улыбаются заезжему туристу, говорят неизменное «бонжур». Вскоре заходишь в тихие зелёные районы с булыжной мостовой, кирпичными, а то и каменными домиками под черепичной крышей. На одной из калиток прочёл фамилию владельца: Malkhow. Что-то русское. Потомок белоэмигрантов? Или недавний российский «релокант»? Как вскоре убедился, встречаешь и тех и других.
Вечерами городок быстро засыпает, это вам не Париж: в двадцать три часа на улицах вовсе выключают освещение. Не больно-то выйдешь на променад. Среди здешнего люда встречаются и бомжи, от которых не знаешь, чего ждать, а возле станции гомонят обкуренные арабы. Сиди дома, не гуляй.
А днём… Посмотришь со стороны – на ум приходит, что отношения между белым населением и цветными хорошие, свойские. Вплоть до моего отъезда в начале июля ничего не менялось, я дружески общался со всеми, в том числе с алжирцами и марокканцами – людьми средних лет, как и я. А по телевизору сообщали и показывали, что бунтовали главным образом арабские подростки. Конечно, картинка действует.
«Убийство полицейскими того юноши из Алжира – это для них повод оттянуться. Они не хотят ни работать, ни учиться, вот и всё, – высказал мне своё мнение сосед по квартире Поль. – А главное – погромщики знают, что за их безобразия им ничего не будет. Мало того, власти ещё и принесут им извинения».
Поль, как и его брат Ивен, – студент-заочник. Парни приехали в Париж из родной деревушки в Бретани сдавать летнюю сессию. Поль – невысокий, худенький, с русой бородкой, говорит эмоционально и охотно. Его младший брат Ивен – медлительный, улыбчивый, молчаливый.
– Я с детства обожаю животных, мечтаю их лечить, – говорит Поль. – Учусь на ветеринара. А вот он (строгий взгляд на младшего) – не любит животных!
– Не люблю, – соглашается Ивен. – Я буду инженером. Лечить всякую технику.
– Он и в Бога не верит, – продолжает «ябедничать» Поль.
– Не верю, – улыбается Ивен.
Свобода выбора тут превыше всего: кому кролики, кому самолёты, кто с Богом, а кто – без.
Совсем не фейерверк
Третью комнату в огромной двухэтажной квартире занимает 29-летний Ильяс из Марокко. Он живёт в Тулузе, а в Париж приехал по делам фирмы. Мы с ним, можно сказать, подружились – после того как я сказал, что фильм «Касабланка» с Хэмфри Боггартом в главной роли – мой любимый.
Ильяс возвращался поздно, на такси, после ужинов в парижских ресторанах. В один из вечеров приехал пораньше, чтобы приготовить своё любимое марокканское блюдо: рис, мидии и какая-то фантастическая подлива. Щедро потчевал меня стряпнёй. Вкуснотища!
– Люблю Россию и не люблю Америку, – говорил марокканец за трапезой.
И всё расспрашивал о нашей стране, конечно, удивлялся, как мы выживаем в страшные российские морозы. Я не стал оспаривать – надоело уже в моих странствиях объяснять всем и каждому, что зверские московские зимы – просто легенда.
– Да, мы живучие, – соглашался я. И, знай, наворачивал яство.
В Масси, как и вообще во Франции, много-много выходцев из Северной Африки. Они давно и массово породнились с местными. Обычное дело, когда видишь такую семейную идиллию: муж-араб идёт под руку с изящной женой-француженкой, катят детскую коляску. Или, скажем, негритянка вышагивает рядом с бледнолицым супругом, а парочка малышей-мулатов суетится под ногами. Тишь и гладь да Божья благодать.
Подхожу как-то в сумерках к своему жилищу, а дом – плюс несколько близлежащих – оцеплен полицейскими в бронежилетах и с автоматами. За автомобилем устраивается с винтовкой снайпер. Поодаль – большая группа арабов, мужчин и женщин, тревожно переговариваются, смотрят куда-то на верхние этажи дома напротив. Полицейские вытащили их из квартир на улицу, впечатление, что где-то наверху удерживают заложников.
– Назад, – останавливает меня полицейский. – Дальше нельзя.
Господи, а я-то падаю с ног после целого дня скитаний по Парижу. Хочется одного – поскорее принять душ и улечься. Район уже неплохо изучил, поэтому делаю крюк через сквер и подхожу к своему пристанищу со стороны закрытого дворика. Ключ есть. Слава Богу, я дома...
Каждый вечер в 21.05 по телевизору начинают показ классики французского кино. Заварив чай, усаживаюсь в кресло. Как же здорово – смотреть на Алена Делона, Ива Монтана и Бурвиля, сидючи в уютной гостиной недалеко от Парижа!
А ночью, в два часа, вдруг будит канонада и разноголосые выкрики толпы. Нет, это не фейерверк на свадьбе (попробуй-ка во Франции пошуметь в предрассветный час!). Это, как я потом выяснил, из ружей и ракетниц арабы-подростки обстреливали местный полицейский участок. Но пока я вставляю беруши и бормочу: «Спокойной ночи, Париж».
«Кина не будет»
А днём Париж и впрямь жил спокойной, привычной жизнью. Всё так же сновали по Сене теплоходики с туристами, на Монмартре сонмища художников расставляли мольберты и планшеты, на Эйфелеву башню, превозмогая жару, карабкались нескончаемые вереницы людей со всего света.
Если б не знал, так ни за что бы не подумал, что во Франции беспорядки (как в Москве не приходит в голову, что по Донецку шмаляют каждый день).
Правда, вот вышел на Елисейские поля – а там конная полиция, люди толкают друг друга, обходя многочисленные кучки лошадиного навоза. Вот визжит женщина – налетела на «мину», видно, засмотревшись на витрины бутиков. Возле Нотр-Дама и в Люксембургском саду блюстители закона стоят уже не в одиночку или парами, а группами. Почти все с автоматами, все мужественно преют в защитной амуниции.
Не повезло тем, кто приехал в Париж на массовое мероприятие: в конце июня Макрон отменил их все до одного. Уже когда я летел домой (через Ереван, вестимо), познакомился с молодой женщиной Еленой из Новосибирска. Она вместе с группой фанатов из разных городов России двинулась во Францию ради концерта Милен Фармер, а это ведь не только чудо-певица, но и композитор, актриса, поэтесса. Её знают и любят во всём мире! Концерт должен был состояться 30 июня на парижском стадионе «Стад де Франс». Люди заплатили немалые деньги, претерпели страшные испытания (кому-то пришлось ночевать вблизи стадиона в палатке, чтобы в шесть утра застолбить очередь в свой сектор – иначе места, даже стоячие, получишь с нулевой видимостью). Потом, хочешь не хочешь, надо было до вечера торчать внутри заграждения, выпрашивая у охранников разрешение сходить в платный туалет или купить воды-еды.
И вот уже со стадиона слышны звуки репетиции оркестра, вот уже все воспрянули, как вдруг в половине пятого тысячам поклонников культовой певицы объявили: концерт перенесён!
– Как так? Куда перенесён? А мы? – говорила мне Елена в отчаянии, вспоминая свои чувства на стадионе. – У нас у всех обратные билеты на самолёт, мы не можем ждать другого дня!
С досады устроили массовую акцию, скандировали и махали флагами…
– Появилась подруга Милен Фармер, утешала нас, говорила, что Милен плачет. Мы передали ей плюшевого Чебурашку. Потом всю ночь сидели на траве у Эйфелевой башни, пили вино, любовались на бегущие цветные огоньки. Вот и весь концерт.
Друг по имени Валя
Кстати, насчёт концертов. Каюсь, не знал, что в городке Масси, где всего-то около пятидесяти тысяч жителей, есть оперный театр. Да ещё какой! Зимой в нём даже проводят ежегодный фестиваль музыки, куда съезжаются теноры, басы и баритоны из множества стран.
– Это единственный райцентр Франции, где есть профессиональная оперная сцена, и мастера вокала почитают за честь на ней выступить, – говорит увенчанный сединами абориген.
«Райцентр»? Что за термин такой? Он скорее присущ нашему Отечеству. Но дело в том, что разговор наш идёт на русском языке, с русскими словечками и идиомами. Этим богатством собеседник владеет почти идеально. Представился: Валя. Уменьшительное от имени Валентин? Не совсем. Он по паспорту именно Валя. Семьдесят шесть лет, появился на свет и вырос в Масси. Родители – французы.
Мы познакомились и разговорились, когда поднимались на железнодорожный мост. Я спокойно стоял на эскалаторе, как вдруг мимо меня вверх бодро прошёл – нет, скорее уж пробежал! – крепкий пожилой человек с рюкзачком за плечами. На вид – лет пятьдесят пять, от силы – шестьдесят. Потом мы рядышком стали коротать время в ожидании электрички, и мой новый знакомый вдруг перешёл на русский язык. Приятный сюрприз, что и говорить!
– Русский учу с детства по благословению отца и матери, – объясняет Валя. – Это семейная история, можно сказать – легенда, хотя в ней всё – правда.
Оказывается, ещё до начала Второй мировой войны здесь осел эмигрант из России Михаил Фельдман. Он крепко подружился с Валиными родителями. Михаил бежал из России от большевиков, а во Франции стал… коммунистом. Причём очень активным. Когда пришли немцы, Михаил вступил в ряды Сопротивления, был схвачен гестаповцами и после пыток расстрелян. И вот в память о друге в семье решили, что русский язык станет для них вторым родным. В 1947 году назвали новорождённого сына Валей – на русский манер.
– Я больше шестидесяти раз бывал в Советском Союзе и в новой России, – говорит Валя.
Он много пишет о нашей стране – в последние годы заделался блогером. Что ж, вот наглядный пример того, что старость – штука относительная: есть лишь молодость и зрелость. И новые страницы жизни можно открывать в любом возрасте…
Что касается погромов, прокатившихся по Франции, то Валя не придаёт происходящему слишком большого значения. «Что есть, то есть», – считает этот человек, повидавший на своём веку и массовые волнения французской молодёжи в 1968-м, и протестное движение против войны в Алжире, да и много чего другого.
Французы почитают себя нацией бунтарской, уважают всё, что связано с борьбой за свободу и права человека. Пусть это часто и понимается разными людьми по-разному. И вот идёшь от станции Масси-Пализо по авеню чилийского народного героя Сальвадора Альенде, а справа – крохотная площадь чешского президента Вацлава Гавела, борца против СССР… Конечно, своих революционеров чтят особо: вот тихая улица Робеспьера, впадающая в бульвар 1 Мая. Все эти страсти борьбы, увековеченные в топонимике, остались либо в далёком прошлом, либо где-то там, далеко отсюда. Борьба романтизирована в памяти, но как бы не вторгается в обычную жизнь.
Французы отвыкли от массовых волнений на этнической почве, с 2005 года в стране не было ничего подобного. Люди думали, что больше и не будет. Но внезапно бунты и погромы словно шагнули с табличек на сами улицы и площади мирных городов.
Юные арабские погромщики в первых рядах – вот они, у всех на виду. Здесь и сейчас.
Александр Аннин, Париж – Москва
___________________________________________________________________________________
Когда верстался номер
Известный портал AgoraVox сообщает, что протестующие во Франции могут применять оружие из стран НАТО, переданное Украине. Отмечено, что «в условиях конфликта на Украине и бесконтрольного оборота оружия, отправленного НАТО «в помощь» Украине, существует риск, что оно будет использовано во Франции в ходе нынешних беспорядков». Указывается также, что западным оружием «для Украины» уже давно торгуют на чёрных рынках Европы.