Памяти погибших на теплоходе «Булгария»
Всё включено в избыточный реестр, 
в смертельный сервис –
спущенные шлюпки,
хруст переборок, и нехватка мест,
и трубный клич из капитанской рубки.
Безмерен счёт, когда всё включено,
но жизнь – не выигрыш
в Божьей лотерее,
она как камень на раздутой шее,
когда корабль рушится на дно.
Многострадальный, верящий народ –
то в чудеса, то в радость выходного!
Ты, как Спаситель, переходишь вброд
глухую бездну по волнам суровым.
И лишь в тебе, теряющем детей
в холодных водах зла и равнодушья,
живёт надежда скоротечных дней,
спасенье от всеобщего удушья.
* * *
Что наша жизнь, наши пылкие чувства?
Оперной арии рваный оскал.
Падают на пол хрустальные люстры,
но продолжается сумрачный бал.
Словно бухой похоронный оркестр
вдруг заиграл Аргентинское танго,
словно какой-то безумный инвестор
полнит счета прогоревшего банка.
Вот уж и клоун глотает опилки…
Кто виноват? А ответа всё нет.
Время припасть к запотевшей бутылке
с терпким названьем Русский Сюжет.
* * *
В том саду, где Бог молился Богу…
Семён Липкин
…он видел свет на дне морей
и в век партийных упырей
он словно жил среди царей
и на таком играл кимвале
и улетал в такие дали,
где проницаешь с высоты
одни лишь главные черты.
…И с Моисеем был на «ты».
* * *
Жара, жара – лиха беда начало,
и замерли засохшие слова.
Хотя бы свежий ветерок с Урала!
Приникла к веткам жухлая листва.
И пыльный дождь, который пахнет рыбой,
землёй, картошкой, подполом сырым,
не засинеет треугольной глыбой,
не развернётся парусом тугим.
Пройдут, тряся клюкой, десятилетья,
а не века – в наморднике жары,
и пауки сплетут пустые сети,
когда уже исчезнут комары, реликты.
После долгого загула
мир будет выбрит, как последний панк.
И заиграет на свирели Пан
в ребристой кроне саксаула.
* * *
Райское яблочко, сладкая паданка,
тусклый, червонный, застенчивый блеск.
ты на груди моей тёплая ладанка,
ты – надо мной нависающий крест,
синяя стынь над сухими берёзами.
Словно куда-то протянутый мост,
словно не палой листвой, а вопросами
густо усеян осенний погост.
* * *
Ты приходишь мне чем-то помочь,
и опять я боюсь зарыдать,
нам обоим, обоим невмочь
в эту странную дружбу играть,
эту странную дружбу лепить,
как горбатого, в сумраке дня,
ах, любовь, молодая Лилит
в синих искрах чужого огня.
И трещат кастаньеты фламенко,
твоё платье похоже на сеть…
Ах, любовь моя, невозвращенка,
без тебя как мне жить, как стареть?