Геннадий СТАРОСТЕНКО
Похоже, никого уже давно не удивляет, что не только юноши, но и мужчины среднего возраста в последние лет десять стали стричься предельно коротко, иногда и просто «под нуль». И при этом принимать довольно свирепое выражение лица.
Казалось бы – что же тут плохого? Спортивная мода лучше, чем «хиппомания» прежних лет. Впрочем, этот аргумент не вполне уместен, поскольку противопоставление одной крайности другой – не самый прямой путь к золотой середине. К тому же прекрасно помню, что во времена массового увлечения длинными причёсками было достаточно мужчин и с короткострижеными волосами.
И берусь утверждать, что тогда это была мода в чистом виде, а теперешняя мода на «оболваненных под нуль» – мода принуждения. Это вообще некая мода на криминальный тип поведения, «мода на зэков», если хотите. Характеризуют её две основные манифестации – это именно короткая стрижка, тяжёлый взгляд исподлобья (в идеале – взгляд самца гориллы) и сидение в самых неподходящих местах на корточках (демонстрация независимости – как бы готовность справить нужду у всех на виду).
Элементами этой моды, в частности, можно считать и повсеместное прослушивание «блатняка». Если прежде этот запретный плод вкушался в узком кругу ограниченных лиц – главным образом в мужском составе где-то на вечеринках, пикниках и т.п., то сейчас помои льются в уши обывателю чуть ли не из всех звуковоспроизводящих устройств. А ведь блатной шансон опасен не столько тем, что оскорбляет наш слух рифмованным цинизмом. По ритмике, музыке и по словам он навязывает тому, кто его постоянно слушает, тягостно-тошнотное, подчинённое состояние духа, вселяя в душу тягомотину, от которой непросто избавиться.
Так что пение господ «новых русских шансонье» – это вам не просто «песенки под херес и жаркое». Это культурная деструкция, своего рода моральный терроризм, который бывает опаснее терроризма обыкновенного. Шоу-капитал вываливает на жителей провинций отрыжку за отрыжкой – и готов это делать, пока регионы во всём этом не захлебнутся или не поставят дамбы на пути форсированной декультуризации.
Но противопоставят ли? Всё чаще погружаешься в уныние, размышляя над этим. Несколько лет назад одна из центральных газет адресовала читателю мой гнев по поводу того, что в поездах дальнего следования стало просто невозможно ездить по России – и не столько по причине дороговизны билетов. «Блатняк» крутили с утра и до ночи. Потом это стало явлением повсеместным. Мне как москвичу, искренне любящему Сибирь и сибирские города, порой до смерти обидно, когда водитель рейсового автобуса в каком-нибудь из них вываливает в салон децибел сто «блатняка», а взрослые дяди и тёти прядут, как лошади, ушами и делают вид, что не слышат.
А там, где не слышно рифм «про нары» и т.п., обязательно налетишь барабанными перепонками на трёх-аккордную дебильную попсу. И если в той базарной песенке, которая пришла когда-то на смену «я те дам, я те дам, чё ты хошь» (а именно «…какая же ты страшная – и ненакрашенная страшная, и накрашенная»), есть хотя бы интересная с лингвистической точки зрения аллитерация, то в остальных просто пустота – как то же отсутствие волос на бритой голове…
Ещё лет, скажем, пятнадцать назад было рискованно предполагать, что такое массовое явление послереволюционных лет минувшего века, как «урки», вернётся к жизни спустя почти столетие. Однако тогда это было стихийное явление – бездомность, сиротство и одичание, – и стригли-то от тифозной вши. У теперешнего социального явления иные корни. На мой взгляд, оно далеко не спонтанно, это продукт злого умысла, сознательного «оквазикультуривания». И теперь, когда подросток стрижётся «под нуль», он это делает чаще всего потому, что боится выглядеть иначе, чем все, боится казаться «белой вороной». Срабатывает инстинкт стадности.
В свою очередь, и это имеет двоякую природу. Часть провинциальной молодёжи (как правило, из низовых социальных групп) ориентируется на то, что можно в упрощённом виде назвать «моделью зэка». Другая её часть – на «модель спортсмена». Эта другая идёт внахлёст с первой, поскольку прежде всего из представителей спорта куют свои кадры криминальные и околокриминальные структуры.
Заключённая в американских боевиках и русском блатном шансоне идеология формирует в молодом человеке неспособность к анализу социальных событий, конфликтность и культ силы (подчеркнём – тупой силы, без участия интеллекта, а следовательно – легкоуправляемой). Ещё недавно это воспроизводилось во всё более возрастающих объёмах для глубинных территорий России, где у молодёжи просто ничтожные возможности проявить себя в творческих или высокотехнологических профессиях – да хотя бы и в той же коммерции.
В Москве же ситуация в значительной степени иная. Для многих молодых москвичей – это город тысячи возможностей и лёгких денег. Даже в условиях кризиса. Москва давно превращена в плацдарм для транснациональных корпораций. Жизнь суетна, комфортна и полна соблазнов, а молодёжная субкультура устроена главным образом на постмодернистских ценностях и сомнительных достижениях социодизайнеров. Сообразно этому и московская молодёжь – лёгкая, многословная, беспечная и ненавязчиво-циничная. И вместе с тем полна конформизма, – словом, податливый материал для того мирового ваятеля, который пытается лепить очередного «человека нового типа», «носителя новых ценностей».
Вот и получается, что современную молодёжную культуру в России в значительной мере формируют два типа: один – столичный конформистский и второй – провинциальный, тип покорного воина, а то и просто манкурта, скованного и в мыслях, и в манерах. Провозгласившая свободы демократическая эпоха вовсе не сделала молодого человечка свободным, совсем напротив – закрепостила его. Москвича – фривольной суетой, жителя глубинки – нуждой и безнадёгой. И того, и другого – верой в мамону…
И тем, кто увлечён мнимой героикой второго типа, атрибутикой тупого мужланства, постоянной готовности настучать ближнему по физиономии или же получить по своей, героикой ложно понятого или ложно ориентированного патриотизма, важно понять одно: сторожевой пёс – грозен, но всего лишь пёс. По команде «фас» он может кинуться и на младенца, поскольку «извилина добра и зла» у него неразвита.
И тем из молодых, кто берёт на себя лидерство в молодёжных организациях, давно уже пора поразмыслить, что надо делать, чтобы этот тип перестал быть доминирующим. Что надо делать, чтобы поставить заслоны на пути «манкуртизации» молодёжной субкультуры в глубинке. Надо делать что-то, чтобы молодёжь перестала смотреть на мир исподлобья – этакими стрижеными волчатами с оскалом вместо счастливой юношеской улыбки.
И если правящие элиты дальше носителей простенького буржуинского знамени («идущих вместе» и т.п.) ничего придумать не способны, то надо пытаться что-то делать самим. Возможно, и на региональном уровне – смотря по обстоятельствам и местным условиям. Просветления умов и смягчения нравов не случится, если к этому не прилагать усилий, особенно с учётом того, что всегда найдутся «доброхоты», готовые поиграть на декультуризации населения.