...Продолжая историю человеческого бытия
, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Вопреки распространённому мнению человек вовсе не боится смерти. В отношении смерти он бессознательно руководствуется максимой Эпикура: «Пока есть я – смерти нет. Когда придёт смерть – не будет меня».
Человек боится не смерти, а мучительного перехода к ней, известного как «процесс умирания»: боится болезней, которые станут его терзать, боится физиологического распада, беспомощности, умственной и физической деградации. Это чисто биологический страх. Если бы смерть была подобна хлопку, после которого человек бы безболезненно исчезал, отношение к ней было бы гораздо спокойнее.
Скорее всего, так и произойдёт. Уже сейчас понятно, что медицина в ближайшем будущем окажется способной купировать самые неприятные стороны физического угасания. Человек будет встречать смерть в ясном рассудке, не испытывая мучений, патологически искажающих его облик. И так же понятно, что эвтаназия, сознательное прекращение жизни, сколько бы дискуссий вокруг неё ни велось, станет обычной практикой современного социального бытия.
Вся история человечества – это борьба за освобождение личности, обретение ею всё большего количества прав и свобод. Человек последовательно освобождался от тирании общества, указывавшего, как жить, от тирании идеологии, от тирании религии. Сейчас он освобождается и от физиологической тирании смерти, и это будет одним из принципиальных завоеваний культуры.
Человек имеет право на лёгкую смерть.
Таков, на мой взгляд, социально-биологический аспект проблемы. Однако у данной темы есть ещё и отчётливая метафизическая составляющая. Связана она с тем, что сознание человека, видимо, даже в принципе не способно выразить «чистое небытие», предельное несуществование, каковым является смерть. В этом смысле смерть подобна дао древнекитайской философии. Дао невозможно определить. Оно не имеет и не может иметь никаких внятных характеристик. Если про дао можно что-то сказать, значит, это уже не дао.
Точно так же обстоит дело со смертью. Это даже не «слепое ничто» – тёмное и пустое пространство, лишённое какой-либо зримой предметности. Ничто есть ничто – любой его адекват будет мнимым. Так вот, в попытке постичь то, что непостижимо, в попытке всё же представить то, чего представить нельзя, человек создаёт метафорический образ смерти – образ загробного мира, обладающего, естественно, нечеловеческими чертами. В культуре христианской религии – это ад, в светской культуре – мрак, населённый отвратительными чудовищами. Живопись и кинематограф поставляют нам очень впечатляющие образцы этого мира.
Человек боится вовсе не смерти. Он боится чудовищ, которые ждут его «на той стороне». Он боится ирреального нечеловеческого пейзажа, непрерывного ужаса, в котором будет вынужден пребывать.
Вера обращена именно к этому страху. Она даёт пациенту плацебо – сладкую пустую таблетку, не содержащую никаких лекарственных средств, но обещающую тем не менее гарантированное исцеление. Вера говорит человеку: произнеси такие-то магические слова, сделай такой-то магический жест рукой, и тебе сразу же станет легче. Причём таблетка яркая, крупная, что, как известно, усиливает психотерапевтическое воздействие, и на ней стоит лейбл всемирно известной корпорации «Христианство», которому доверяют миллионы людей.
Ничего удивительного, что человеку действительно становится легче. Вера успешно борется с теми фантомами, которые сама же и порождает. Сначала запугивает человека ужасом, якобы надвигающимся из темноты, а потом предлагает ему чудодейственное лекарство.
Атеист перед лицом смерти чувствует себя намного увереннее. Над ним не властны кошмарные фантомы небытия. Он твёрдо знает: жизнь имеет свои физические пределы, и за эти пределы не может выйти ничто. Ни то, что мы называем «реальным миром», ни то, что верующие определяют как «мир иной». Бояться нечего. Загробный ужас не нависает над нами как дамоклов меч.
В этом, на мой взгляд, и заключается величайшее преимущество разума. Для верующего человека земная жизнь особого значения не имеет. Она только прах по сравнению с жизнью вечной. Над миром властвует смерть: всё скоротечное земное существование есть лишь подготовка к будущему великому инобытию.
Для атеиста, напротив, высшей ценностью является именно жизнь. Она заполняет собою всё, практически не оставляя места для смерти. Смерть, разумеется, и в этом случае неизбежна, но при свете разума она уже не представляет собой метафизический абсолют, властвующий над миром. Она занимает более скромное место: некий фон, загрунтовка, бэкграунд истинного бытия, на котором отчётливее проступают оттенки жизни.
Вот в чём принципиальная разница. Не жизнь есть фон для смерти, которая объемлет собою всё, а смерть есть фон для жизни, которая всегда выше, чем смерть. Мы живём не для того, чтобы умирать – в какие бы утешительные слова ни облекался этот процесс. Мы живём, чтобы жить, продолжая тем самым историю человеческого бытия.
Вера – это отчаяние, примирение с тем, чего превозмочь нельзя. Разум – это самостояние человека в мире, который таков, каков есть.
Каждый сам решает, кем быть: рабом божьим, прячущимся от жизни в смерть, или свободным независимым человеком, делающим выбор между жизнью и смертью.
Лично я выбираю жизнь.
Между прошлым и будущим
И всё же, не торопясь сводить эти две точки зрения к какому-то итогу (да и возможен ли он в этом длящемся столетиями споре?), хочется отметить одну, общую, как нам кажется, тенденцию и для верующих, и для атеистов: осознание конечности своей жизни отнюдь не всегда «парализует волю, иссушает душу, гнетёт сердце». Ведь как бы ни был человек погружён в мир сиюминутных, драматических чувств, он остаётся в сложной системе своих связей с окружением, с близкими людьми, с опытом прожитой жизни.
Да разве само осознание конечности земного пути (в каком бы возрасте оно не пришло) не потрясает душу желанием стать лучше, чище, умнее, добрее, чтобы оставить о себе память как частицу (пусть – микроскопическую!) своего социального бессмертия?..
Разве не так?..
Отдел «Общество»
gam@lgz.ru, mazurova@lgz.ru