Взлёт в тупике

Обычно в поисках подходящей исторической аналогии Октябрьскую революцию, с которой, собственно, и начинается история евразийского «эксперимента», сравнивают с Великой французской

Евгений ПАШИНЦЕВ, доцент, зав. кафедрой гуманитарных и социально-экономических дисциплин Челябинского института путей сообщения

Свободный от политической ангажированности социологический анализ показывает: история мировой цивилизации прошла через две «экспериментальные площадки» – это античная цивилизация и первая цивилизация планового типа. Естественно, что в обоих случаях наблюдается смена вектора мирового исторического развития. Если античная «развилка» восточной магистрали означала переход мировой истории от господства первобытной материальной культуры к историческому доминированию нового – социального – типа культуры, то евразийская «развилка» теперь уже западной цивилизационной магистрали является не чем иным, как переходом мировой истории от господства социальной (институциализированной) культуры к доминированию нового – духовного – её типа. И в самом деле: решительный отказ пролетарской революции от одной из фундаментальных форм социального неравенства – экономического – несёт в себе духовный потенциал огромной исторической силы.
Как-то в своём дневнике Лев Толстой записал: «Если русский народ – нецивилизованные варвары, то у нас есть будущность. Западные же народы – цивилизованные варвары, и им уже нечего ждать». В 1917 году эти «нецивилизованные варвары» России попытались подчинить своей пролетарской воле стихийно-консервативную и своекорыстно-монотонную власть социальных институтов. Однако марксистская идеология смогла показать лишь, как можно расщепить систему социального неравенства, а не как справиться с её термоядерной энергией.
Бесценный для новейшей истории урок евразийского «эксперимента» состоит в том, что под оболочкой экономического неравенства скрывается более глубокий слой социальных отношений – неравенство политическое. Обеспечив (через национализацию) равное отношение индивидов к средствам производства, советские граждане не сумели обеспечить (в силу первоначального господства рабоче-крестьянского менталитета) равные социальные права в отношении к средствам хозяйственного и государственного управления. В результате страна прошла через ужасы «первоначального политического накопления», связанные с формированием жёсткой вертикали власти.

Тяжелейший для нашей коллективной памяти моральный груз, накопленный в ходе политического самоистребления власти и народа, не имеет и не может иметь никакого нравственного оправдания. Но в железобетонном скрежете тоталитарных конструкций профессиональная социологическая мысль обязана разглядеть определённую историческую логику.
Дело в том, что Россия в лице Советского Союза прошла до конца весь исторический путь, подготовленный великими цивилизациями Востока. Могучая деспотическая воля государственного «целого» при пантеистическом равнодушии к судьбе отдельной человеческой «песчинки» – вот основная историческая траектория Востока.
Советская история показала: такого могучего государства, полновластно распоряжающегося всеми материальными и духовными ресурсами общества, в истории ещё никогда не существовало. Таким образом, евразийская «развилка» обнаружила высочайший взлёт и одновременно исторический тупик в развитии восточного крыла мировой цивилизации.
А что мы видим в западном социокультурном полушарии? На этапе современного постиндустриального общества Запад достиг исторического апогея в развитии «самостийной» формы социальной активности. Цивилизационная логика «части» подошла к своему естественному историческому завершению, раздробив историческое пространство на три качественно несоединимых социальных сегмента.
Сюжет этой драматической истории достаточно прост: когда в эпоху империалистического кризиса экономическая власть монополий захлестнула своими желудочными соками буржуазную политическую власть, от практической политики отделилась политическая идеология и – благодаря институту политических партий – превратилась в самостоятельную идеологическую власть. В результате экономическое давление на политическое «коромысло» было навсегда уравновешено «общенациональным» идеологическим давлением, а империализм превратился в более уравновешенное постиндустриальное общество.
Но возникновение нового самостоятельного типа власти привело к тому, что традиционно независимая сфера духа попала под тотальный контроль политических партий и средств массовой информации. Возникло столь же тупиковое, как и на Востоке, инструментальное тождество цивилизации и культуры.
Заканчивая краткий социологический экскурс к отеческим пенатам, мы становимся свидетелями завораживающей исторической картины. А именно: в современной России, торопливо возвращающейся в респектабельное общество, вплотную сошлись два великих полюса мировой цивилизации – именно тогда, когда оба полюса достигли тупика в своём развитии. Возникает драматический для евразийского сознания вопрос: а существует ли рациональный выход из ситуации двойного социокультурного иррационализма? Ответ, как нетрудно догадаться, наполовину иррациональный: для России с её «нецивилизованным варварским» населением выход существует. Радикальное концептуальное решение «восточно-западной» проблемы подсказывает безобидная на первый взгляд русская матрёшка как символ синтетической природы нашего национального мышления.
Обнаружив под оболочкой экономического неравенства более глубокий слой социальных отношений, последовательная теоретическая мысль обязана подумать, каким образом совокупная воля общества способна уничтожить политическое неравенство людей – неравенство управляющих и управляемых. Для этого необходимо заменить два морально устаревших социальных института – институт частной собственности и институт номенклатурного отбора кадров – более демократичным и не менее фундаментальным институтом самоуправления.

Возвращаясь к Октябрю, можно с полным основанием сказать, что первое плановое общество выявило «тайну и исток» современной западной цивилизации. На этом концептуальном фоне поистине пророчески звучат слова американского философа и социолога Э. Фромма, утверждавшего, что не «капитализм» и «социализм», а бюрократизм и гуманизм являются истинными альтернативами современной мировой истории. А это означает, что переход к планово-демократической общественной формации является исторической необходимостью не только для евразийского региона, но и для всей мировой цивилизации.