В издательстве «АСТ: Редакция Елены Шубиной» вышла книга.
Екатерина Лившиц. Я с мёртвыми не развожусь!..: Воспоминания.
Дневники. Письма / Е.К. Лившиц; сост., вступ. ст. П. Нерлера, примеч. и указ. П. Нерлера и П. Успенского.
– М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной. – 2019. – 399 [1] с. – (Мемуары – ХХ век).
Екатерина Константиновна Лившиц (1902–1987; далее Е.К.Л.) – вдова поэта и переводчика Бенедикта Константиновича Лившица (1886–1938; далее Б.К.Л.). В книгу, составленную Павлом Нерлером, вошли её воспоминания, дневники и письма. Они рассказывают о счастливом времени знакомства и жизни с мужем и сыном, дружбы с Осипом и Надеждой Мандельштамами, Михаилом Кузминым, Корнеем Чуковским; о горьких годах войны, лишений и лагерей. Её письма, охватывающие полвека (с 1940-х по 1980-е годы), – это свидетельство долгой и упорной борьбы за сохранение человеческого достоинства и за спасение поэтического наследия Бенедикта Лившица. Книга иллюстрирована редкими фотографиями.
Публикуем фрагмент вступительной статьи П. Нерлера, посвящённый издательской судьбе книги Бенедикта Лившица «У ночного окна», вышедшей в московском издательстве «Прогресс» в 1970 году, а также письма Е.К.Л. Вадиму Марковичу Козовому (1937–1999), редактору-составителю и автору вступительной статьи. Книга опиралась на два прижизненных сборника французских переводов Лившица, выходивших в Ленинграде – «От романтиков до сюрреалистов: Антология французской поэзии» (1934) и «Французские лирики XIX и XX веков» (1937). Попытка унаследовать от первой из книг её точное название была блистательно пресечена издательством.
В конце 1970 года книга, наконец, вышла...
«У ночного окна»
Около шести лет потребовалось для того, чтобы выпустить вторую посмертную книгу Бенедикта Лившица – «У ночного окна. От романтиков до сюрреалистов», антологию его переводов из французской поэзии. Инициировало её само издательство «Прогресс», специализировавшееся на выпуске переводной литературы. Борис Всеволодович Шуплецов и Елена Ивановна Бабун, редакторы серии «Мастера поэтического перевода», предложили Вадиму Козовому, поэту и переводчику французской поэзии (особенно самоотверженно – Поля Валери), подготовить для этой серии антологию французских переводов Б.К.Л.
Предложение легло Козовому прямо на сердце, сразу же сделав будущую книгу одним из наиболее значимых для него самого проектов.
Вероятным «толкачом» этой книги был, по-видимому, Александр Иосифович Дейч (1893–1972), старинный друг Лившицев и автор мемуаров о Бене. Его жена – Евгения Кузьминична Дейч-Малкина (1919–2014) – была одной из ближайших подруг Е.К.Л. и её постоянной – с 1967 по 1987 год! – корреспонденткой.
Сложности прохождения книги, возможно, способствовала не только репутация Б.К.Л., но и репутация составителя – гулаговского сидельца с политической статьёй. В августе 1957 года, во время Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве, Вадим Козовой, в то время студент четвёртого курса истфака МГУ, был арестован. Взяли его по так называемому университетскому делу – в числе девяти членов группы Льва Краснопевцева, раскидавших по столичным домам 300 экземпляров антихрущёвской листовки. В 1958 году по статьям 58–10 ч.1 и 58–11 его приговорили к восьми годам лишения свободы.
В Мордовии он познакомился с Ириной Ивановной Емельяновой, дочерью Ольги Ивинской и своей будущей женой. После освобождения (28 октября 1963 года) он устроился работать в Музей народов Востока и с удвоенной энергией окунулся в научную и литературную жизнь столицы, публикуя в научных и художественных изданиях свои переводы из французской литературы («Роман о Тристане и Изольде», стихи Анри Мишо, Ренэ Шара, стихи и эссе Поля Валери и др.).
Стартовал этот проект в 1967 году, на излёте «оттепели»; «заморозки» же очень больно ударили по нему. В середине июля 1970 года Е.К.Л. писала Дейчам: «Меня очень огорчает положение с антологией Б.К. Три года тянется эта история. Уже были две корректуры, остаётся только запустить в машину, но типография («последние новости») ничего не делает.
Она не заинтересована, и никак нельзя на неё воздействовать, да и производственный отдел «Прогресса» не проявляет никакой инициативы. Просто ума не приложу, как быть, где нажимать, на кого нажимать, чем нажимать».
Самые драматичные моменты истории этого издания зафиксировал Ефим Эткинд. Беды и удары продолжали сыпаться на книгу даже тогда, когда тираж был отпечатан и лежал в типографии в ожидании вывоза в магазины. Вот три самых последних таких удара: «И тут ударил гром: откуда-то сверху пришло распоряжение убрать из заголовка слово «сюрреализм» – не спрашивайте, почему. Издатели судорожно листали книгу в поисках нового, нейтрального названия, и, наткнувшись на цикл «У ночного окна» Гюго, так и озаглавили антологию… В части тиража на обложке наклеена ленточка с этим новым названием, скрывающая прежнее: в таком виде книга поступила в продажу. Досужий пенсионер написал на имя Брежнева письмо, в котором выражал гражданское негодование: как же так, вопрошал он, Андре Жид напечатал в тридцатые годы антисоветский пасквиль «Возвращение из СССР», наша пресса заклеймила его как ренегата, а некий Б. Лившиц помещает его стихи в своей антологии. Почему издательство «Прогресс» пачкает мозги советским читателям?..
Решение не заставило себя долго ждать: неразошедшиеся экземпляры были из продажи изъяты. Это, однако, не всё, что можно рассказать о злополучном сборнике. В издание 1935 года Б. Лившица заставили включить стихи Арагона – поэта-коммуниста, который ничем не привлёк переводчика; Б. Лившиц подчинился и перевёл отрывок из поэмы «Ура Урал». Из издания 1970 года начальство распорядилось Арагона убрать: незадолго до того он выступил против советского вторжения в Чехословакию. И даже опубликовал статью «Я называю кошку кошкой» (то есть оккупацию оккупацией).
И Арагона, когда-то насильно вставленного, теперь насильно убрали». Книга «У ночного окна» вышла в самом конце 1970 года:
«Книжка всем очень нравится. Благодаря Вашим воспоминаниям, дорогой Александр Иосифович, Бенедикт Константинович оживает в этой книжке не только как поэт, которому Вы дали точную, правильную и, я сказала бы, лиричную оценку, но и как человек, с его вкусами и чертами характера, то, чего не мог сделать Козовой, хотя статья его очень дельная, учёная, статья благожелательная и вообще хорошая.
Очень одухотворённая получилась книжка, и Вам земной поклон за помощь и участие в ней»[1].
Письмо это заканчивалось словами: «Эта книжка, очевидно, будет последним подарком мне от Бенедикта Константиновича. О «Стрельце» сейчас нечего и думать».
Рецензий на книгу, кажется, не было, но составитель получил немало иных откликов – в письмах, от коллег. Ефим Григорьевич Эткинд писал 29 октября 1970 года: «Ваше предисловие написано с блеском, свежо и ярко, сжато и содержательно.
В анализе «Искательницы вшей» и в ряде других мест Вы оказываетесь моим предшественником, и, конечно, я на Вас сошлюсь.
А мои возражения Вы предвосхитили – Вы и в самом деле перехвалили Валери. Наверно, он ближе всех к Лившицу…»
17 февраля 1971 года написал Игорь Поступальский: «Книгу Лившица я получил, сердечная благодарность! Не сомневаюсь, Вам будут благодарны и многие, многие читатели. И за то, что переиздали переводы Б.К., – действительно нередко превосходные, – и за то, что пополнили их число, и за Ваше собственное вступление к книге, далёкое от шаблона «предисловщиков» и, хотя бы косвенно, характеризующее Лившица как собственно поэта. <…> В целом блестящая книга в серии…»
А через несколько дней, 25 февраля, открыточку Козовому отправил Наум Берковский: «Дорогой Вадим, спасибо за книжку. Бенедикт, по-моему, лучший переводчик стихов в нашем веке, лучше М. Лозинского и Брюсова. <…> Сразу видно, что её нужно переиздать и доиздать. Прочёл Ваше изящное вступление. Почему Вы не дали комментарии к французам – кто они и что они. Такие комментарии тем более важны, что книжка эта – и произведение изящной словесности, и новое пособие для ищущих культуры».
В конце марта отозвался Г. Кочур из Киева: «Спасибо за Лившица – и за то, что над книжкой поработали, и за то, что прислали. <…> Итак, под «сокращение» попал только Арагон.
Это тем более странно, что его ведь, вопреки всему, и упоминают, и недавно в Киеве одна учёная женщина даже диссертацию о его языке защитила. Вступительная статейка Ваша, как я и ожидал, написана с большим блеском – и читается с увлечением, и возражений (у меня, по крайней мере) не вызывает.
Я всё-таки сожалею, что Вы не смогли (или не захотели) расширить отдел «Приложений». Хотя остальные его переводы и не выдерживают сравнения с французами, но по-своему интересны и поучительны также и они, и следовало бы (вопреки «профилю»
издательства) напомнить и об этой части его переводческого наследия – поместить в приложении переводы из грузин, из Зерова, Тычины».
А 15 июня Лидия Панкратова, старинная знакомая ещё по Киеву, писала Е.К.Л.: «Я всегда восхищалась его всеобъемлющим, поистине космическим умом, талантом и безупречным вкусом. <…> Действительно, огромная поэтическая интуиция Бена позволяла ему находить единственный ключ для каждого поэта, которым он вскрывал всю его сущность».
Но известно и то, что осенью 1967 года вечером памяти Бенедикта Лившица собирался заняться В. Козовой.
В семейном архиве В.М. Козового (собрание И. Емельяновой-Козовой, Париж) сохранилось четыре оригинала писем Е.К. Лившиц В.М. Козовому.
Павел Нерлер
Письма Екатерины Лившиц Вадиму Козовому
В. Козовой. Мордовия, 1961
2 августа 1967 г.
Дорогой Вадим! Спасибо за письмо. Простите, что отвечаю с опозданием: я отвратительно медлительна!
Вы правы, от этих проклятых переводов и голова болит, и усохнуть недолго, и стихи не пишутся. Недаром Мандельштам говорил Пастернаку: «Вот и останется после Вас четыре тома переводов и мало стихов». Но я люблю переводить, другого-то я ничего не умею. Вот и сейчас есть надежда отхватить осенью переводик.
Я не знаю, о каком Блюменфельде Вы пишете? М.б., о Горнфельде? А на архивы Гослитиздата я не особенно рассчитываю.
Накануне моего отъезда из Москвы я успела побывать в ЦГАЛИ. Светлана Юрьевна Малахова показала мне заранее приготовленный ею материал.
К сожалению, у нас обеих было очень мало времени, не более получаса, и я могла только бегло просмотреть папки. Был там и материал, ошибочно туда попавший, подписанный каким-то другим Лившицем. Его, конечно, оттуда уберут.
Там есть переводы Гюго, частично переписанные моей рукой, частично перепечатанные и только подписанные Б.К.[2]
Интересно, что на некоторых есть правка рукой Лозинского, датированная 53-м годом. Кажется, я не спутала этой даты. М.б., это попало из архива Лозинского? Надо было бы спросить об этом у Светланы Юрьевны. Я не успела проверить весь этот материал, даже не знаю, всё ли там опубликованное и есть ли другие поэты, кроме Гюго.
Есть там довольно подробная анкета Б.К. и очень интересное письмо с разбором поэтического произведения[3]. (То и другое автографы.)
Существует и альбом какого-то коллекционера, и в нём есть не то вырезка из газеты, не то фотография Б.К., но альбом этот был в реставрации, и Малахова его не видела, знает только описание.
Здесь, в Музее Пушкинского Дома, я достала фотографию Б.К., но боюсь, что её нельзя будет репродуцировать.
В рукописном отделе Института русской литературы тоже хранится какой-то материал, переданный туда из Института истории искусств (значит, ранний)[4]. Его мне тоже обещали подобрать и показать, но с этим надо немного подождать.
Я говорила в ЦГАЛИ с Малаховой о Вас и думаю, что Вам проще всего будет обратиться непосредственно к ней.
Переводы А. Жида напечатаны в «Звезде» № 10, 1934 г.
Мне очень хотелось бы иметь копию анкеты Б.К. из ЦГАЛИ.
Очень прошу Вас, когда будете там работать, перешлите мне копию. Посылаю не вошедшие в сборник стихи Гюго. Вы сразу поймёте, откуда они.
Не можете ли Вы узнать и сообщить мне адрес дочери Марины Цветаевой[5], я даже не знаю её фамилии, и адрес сестры?[6]
Здесь, в Пушкинском Доме, есть групповая фотография с Мариной, и они очень хотели бы переслать её дочери и получить подтверждение, какая из всех 4 женщин – Марина. Если это не очень для Вас сложно, пришлите мне, пожалуйста, их адреса и подробно имя, отчество, фамилии.
Спасибо Вам за приглашение. Я и рада была бы опять побывать в Москве, и книжки французские очень соблазняют, но пока не могу, а вот осенью попозже надеюсь быть в Москве.
Ленинградцам всё-таки стыдно стало, и они собираются устроить вечер Б.К., но, конечно, после праздников.
Жаль, что Вы не можете сейчас приехать. Соблазнять мне Вас, правда, нечем, но сам Питер уж так хорош! И на даче у меня тоже очень симпатично. Приехали бы с Ирочкой!
На днях были у меня Чертковы[7], но хорошего разговора не получилось, потому что была у меня ещё одна дама, безумная болтушка и надоеда, и она всему мешала. Но отпуск её скоро кончается, и я опять буду одна, а пока живу, стиснув зубы. Погоду просто боюсь сглазить, мы ведь не избалованы, обычно летом нас заливают дожди, дорожки в саду превращаются в стоячие лужи, и коты, чтобы лапок не мочить, скачут с клумбы на клумбу, а в этом году – благодать: я валяюсь на балконе, он у меня вплотную окружён деревьями, и ветки ёлок и сосен лежат на баллюстраде (м.б. надо только одно л?).
Хочется думать, что всё будет хорошо, что мне ещё послужат мои глаза и что я ещё поживу немного, а Вы напишете хорошие книги.
Пишите мне. Целую Ирочку. Я очень рада, что именно Вы – составитель книги и никому статьи не отдавайте.
Извините, что письмо грязное, рваное и сумбурное. Это всё из-за лета.
Е.Л.
Мой истинный адрес: Ленинградская область, посёлок Лисий Нос, ул. Электропередач, 22.
Е.К. Лившиц.
12 марта 1968 г.
Дорогой Вадим!
Получили ли Вы фотографии? Я выслала их сразу, как только узнала, что они необходимы. Знаю, что Вам больше нравится Чекрыгинский рисунок[8], но фотография старше, ближе ко времени первого издания антологии. Вечер прошёл очень хорошо.
Было очень много народу и выступало много, кроме переводчиков: Н. Рыкова, поэт Браун, художник, от Пушкинского Дома, всего, кажется, 10 чел.
Были интересные выступления, но всё по-ленинградски: суховато и научно.
Жду письма. Привет Ирочке.
Е.К.
P.S. Очень хотелось бы потом получить эти фотографии обратно.
25 марта 1968 г.
Дорогой Вадим!
Получили ли Вы фотографии? Я очень рада, что Вы решили оставить прежнее название книжки. Я не спрашиваю Вас о том, что включено и что исполнено по книжке, потому что мне до смерти хочется побывать в Москве весной, и я, очевидно, махну рукой на все разумные доводы и всё-таки приеду.
Спасибо Вам за Ваше искреннее и душевное отношение к антологии. Верю, что никто лучше Вас не написал бы предисловия. Я ведь чувствую, как Вы поглощены стихией французской поэзии.
Вечер Б.К. прошёл очень хорошо, неожиданно многолюдно, интересно и не в том ключе, как в Москве. Я описала его Марине Чуковской на 8 страницах, и у меня уже, так сказать, «исчерпалось вдохновение». Единственное, что могу сделать, – повториться, если это Вам интересно.
О Виноградове-писателе я знала, читала его, помню, что-то о Стендале[9] и его пребывании в Москве, но никак не предполагала, что у него была и «чиновная» карьера.
Целую Ирочку и Вашего какого-то удивительно трогательного Борю.
До встречи в Москве. Всего, всего хорошего.
Е.К.
18 января 1971 г.
Дорогой Вадим!
Спасибо Вам за статью. Я впервые прочла её по-настоящему, потому что тогда, у Вас, только бегло просмотрела её. Она и тогда понравилась мне, но лишь теперь я оценила её в полной мере.
Статья умная, учёная, с глубоким знанием материала, говорящая о том, что автору и самому ведомы все сложности этой работы, все «муки этого творчества». И кроме всего этого, идущего от ума, она пронизана большой сердечностью к Б.К.
Спасибо Вам за то, что Вы начинаете её словами о Лившице-поэте, о его оригинальных стихах. Конечно, она – его влюблённость в слово – была для него самым важным, самым сокровенным, она да ещё вера в бессмертие души, без которой они были бы другими.
Относительно влияния Мандельштама, о котором Вы и сами упоминаете с оговорками, мне кажется, что такого прямого влияния, как было с французскими поэтами, даже живописью, не было. В смысле формальном – Б.К. совсем иначе действовал словами, Мандельштам иногда играл (соломинка, соломка, Саломея, русея), Б.К. священнодействовал, и были другие источники «философии».
Некоторое соперничество было, но проявлялось оно только в их спорах, вернее разговорах, о собственных стихах. Теперь, когда мы знаем всё поэтическое творчество Мандельштама и всё, что было напечатано и что случайно сохранилось от поэтического наследия Лившица, оглядываясь назад, подводя итог, мы можем преувеличить или даже вовсе ошибиться, усматривая влияние одного поэта на другого в какой-то отдельный период. Конечно, дальность или близость двух поэтов во времени и пространстве, наверное, не играет особой роли, но всё же, когда писался «Патмос» (окт. 19 год) (они жили тогда в разных городах и не общались), существовал только «Камень»; «Тристии», кажется, не было ещё. Духовная атмосфера Б.К. той поры – оккультные науки, «Аврора» Якоба Бёме; он никогда не был теософом, но тогда очень к этому приближался. У Мандельштама всё было другое! (Мне хочется попросить у него прощения за то, что я так косноязычно и поверху говорю о том, что было для него так важно.)
Бенедикт Константинович бедствовал тогда отчаянно, голодал, но был очень счастлив, потому что стихи приходили легко.
А вот из «Картвельских од», я уверена, некоторые стихи и переводы он изъял бы, но стихов сохранилось так мало, что пришлось включить почти все.
За статью ещё и ещё раз спасибо. Книжка действительно выглядит очень приятно. Пожалуйста, звоните в Лавку писателей, как бы нам её не проворонить. Они ведь обещали выслать? Деньги, на всякий случай, у С.Н. есть.
Несмотря на некоторое разочарование (тираж) и опечатки, я очень рада, что мы её дождались и что благодаря статье, биографической справке, Вашей работе составителя, отбору стихов она получилась «особенной», у неё собственный очень выразительный «духовный» облик.
На 126 стр. у А. Жида: «Сияет бледною лилией» – м.б., бледной?
Сегодня я получила гонорар: 98 р. за «Окно»[10] и 101 р., очевидно, за стихи в сборнике «Зарубежная поэзия».
Мчусь покупать яхту, машину и особняк!
Но главное у меня уже есть: итальянский «Стрелец» и наше милое, многострадальное «Окно».
Если я что-нибудь не так написала – извините.
Привет Ирочке, и помогает Вам Бог в Ваших литературных подвигах. Не бросайте меня, пишите. Приезжайте.
Е.Л.
[1] Из письма Е.К.Л. Дейчам от начала 1971 г.
[2] Имеются в виду переводы стихотворений Гюго «Форты», «Нарду», «Альбрехту Дюреру», «Затмение» и др., отложившиеся в фонде А.К. Виноградова.
[3] Возможно, письмо Б.К.Л. А.К. Виноградову от 15 октября 1929 г.
[4] Скорее всего, имеется в виду нечто другое – гранки «Антологии французской поэзии» с предисловием В. Саянова и примечаниями Н. Рыковой в не разобранном в то время фонде издательства «Время».
[5] А.С. Эфрон.
[6] А.И. Цветаева.
[7] Л.Н. Чертков и Т.Л. Никольская.
[8]Имеется в виду карандашный Б.К.Л. 1919 года работы художника Василия Николаевича Чекрыгина (1897–1922).
[9] Имеется в виду книга А.К. Виноградова «Стендаль и его время» в серии «Жизнь замечательных людей» (1938).
[10] Имеется в виду книга переводов Б.К.Л. «У ночного окна» (1970).
«ЛГ»-досье
Бенедикт Константинович Лившиц (1886–1938) – поэт, переводчик, исследователь футуризма. Вместе с Владимиром, Давидом и Николаем Бурлюками организовал творческую группу «Гилея» (кружок кубофутуристов, к которому примыкали В. Хлебников, А. Кручёных, В. Маяковский). Написал книгу воспоминаний «Полутораглазый стрелец», посвящённую футуристическому движению 1910-х гг. Опубликовал сборники стихотворений «Волчье солнце», «Из топи блат», «Патмос», «Кротонский полдень». После 1928 года стихов практически не публиковал, хотя работал над книгой «Картвельские оды». Корней Чуковский называл Лившица «эстетом и тайным парнасцем», а Анна Ахматова вспоминала: «Поэт Бенедикт Лившиц жалуется на то, что Блок одним своим существованием мешает ему писать стихи».
Ещё с дореволюционных лет много занимался художественным переводом. По мнению Вячеслава Иванова, Лившиц был одним из лучших русских интерпретаторов французского символизма. Известность ему принёс сборник переводов из французской поэзии «От романтиков до сюрреалистов».