Олег ПУХНАВЦЕВ
По итогам просмотра сериала «Фурцева» возникает множество вопросов, главный из которых: почему масштабный проект по предвыборной манипуляции зрительским сознанием сделан так непрофессионально?
Рассчитывали поведать о судьбе женщины, оказавшейся под катком коммунистического режима. Планировали указать на бесперспективность советской модели. Но почему-то для решения этой задачи набрали персонал, что называется, по объявлению. Именно так начинаешь думать, анализируя сценарные и режиссёрские ходы.
Дело не в идеологически обусловленном выборе Геннадия Хазанова на роль Сталина. Важнее, что это режиссёрское решение абсолютно беспомощно в рамках преследуемых пропагандистских целей. Создавать образ Сталина, опираясь на штампы популярного эстрадного артиста, – топорная работа. Впрочем, как и попытка представить всех остальных партийных лидеров клоунами. Подобные карикатуры могут позабавить лишь узкий круг либералов. Широкие массы не вдохновить на ненависть парадоксальностью кастинга. Дело даже не в фигуре Сталина. Хазанов и в роли Булата Окуджавы, или, к примеру, Елены Боннэр не поможет развенчанию мифа, в данном случае либерального. Современный зритель устал от стёба, он хочет хотя бы иллюзии серьёзного разговора. Он ждёт психологической достоверности, точности мотивировок – драматургии.
Что представляет собой драматургия сериала «Фурцева»? Примитивное изложение известных фактов и домыслов в форме диалогов. Получается очень смешно. Сценаристы принуждают героев беспрестанно презентовать друг друга, вводить зрителя в контекст событий. Представьте, что началось, если бы в «Семнадцати мгновениях» отсутствовал закадровый голос Копеляна. Броневой, встретив Тихонова в коридоре, наверняка сказал бы: «А-а, это тот самый штандартенфюрер Макс Отто фон Штирлиц, работающий в центральном аппарате СД?»
А вот как выглядит знакомство зрителей с новым персонажем в сериале «Фурцева». Один из множества примеров. Дело происходит в Париже. Неизвестная (позже выяснится – Надежда Ходасевич) обращается к главной героине:
– Обещай мне, что ты пригласишь меня в Москву.
– Это здорово, Надь! – Ирина Розанова (Екатерина Фурцева) оправдывает нелепый текст манерной взвинченностью. – Ты ж у нас вдова знаменитого художника Фернана Леже! Ты ж у нас член компартии!..
Та же кокетливость возникает и у Сергея Юрского (Борис Пастернак). Эпизод в переделкинском доме поэта. В комнату входит некто и здоровается:
– Привет, Боря.
– При-шёл пи-са-тель Фе-дин, – обращается Сергей Юрский как бы к самому себе, наигранно растягивая слоги. – Костя, заходи, правда, гости соберутся только к обеду.
– Я к тебе пришёл не как гость, а как председатель правления Союза писателей…
Вы тоже обратили внимание, как изобретательно проинформировали неосведомлённых о статусе Федина?
Чуть позже, в сцене якобы планируемого Пастернаком самоубийства, обсуждая перспективы эмиграции, Ольга Ивинская заставляет Бориса Леонидовича объяснять телезрителю характер их отношений. Заходит издалека:
– Она жена твоя, а я кто?..
Борис Леонидович сообщает, абсолютно утратив при этом чувство стиля:
– Ты моя жизнь. Если нельзя уехать, надо уйти вдвоём. Давай проведём вечер вдвоём, побудем вместе, пусть нас так вдвоём и найдут… Здесь 20 таблеток…
Следует похвалить сценаристов Ларису Степанову и Павла Финна, которые вдвоём придумали эвфемизм «моя жизнь», а ведь могли сформулировать неделикатно: «Ты моя любовница».
Вообще Борису Леонидовичу досталось. Такое впечатление, что авторы проекта решили доказать неангажированность публичным унижением поэта, ставшего кумиром либеральной общественности. Так шпионы, чтобы вызвать доверие, напоказ стреляют в своих.
Сценаристы решили разыграть в лицах известное письмо Федина Поликарпову, в котором председатель правления СП сообщает завотделом культуры ЦК, что приходила подруга Пастернака и предупредила: тот предлагал ей совершить коллективное самоубийство.
В историческую достоверность страшного плана верить не стоит. Однако с каким-то потрясающим исступлением авторы раскручивают тему, иллюстрируют сомнительные человеческие качества Бориса Леонидовича. Само по себе это, конечно, не новость. Но зачем поэт, появляющийся в сериале мимоходом, тратит всё своё экранное время на помощь зрителю в рекогносцировке и компрометацию самого себя? В фильме поэт-христианин собирается не только покончить с собой, но и ввести любовницу в смертный грех…
Этого требует сверхзадача: ужасающее намерение Бориса Леонидовича выявляет страшную греховность советской власти. Ведь в фильме советская власть почти доводит до самоубийства выдающегося поэта, который, в свою очередь, склоняет к суициду любовницу. Внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за пастернак.
Сказочных обстоятельств в фильме множество. Фурцева, днём громившая Пастернака в ЦК, вечером в спальне слушает (чудесное совпадение) назидательную декламацию Александра Домогарова: «Не плачь, не морщь опухших губ…» И министр культуры как будто прозревает, а недавнее возмущение (вполне, кстати говоря, резонное), что Нобелевская премия досталась не Шолохову, становится очевидной глупостью. Сценаристы бросают в топку всё, инсценируют любимую либералами цитату «Пастернака не читал, но осуждаю»…
Но почему так примитивно, почему без огонька? Почему, посмотрев двенадцать серий, пребываешь в убеждённости, что участники проекта просто отбывали номер?..
Они устали. В этом собирательном местоимении сотни разочаровавшихся в дремучем народе, тех, кто считает проигранной борьбу за демократию, кто отчаялся и хочет уехать, а пока просто зарабатывает деньги и радуется любой возможности плюнуть в герб СССР.
А начинали они ярко и самоуверенно – талантливым, тонким, а потому особенно действенным «Покаянием». Но за двадцать пять лет открытая и постоянно взбалтываемая ёмкость с антисоветским шампанским стала дурно пахнуть. Жидкость перестала пениться, поднимать со дна колючие пузырьки. Энергия отрицания «совка» окончательно выдохлась.
То антисоветское, что мы видим сейчас по телевизору, и в частности сериал «Фурцева», – инерция. Не бойтесь, такое уже не задавит.