Игорь Покотилов
Родился в 1987 году в Воронежской области, где и проживает.
Публиковался в «Литературной газете», журналах «Подъём», «День и Ночь» и других изданиях.
Автор книг стихов «Мексиканский тупик» (2012) и «Мексиканский тупик vol. 2» (2024).
Впереди
Впереди только чёртовы пашни
в заморозки оцепенели,
и тени уже не страшные
любовались, а любви не имели.
Впереди нагнетается вьюга,
в перевёрнутом мёрзлом суглинке,
птицы клиньями тащатся к югу,
откреплённые от поликлиники,
И казалось, просятся к Богу,
а любая судьба – волокита.
Вот в ночи б умереть ненадолго,
на миг, подсмотреть, как свои там.
***
Взгляни на страну, что не имеет окраин.
Память взошла после весеннего сева,
шаг её тих и поэтому, в общем, сакрален.
Хрустит под ногами север,
где звёзды гуляют на пару с предком твоим,
теснятся по небу и вспомнится наверняка,
кем он был, как в августе стал боевым
офицером РККА.
Разрасталась и липла к коже, словно заря,
опустелая мгла, перепутавшая порядки
дня и ночи и молнии дальний разряд,
и последняя сорокапятка.
Настигла не тьма, не жжёное сердце траншей
и не рытвины, полные смерти и грязи.
Тишина становилась не то чтобы сильно страшней,
но в ней тлело отсутствие связи.
Всё исчезало, весь мир стоял как литой,
лишь мысли, вокруг головы болтаясь,
будили надежду и веру своей чередой
в госпитале на Алтае.
Его тишайшим мечтам не будет конца,
напишет письмо, пускай сестрички ворчат,
своим молодым, золотым сорванцам,
по которым он будет скучать.
А расстояния мир заполнили щедро,
в колее одинокой пели колёсной осью,
но больше молчали, как в отсутствии ветра
молчат ржаные колосья.
***
Судьбе мы вверились, а там и прослезились,
на рану капни перекись и божью милость,
но заживёт она – зачем, скажи? – так скоро,
что не запомнить, как момент из разговора.
Да, зарастёт как след в траве полночной.
Захочешь ты теперь такую ж точно?
На метр погонный неба целый ломоть
весны, тоски бездонной, незнакомой.
Мы не уходим из родни, из этой ниши,
скажи мне тихо «извини», не извинившись.
И поздно душу изливать, все сроки вышли,
Ведь в переводе на слова – давно молчишь ты.
В ожидании осени
Я соглашусь, тряпичное житьё,
в которое уверовал, совпало
с тем, что я вижу в метре от неё
не тень, а то, как тени вдруг не стало.
К тому же здесь такое наблюдать
не то, чтоб необычно, но кайфово,
и нужно что-то сильно подлатать,
а где-то понаделать дырок новых.
Конечно, мы уходим налегке
и лето ещё длится по подсчётам.
Пчела уснула в аленьком цветке
и потому жужжанье пахнет мёдом.
Покуда остаёмся мы роднёй,
прижились саженцы и чуточку поодаль
балуется малыш большой луной,
меняя месяцы, стирая время года.
Начнётся осень с не заглавной о.,
но вырастет к началу предложенья.
И так тепло земле под той листвой,
так мягко на листве лежится тени.
Представь же только, осень – чепуха,
затянутая манга, басня, притча.
Не выйдет же из этого греха,
если она ещё раз повторится?
На «нет» суда нет, а на «да» ответ
держать придётся перед тем, кем должно,
ведь нам с тобой едва по сорок лет,
а осени, подумай, миллионы.
Прометей
У районной больницы районный масштаб болезней:
и грипп не такой уж грипп, и смерть не такая уж,
как это можно представить. Вперёд и с песней.
Декабрьский снег пьёт из мартовских луж.
Иное страдание лечат целители устно,
от доброго слова проходит различный недуг.
Толпа в хирургии, в терапии почти что пусто,
потому терапевту завидует наш хирург.
Плакаты со стен и прочие вывески скучно
о бренности тел, понятные и ежу.
Водила, со скорой, тычет рукою в тучу –
«Ребята там рубят, а мне что, беру – отвожу».
Легко было Данко, не в тягость висеть Прометею.
Внимаю, как люд беспокойный тоской взяло.
И мне хорошо – я с ними тихонько болею,
за общее здравие, дай бог, чтоб не прошло.
День
И вот, выходя из числа, я потерялся в дате,
а этот ваш строгий численник мне неведом.
День, когда я перестал жалеть о своей утрате,
так привязался ко мне, что тащится следом.
Я его помню: утром на кухонный кафель
он перешёл с кровати, а дальше к ванной
и содержал не меньше суровых правил,
чем русский язык, на котором я перестану
хранить свои мысли только под толстой крышкой,
только под мёрзлой земли плодородным слоем.
А день выползал из дома, и утро вышло
ко времени, впрочем, как и всё остальное.
И я дожидался заката, и повторился
вечер того же дня и того же года.
Снег наподобие зёрен кубанских риса
падал из чистого неба всё отчего-то.
Падал из чистого неба и был хорошим.
Ложился так, как снега в январе ложатся.
День становился завтрашним, точно прошлым,
давая все шансы влюбиться и облажаться.
***
Я напишу тебе вьюжный текст,
предновогоднюю ледяную сагу.
Я привезу для тебя мой воронежский снег,
привезу в темноте, завернув в бумагу.
Самый красивый снег из тех, что ты трогала,
и рассыплю его по целой твоей Варшавке.
Вокруг да около.
И ночь прилетает без приманки.
Я завидую, как ты спишь,
завидую иногда,
как сон всё скользит на инее.
Должно быть, таких как ты, в холода,
забирает ангел и переодевает в зимнее.
Знай
Знай, конфеты стали теперь несладкими,
знай, что время из кошелька – копейками,
и тоска не гнетёт с густыми осадками,
собственно, как и с редкими.
И бывает – то много мы говорим, то изредка,
или просто воском на скатерть капаем.
не болит нисколько душа после вывиха,
но и не лечится пластырем.
И ничто не колотит, не жмёт, не режется,
не щекочет, не жжёт и не тинькает.
тучи вместе зачем-то сегодня держатся,
словно волосы твои резинкою.
Но начнёшь подпевать этой песенке,
поддаваться небытию с прологами.
Припекают на груди к ночи крестики –
вот и ходим на груди с ожогами.