Александр Боровский. Близкое чтение. – М.: Новое литературное обозрение, 2009. – 288 с.: ил.
Книга искусствоведа Александра Боровского, вышедшая в активно прирастающей серии «Очерки визуальности», сделана в любимом жанре арт-критиков – сборнике статей, писавшихся к выставкам. Ничего плохого в этом нет – те, кто заработал имя, нередко выпускают «избранное» из своих лучших текстов – в итоге получается гид по эволюционировавшим или, наоборот, стабильным взглядам автора. Боровскому присущ, скорее, объединяющий взгляд, хотя книга составлена из абсолютно разных героев: с одной стороны, он пишет о художниках своей юности и взросления – представителях неформального советского искусства – о Гороховском, Янкилевском, Гаврильчике, Бачурине – не таких резких, как фигуры соц-арта Комар с Меламидом, однако тоже не любивших советскую власть и довольно неприглядно изображавших жизнь вокруг. Одновременно в сборнике есть статьи и про современных героев – Алексея Беляева-Гинтовта и группу AES+F, которые, не соглашусь тут с автором книги, совершенно неироничны и пропагандируют новый «большой стиль». И хотя деятелей советского подполья в книжке заметно больше, Боровский даже их, существовавших на контрасте с советской эстетикой и теперь малоинтересных, хвалит не за перверсии – которым всегда так рады критики, – а ищет тяготение если не к идеалу, то хотя бы к норме. Увы, подобный взгляд сейчас – редкость: большинство журналистов впадает в радостный транс при виде заспиртованной в формалине коровы или разрезанного поросёнка – и путает отвращение и шок с эстетическим чувством. Боровский же умудряется увидеть в графике Башлыкова контуры библейских фигур, у Пузенкова – внимательное и серьёзное отношение к зрителю. Другой вопрос, насколько это соотносится с реальностью, однако попытка найти что-нибудь жизнеутверждающее в нарочито негероическом должна быть засчитана.
В остальном различия с арт-сообществом у Боровского минимальны. Его тексты рассчитаны в первую очередь на восприятие коллегами-арткритиками. Он пишет условным языком для узкого круга – подобно тому, как взрослые изобретают специальный язык, чтобы общаться с маленькими детьми: только вместо «уси» – дискурс, а вместо «пуси» – нарратив. Не пугает коллег парадоксами и неожиданными выводами и не выходит за рамки их общей картины мира, согласно которой любить советских официальных живописцев – дурной тон, а неофициальных «гонимых» художников – хороший. Однако его плавная речь и взвешенные оценки не должны расслаблять. Мы уже знаем: если кто-то из нынешнего искусствоведческого ареопага вдруг попробует взять на себя слишком много, Боровский вполне может «вдарить» по ним – как взрослый ремнём – тем же, к примеру, Беляевым-Гинтовтом, победителем прошлогодней премии Кандинского, которому он, несмотря на весь праведный гнев арт-тусовки, не убоялся в качестве члена жюри присудить главный приз. Потому что мода проходит вместе с теми критиками, которые её поддерживают, а «скучные» истинные ценности остаются. К счастью, навсегда.