ЛИТПРОЗЕКТОР
Если бы критики и публицисты нуждались в моём совете, то я бы им посоветовал вот что: не пишите прозу!
Хорошие прозаики, как правило, пишут хорошую критику и публицистику, а вот критики и публицисты, даже хорошие, как правило, прозу пишут плохо. Отчего так, не знаю. Может быть, у них голова иначе устроена, а может, они привыкли мыслить концепциями и обобщениями, а не сюжетами и образами. Ведь что такое проза? Изначально – это умение занимательно рассказывать истории. Всё, что сверх этого умения, добавляется, как сахар или соль, по вкусу. Но только добавляется. Потому что сахар не заменит чая, а соль – мяса. В XVIII–XX веках прозаики стали пользоваться «вкусовыми добавками» активнее, чем прежде. Но по-прежнему сахар и соль в чистом виде употреблять нельзя. Это – «белая смерть».
Публицист Александр Нежный написал роман с отнюдь не нежным названием «Там, где престол сатаны». В двух томах. 1376 страниц. Объём впечатляет. О чём же этот романище? Основная сюжетная линия – поиски героем, Сергеем Боголюбовым, будто бы существовавшего тайного завещания святейшего Патриарха Московского и всея Руси Тихона, последним хранителем которого был репрессированный дед героя, священник Пётр Боголюбов. Якобы оно таит «громадную взрывную силу». Потребовалось тысяча триста страниц с экскурсами в прошлое семьи Боголюбовых, чтобы Сергей «завещание» нашёл, но сразу после этого его убивают агенты КГБ. Дело между тем происходит в эпоху перестройки.
Нежный открывает читателям фрагменты этого «завещания»: «До той поры, пока будет существовать ниспосланная нам Богом в наказание эта власть, Церковь будет подвергаться заушениям подобно тому, как заушали и мучили Её Божественного Спасителя… В последнее время до Нас дошли верные сведения о намерениях безбожной коммунистической власти допускать к епископскому служению только проверенных и одобренных ею людей. О, да не будет! Если же таковое произойдёт (…), объявляю сих епископов – лжеепископами, иудами и слугами антихриста…»
Те, кто знаком с творениями святителя Тихона, только почешут затылки, прочитав это. «Громадная взрывная сила»? Если «завещание Патриарха» – интрига романа, то в ней нет ровным счётом ничего, что свойственно прозаической интриге. Придуманное Нежным завещание относится, по всей вероятности, к 1922 году, а ещё за четыре года до этого, 1 февраля 1918 года, Патриарх Тихон писал в «Послании об анафематствовании творящих беззакония и гонителей Веры и Церкви православной»: «Тяжкое время переживает ныне Святая Православная Церковь Христова в Русской земле: гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово…»
А в Послании святителя Тихона об обновленческом (контролируемом ГПУ) духовенстве и его пастве от 15 июля 1923 года читаем такие слова: «…все действия и таинства, совершённые отпавшими от Церкви епископами и священниками, безблагодатны, а верующие, участвующие с ними в молитвах и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в их грехе».
Так зачем же Нежный придумал своё «завещание», если существовали открытые документы Патриарха Тихона на эту тему, да ещё (что немаловажно) куда лучше написанные? Допустим, затем, что анафему большевикам от 1 февраля 1918 года святитель вынужден был в сентябре 1919-го отменить – но всем же было ясно, что он пошёл на это под небывалым давлением, исключительно ради сохранения Церкви. А то, что написано пером, не вырубишь, как известно, топором.
Я нахожу этому главному, принципиальнейшему просчёту Нежного одно объяснение: он взялся не за своё дело. Он применил ложный ход, который бы ещё прошёл в публицистике, где можно идею статьи заменить эмоциями, но никак не проходит в прозе. В прозе, как ни старайся, не выдашь за тайну общеизвестные вещи. А нет тайны – и рушится вмиг громоздкое здание интриги, которую Нежный старательно, как муравей, возводил на 1376 страницах.
Ну ладно, интрига романа никуда не годится; идея соответственно тоже, поскольку базируется на интриге. Может быть, главный герой хорош? Нет, нисколько не хорош. И в немалой степени по той же причине, по которой нехороша идея – из-за незнания, непонимания Нежным законов прозы. Говоря это, я имею в виду не столько опыт, сколько природную интуицию прозаика. Возьмём молодого Шолохова. В найденной рукописи первых двух книг «Тихого Дона» мы обнаружим вычеркнутый эпизод, в котором Григорий Мелехов и Митька Коршунов насилуют хуторскую дурочку. Убрав его, Шолохов принял единственно правильное решение. Тут дело не только в нравственности, хотя и в ней, конечно, тоже. Шолохову ещё предстояло жить и жить со своим героем, а опуская его до уровня Митьки Коршунова, он лишал себя художественной перспективы. А Григорий Мелехов в этой, пока ещё неведомой писателю перспективе был другой: не только не насилующий женщин, но и вступающий в драку с насильниками.
Нежный же на первых страницах романа сообщает такие подробности о своём герое, враче «скорой помощи»: у его пациентки «из левой почки пошёл камень, а по пути в больницу она дважды теряла сознание от нестерпимой боли». Я, в прошлом фельдшер скорой помощи, уверенно могу сказать, что Боголюбов – не врач, а садист какой-то. Невозможно везти больную с почечной коликой в клинику, не обезболив как следует: ведь машину трясёт, острый камушек ворочается! Хуже всего, что Боголюбов не испытывает никаких угрызений совести по поводу того, что его больная чуть не умерла: «Отбившись заранее припасённой справкой, что в тот день у них на подстанции был только анальгин в ампулах, который бригадам выдавали поштучно, Сергей Павлович на всякий случай толкнулся в местком, откуда вышел с путёвкой в дом отдыха «Ключи». И после этого мне прикажете верить в богоискательство героя? Да я не верю даже в «поштучный» анальгин! Я работал на «скорой» Москвы и Подмосковья в горбачёвское время и не помню недостатка в анальгине. А для таких случаев, как почечная колика, переломы, инфаркты и т.п., мы получали в отдельной металлической коробочке наркотики – морфин, омнопон и промедол.
Впрочем, я не могу в принципе отрицать возможность перебоев с наркотиками и анальгином. Дело в другом: запуская героя в длительное «плаванье» по роману, Нежный должен был избавиться от балласта в виде дурно характеризующего героя эпизода с почечной коликой, как Шолохов избавился от эпизода с хуторской дурочкой. Мне представляется сомнительным духовное перерождение человека, который не считает даже нужным извиниться перед мужем едва не угробленной им женщины, «пожарником-азербайджанцем с мясистым лицом». А пожарники-азербайджанцы что – не люди?
Национальный вопрос – это третий принципиальный просчёт публициста Нежного, взявшегося за прозу. Издёвка над азербайджанцем Аликперовым – это так, цветочки. Начиная с главы второй, автор вводит в роман двух персонажей-евреев – Зиновия Германовича Цимбаларя и Бертольда Денисовича Носовца. К первому Боголюбов относится получше, к другому – похуже (точнее, совсем плохо), но обоих изображает, как выражался Максим Горький, «вертикальными козлами в штанах». В то время как Боголюбов мучительно ищет выход из духовного тупика, Цимбаларь и Носовец всё ищут, кого бы затащить в постель. Подробности интимной жизни этих похотливых героев весьма странно смотрятся в романе с духовной проблематикой. И вот автор, зачем-то выставив не в лучшем свете персонажей-евреев, вдруг с ходу начинает клеймить каких-то «черносотенцев».
Складывается впечатление, что Нежный выступает в странной для прозаика роли футбольного арбитра, который, «надавав» жёлтых карточек игрокам одной команды, спохватывается и принимается награждать «горчичниками» игроков другой. Чтобы, так сказать, никому не было обидно. Герой Нежного, размышляя о страданиях русского народа в ХХ веке, ни с того ни с сего спрашивает самого себя: а кто кричал «Бей жидов, спасай Россию!», кто участвовал в погромах? И… не отвечает на этот вопрос, подразумевая, очевидно, «по умолчанию», что это – русские. Нет уж, избавьте нас от этой «чести»! Русские из Великороссии (нынешней Российской Федерации) никакого отношения к еврейским погромам не имели, у нас их попросту не было. Они происходили в независимых ныне государствах – Молдавии, Украине, Польше, Литве, Латвии, Белоруссии, и участие в них принимало местное население. Которое, кстати (исключая белорусов и восточных украинцев), теперь считает, что «во всём виноваты русские». Получается, по Нежному, что мы, русские, должны взять на себя вину тех, кто себя русским не признаёт и русских не любит?
Такое «покаяние» попахивало бы сумасшествием.
Увлёкшись публицистическими спекуляциями, Нежный обрёк на «белую смерть» идею своего романа, сюжет, интригу, образы героев. Но, может быть, он действительно создал «объёмную и яркую картину России», как сказано в аннотации ко второму тому романа?
«Картина» эта состоит из таких вот эпизодов: «Вместе с прибывающим народом различные запахи наполняли воздух: табака, перегара, дешёвых духов, пота, женских очищений, влажной одежды (на перегоне между двумя станциями хлестал ливень) и тайно испускаемых газов.
Сладкий запах Отечества».
Что ж, каждый выбирает и предпочитает описывать привычные для себя запахи. Но и в этом, и в других эпизодах активно обращает на себя внимание вот что: злобные интонации в прозе человека, называющего себя православным. Сам автор эту слабость за собой знает и даже написал в предисловии к роману: «Ветхозаветная ярость бушует во мне, пригибая тощенькую евангельскую любовь.
Простите».
Да нет вопросов! И вы простите! Вы написали книгу, в которой ярость победила любовь. И потерпели сокрушительное поражение как прозаик. Потому что без любви не только войны не выиграешь, как сказал у Булгакова генерал Хлудов, но и приличного романа не напишешь.
Там, где престол сатаны: Роман. В 2 т. – М.: Время, 2010. – Т. 1. – 704 с.; Т. 2. – 672 с.