Линий в природе нет, линия – удерживаемое волей зрительное касание несоединимых вещей, неба и земли, а в памяти – зазор между неразделимым потоком жизни, между детством, отрочеством, юностью… зазор, заполняемый словом.
В искусстве линия – верх изобразительного совершенства, в поэзии её аналог – стихотворная строка. Что ею соединяет поэт? То, что под силу только поэту, – несказанное.
Все говорят, но не все умеют держать слово. Это не о верности, хотя если верность равна точности, то и о ней. Способность рассчитать, предвидеть траекторию встречи звука со смыслом, с образом – вот что такое строка поэта Шемшученко.
Вместо бессильных слов
В самом, самом начале –
Капельки васильков,
Искорки иван-чая.
Слово надо держать ровно столько, чтобы возникла связь со значением, зазвучала мелодия и родился образ – нечто более объёмное, нежели метафора, сточившийся костыль многих мастеров версификации, выдаваемый за посох.
Ну и ещё река,
А на реке светает –
Это издалека,
Это растёт, нарастает…
Это ещё не звук,
Это из сердцевины…
Это небесный паук
Звёздной наткал паутины…
Музыка слов – это не только о благозвучии, аллитерации, свободно дышащем ритме. Это – о силе, нарастающей и нисходящей, о тоне, модуляциях, о темпе, о том, как проговариваются слова, чтобы в них был услышан оживший язык. Стихи Шемшученко не для чтения про себя, они изначально озвучены: образы чувств, мыслей поэта есть не что иное, как возвратившиеся импульсы его сердца, посланные в мир.
Это корова-луна
Тучу поддела рогами.
Это кричит тишина
Между двумя берегами…
Это – здесь и сейчас! –
Заговорить стихами…
Это – последний шанс
Не превратиться в камень.
Не зря бытует выражение «окамененное нечувствие». Оно охватывает и поэтов тоже. За «гнев, неправду, досаждение, осуждение, возгордение», произрастающие в их словесах, вылетающих всуе. Шемшученко оставляет этот камень сизифам, что «с утреца о России орут петухами, / А под вечер её хоронить, подвывая, везут».
Книгой «Слышащий – да услышит!» Шемшученко явно опровергает бытующее заключение, что современный язык непригоден для поэтического творчества, что в нём поэтическая идея не может осуществиться, её можно высказать лишь как таковую. Чувства можно убедительно выразить при помощи звукописи, определённой системы художественной формы – она дала многозначность напевных междометий, нелексических вокабул, в немногословии народных песен. Но и не только это может и должно вести поэта к выражению невыразимого, к собственно поэзии. Он провидит, что для современного языка, настоящего, нет пределов выразительности при условии, если ты готов ответить за своё слово, за свободный вздох.
Помни, что твой кумир –
СЛОВО, но не словцо…
И удивлённый мир
Плюнет тебе в лицо.
Опровергает, впрочем, и себя, в той ипостаси, которая согласно велениям времени делает поэта заложником публицистики, заставляющей вино художества вливать в мехи риторики:
Разноплемённый балаган:
Телеведущие-кривляки,
Путаны, смехачи-маньяки –
Заполонили весь экран.
Есть ощущение, что в новом сборнике Шемшученко готов заявить себя поэтом, решившим победить в себе своё время. К тому есть предпосылки.
Выть на Волгу?!
А ей что с того – хоть завойся! –
Катит воды свои, и плывут по волнам топоры!
Железные стихи, «облитые горечью и злостью», уносят воды Леты. А поэт – отдаётся течению живой речи, поэтическое чутьё выносит его из омута необоримого соблазна «поэт в России – больше, чем поэт», хочет он того или…
Кажется, нетрудно понять, ещё легче почувствовать, отношение к родине можно выразить уже в орфографии и синтаксисе: Россия, эта страна… и – Россия – это страна! Для поэта-гражданина, может быть, этого и достаточно? Если поэт не только звучно говорящий, но и ясно слышащий. Таким быть непросто в эфире, переполненном шумами перманентной «музыки революции». Поэта, зла не помнящего, спасают тонкий слух и вера: что бы ни было, а только здесь, в России, «заново научишься дышать / И чувствовать губами привкус звука». Чувствовать и – слышать:
А где-то сосулечья звень…
А где-то на лицах веснушки…
И реки наполнены всклень
Водой из небесной кадушки.
Разве этого мало? Да, ещё – послезвучье:
Что-то ещё… Ранимое…
Слышишь, как сердце стучит?..
Грустное… Неповторимое…
И – наизусть заучить!
Книгу «Слышащий – да услышит!» открывает предисловие директора Пушкинского Дома с 1987 по 2005 г., доктора филологических наук Н.Н. Скатова. Не только ввиду краткости, сколько в силу точно переданной сути поэзии Владимира Шемшученко приведу его здесь:
«Живая душа. Сострадающее сердце. Острота мысли. Хороший русский язык. Потрясающая образность. Мастерская техника стихосложения. Свободное дыхание стиха. Чётко заявленная позиция человека и гражданина.
Жива, жива ещё русская поэзия, если родятся на земле нашей такие поэты, как Владимир Шемшученко».