Ефим Гаммер
Член правления международного союза писателей Иерусалима. Главный редактор литературного радиожурнала «Вечерний калейдоскоп» – радио «Голос Израиля» – «РЭКА». Член редколлегии израильских и российских журналов «Литературный Иерусалим», «ИСРАГЕО», «Приокские зори». Член израильских и международных Союзов писателей, журналистов, художников. Обладатель Гран При и 13 медалей международных выставок в США, Франции, Австралии. Живет в Иерусалиме.
Родился в 1945 году в Оренбурге. Окончил ЛГУ в Риге (отделение журналистики). Автор 29 книг стихов, прозы, очерков, эссе и многочисленных публикаций в изданиях разных стран. Лауреат многих международных премий по литературе, журналистике и изобразительному искусству: Бунинской, «Золотое перо Руси», «Петербург. Возрождение мечты» и др. Лауреат 3-го Международного конкурса имени Сергея Михалкова (лучшее художественное произведение для подростков). Дипломант 4-го международного конкурса имени Алексея Толстого, Германского международного конкурса «Лучшая книга года» и др.
Посвящения поэтам, художникам, музыкантам
1
Р. Л.
Я люблю простую нашу жизнь,
миражи изменчивого мира,
хитроумность неискусной лжи,
лотерейный дух чумного пира,
вседозволенность свободного пера,
притягательность неведомого быта,
Дон Кихота и Багдадского вора,
Клеопатру и Семирамиду.
Я люблю простую нашу жизнь,
С Львом Толстым, Хемингуэем, Прустом.
Скину гири. На межи – во ржи
пусть стоят, чтоб не было там пусто.
2
А. В.
Адмиралы в тельняшках запревших
выбегают на реи мечты.
Словно парус – растаял подснежник,
с горизонтом не ладят цветы.
Угасают певчие звуки.
Растекается в людях капель.
Заполярье ночует на юге,
а глубины приветствуют мель.
Просолились норд-остом тельняшки.
Просмолился в ночи Зодиак.
Парус солнцем пропах, но – однажды,
прорастает сквозь сердце инфаркт.
3
Г. Л.
Дыханье – в изморозь тоски,
моленью – век, но чувство боя
ведёт излучиной реки,
в Ковчег сегодняшнего Ноя.
Поднять под утро паруса,
дождаться бриза и в дорогу –
за горизонт, где ждёт гроза
и разговор о жизни с Богом.
4
А. Б.
Степная кобылица –
жеребчикам в услад –
стремится как Жар-Птица
в доступный райский сад.
Лютуют кони в гоне.
Хрипят, раздув бока.
И век двадцатый тонет
в их ржанье на века.
5
Р. Г.
Пели тесно. Тризна, тресни!
Пили грустно-грузно-честно.
Шли… а путь издомный – крестный,
и порой приводит в бездну.
Вытравляли поле кровью,
отравляли долю новью,
оплавляли в слёзах вдовьих
зарубежья – не родовья.
Пили-пели-пули-поле.
Пали в схватке с мёртвой далью.
Жизнь – ристалище. Доколе
закаляться людям сталью?
6
Е. И.
Было так: крутой овраг.
На изломе – Сведующий.
Ухайдокали, и – мрак.
И пустяк: кто следующий?
За оврагом до сих пор
прорастают травы.
И поёт заезжий хор
вне оврага славу
то ли русскому штыку,
то ли пуле вражьей.
Я молчу. Я берегу.
Истину. И кашу.
7
Б. В.
Ну что ты хочешь? Нет ведь ничего.
Жизнь – каламбур, игра, всего лишь мета,
разбойный дух генезиса и клеток,
инстинкт мыслительный, придаток речевой.
Ну что ты хочешь? Трещина в стене,
погасла люстра, потерялось слово.
Вдруг телеграмма. И рожденье снова.
Ау! Где осень? Дышится к весне.
8
И. Г.
Умолк печальный рыцарь чести.
Я мельтешу: взгляни, старик!
На мельнице танцуют черти,
и каждый, вспомни, многолик.
Чего же медлишь? Меч и удаль!
Но Дон Кихот уже не крут.
Тоскливо молвит: «Взял я ссуду.
А выплату стихами не берут».
9
Б. Г.
Завёрнутый в движенья дирижёр
заводит публику намеренным экстазом.
Он режет музыку отточенным алмазом,
он прогребается к финалу брассом,
И… пауза… затем вступает хор.
И всё! Нет больше волшебства для глаза.
Искусство, жизнь и приговор.
10
С. Г.
Тихая, долгая, ночь моя – женщина.
Время порублено как топором.
Чувствую сердце, в нём нам завещано,
тихая, долгая, ночь моя – женщина,
не думать об этом, не думать о том.
Тихая, долгая, ночь моя – женщина.
Слёзы втекают в русло удач.
Вешние воды. Погода потешная,
тихая, долгая, ночь моя – женщина,
если проснёшься, прошу я: не плачь.
11
С. О.
Ветры земные – отважны.
Каждый несёт совет.
«Не различить, что важно.
Резкий здесь очень свет».
Помнится, жили свирелью.
Осенью листья жгли.
Думали: акварелью
живы рассветы Земли.
Листья сожгли, и осень
выжжена, как листва.
Небо в цвету купоросьем.
Думы, печаль, слова.
12
Э.Г.
Мы ловим: Божия искра
летит, подставь ладони – гаснет.
А критика друзей резка
и смерти кажется ужасней.
Похожесть – вот он наш порог.
Перешагнуть? Но он высок.
Мы погружаемся до дна
в себя, кляня свою похожесть.
Но день приходит, и на всхожесть
жизнь проверяет. И – весна!
Мы прорастаем. В нетерпенье
жонглируем искрою Божьей.
И прошлому мы строим рожи.
А рожи эти непохожи,
и в каждой чуточку презренья.
…Как жаль, что кое-кто не дожил
до столь прекрасного мгновенья.
13
В. Л.
Смердят умершие коты
в глубинах мёртвого столетья.
Был путь. И виделся он в цвете,
хоть вёл туннелем темноты.
Смердят умершие коты.
Их те, кто крепче, разорвали в клочья.
Был путь. Возможно, он ещё не кончен –
Идёшь-идешь... Но где твои следы?
14
Е. М.
Извне – в излучины души,
в целебный воздух.
Магнитной тягой – миражи.
Но поздно-поздно…
Цветёт сиреневый дымок,
меняет лики.
А сердце рвётся между строк
в заблудшем вскрике.
15
А. П.
Сколько ль ни было истины в чреве,
верховодит опять ремесло.
И стечение мыслей в посеве
породит урожайное зло.
Сколько ль ни было истины в слове,
словом истину не превзойти.
Сберегаем на счастье подкову.
Вдруг окажется: с ним по пути.
Поздравляем Ефима Ароновича Гаммера с 80-летием! Желаем крепкого здоровья, верных читателей и новых строк!