Явление цельности

На вопросы «ЛГ» отвечает биограф Петра Вяземского Вячеслав Бондаренко.

– Многие годы в литературных исследованиях Пётр Вяземский фигурировал исключительно как поэт «пушкинского круга», между тем в своё время он был по-настоящему популярен и имел большое влияние… А как вы оцениваете место Вяземского в русской литературе?

– Место это одновременно и важное, и небольшое. Такое странное положение сложилось потому, что русская литература исключительно богата – в любой другой Вяземский был бы звездой первой величины. Для русского же первого ряда ему не хватило настойчивости, желания рекламировать себя, профессионализма в современном смысле слова, а в позднейшее время, конечно, сильно помешали происхождение и тематика творчества. Но менее интересным он от этого не становится, скорее, наоборот. Важным Вяземского делает его разносторонность – он первым дал понять, что русский интеллектуал не сводим к какому-то одному определению, он может быть и поэтом, и прозаиком, и журналистом, и переводчиком, и светским человеком, и другом Пушкина, и заместителем министра, и главным цензором, и либералом, и консерватором, и т.п. – можно подставить что угодно, и всё это будет талантливо, необычно, ярко. Попытки как-то «разобрать» Вяземского на отдельные составляющие всегда терпят крах, он прекрасен именно в своей цельности, как явление.

– Какой период жизни и творчества Вяземского сегодня наименее изучен и почему?

– Вообще говоря, слабо и поверхностно изучена вся жизнь Вяземского – людей, которые им интересовались всерьёз, что называется, «не по работе», а от души, можно перечислить за несколько секунд. В итоге те книги, которые мы имеем о Вяземском сейчас, в том числе и моя, – только попытка как-то осмыслить это явление, прикоснуться к нему. Что-то, безусловно, изучено довольно плотно, это в первую очередь молодые годы, всё, что касается дружбы с Пушкиным (Вяземский ведь и жив в нашей истории в первую очередь благодаря этой дружбе). А вот его старость, которая у него заняла, в сущности, полжизни… В первой и единственной советской книге о Вяземском, которую Максим Исаакович Гиллельсон выпустил в 1969-м, о последних 30 годах жизни Петра Андреевича – одна небольшая главка. Как сказал бы Пушкин, «мы ленивы и нелюбопытны», увы. А ведь старость Вяземского – это целый мир, где были и творчество, и любовь, и политика, и подведение итогов.

– Почему так вышло, что за всю долгую жизнь Петра Вяземского был издан всего один поэтический сборник?

– Действительно, случай уникальный – поэт прожил 86 лет, из них 70 писал, а единственную книгу стихов выпустил в 70-летнем возрасте. Сначала сам Вяземский не думал о том, чтобы собрать свои стихи, потом такие планы у него были, но они неизменно срывались по разным причинам. А потом он остыл к самой идее. Для него поэзия была чем-то вроде записей в Facebook – быстро отреагировать на новость, бросить «горячий выпечаток», а завтра уже будет другой инфоповод. Поэтому к своим творениям он скоро остывал, о многих попросту забывал. И книга 1862 года «В дороге и дома» появилась исключительно потому, что на Вяземского «надавили» его младшие по возрасту почитатели плюс появились издательские возможности. Книга получилась по составу довольно странная, но, вместе с тем, неплохо отражавшая Вяземского 1820–1850-х годов. Тираж у неё был тоже странный – 1162 экземпляра, из которых было продано около пятисот. Для тех лет, когда интерес к поэзии в России катастрофически упал, а Вяземский воспринимался большинством читателей как безнадёжно устаревший, это было очень много.

– Прошло уже больше 120 лет с момента выхода Полного собрания сочинений Петра Вяземского. С тех пор его произведения издавались лишь выборочно, отдельными небольшими сборниками… Многое остаётся непереизданным до сих пор. Чем это объясняется?

– Двенадцать томов Полного собрания сочинений Вяземского, вышедшего в конце ХIХ века, – это примерно пятая часть того, что он успел за 86 лет. Вяземский наработал столько, что изучением его наследия вполне мог бы заниматься отдельный институт. Если издавать только его переписку, то одна она займёт, думаю, томов 20. Причём это переписка и на русском, и на французском с сотнями адресатов из разных стран. Осталась масса набросков – и стихов, и прозы, и статей. В РГАЛИ хранится далеко не всё, немалая часть наследия Вяземского осела за рубежом. Так что, боюсь, «полного» Вяземского мы не прочтём никогда – такой титанический труд под силу только огромному коллективу исследователей и издателей. А почему не переиздавалось?.. В первую очередь потому, что у Вяземского масса слабых, неудачных вещей, цену которым он сам хорошо знал и которыми не склонен был гордиться. Потом он был из тех людей, которые, несмотря на глубокий интерес к истории, всё же целиком и полностью погружены в своё время, поэтому сиюминутная проблематика многого современному читателю не скажет просто ничего. Ну и конечно, темы – в СССР, разумеется, нельзя было переиздать ни стихи на рождение будущего императора Николая II, ни религиозную лирику, а она у Вяземского прекрасная, очень изящная и искренняя одновременно.

– С 1856 по 1858 г. Вяземский возглавлял Главное управление цензуры, участвовал в подготовке цензурной реформы. Как оценивали его службу в управлении современники?

– Если оценивать объективно, Вяземский был очень мягким, либеральным цензором, всецело подчинённым общим тенденциям «перестройки» конца 1850-х, и против течения не шёл. Старшие современники видели это и радовались такой мягкости, тому, что главным цензором наконец-то стал «свой»; младшие – жестоко судили его просто за княжеское происхождение, не говоря уж о работе. И те, и другие проглядели главное – за два года Вяземский плавно, незаметно, без резких сломов перевёл русскую цензурную политику позднениколаевской эпохи на новые рельсы. Все прочие в начале 1860-х уже просто развивали то, что было сделано им.

– Интерес представляет эволюция мировоззрения Вяземского от либерализма и свободомыслия к консерватизму и религиозности. Расскажите об этом подробнее.

– Это тема даже не для доклада – для диссертации, ведь вкратце пересказать гигантскую жизнь Вяземского невозможно. Если перефразировать известное выражение, в молодости он был молод, в зрелости – зрел, в старости – стар. Он одновременно и точно отражал своё время, и шёл как бы сбоку от него. Его любимое сравнение: термометр – от него ни холодно, ни тепло, но температуру, атмосферу он показывает точно. Поэтому юность Вяземского – это естественный в его кругу либерализм, зрелость – общее «похолодание», наложившееся на многочисленные личные утраты. Вяземскому крупно не повезло – он «не совпал» с двумя императорами подряд, Александром I и Николаем I, хотя был знаком и по-своему уважаем обоими. Но его «не подняли» выше определённого уровня – а зря. «Дорос» до него только Александр II, но было поздно – самому Вяземскому уже не очень интересна была государственная деятельность, да и, столкнувшись с её реалиями, он понял, что его призвание всё же не в ней. Что касается отношения к религии, то здесь тоже всё было достаточно логично: в юности – какая там религия, не до того; а в зрелости, когда пошли неудачи, драмы, смерти, Пётр Андреевич пришел к православной вере. Советские литературоведы отчаянно пытались сделать из него убеждённого богоборца в старости, но это доказывает лишь то, что они даже переписку позднего Вяземского не читали. А тот факт, что он отказался причащаться перед смертью, говорит не о каких-то антирелигиозных убеждениях, а просто о тяжёлой болезни.

– Можно ли в данном случае провести параллель с эволюцией гражданской позиции Пушкина?

– Оба «взрослели» в чём-то похоже: интерес к прозе, журналистике, записным книжкам. Сначала либерализм, затем консерватизм. Хотя по вопросу Польского восстания 1831 года они разошлись и довольно жёстко спорили, но, во-первых, это было расхождение не принципиальное, а по мелочам, а во-вторых, тому, кто считает Вяземского поклонником поляков, советую ознакомиться с его брошюрой о Польском восстании 1863–1864 годов – и все вопросы отпадут. Но, в отличие от Пушкина, место которого в русской истории определилось рано и никем, по большому счёту, никогда не оспаривалось, Вяземского жизнь била всё-таки неизмеримо более жестоко. Из восьмерых своих детей Петр Андреевич похоронил семерых, он, в сущности, не смог реализоваться так, как хотел, и прожил отчасти «чужую», навязанную ему обстоятельствами судьбу. Бороться же за свою жизнь, строить её на годы вперёд, ломать он не любил и не умел. Потому и остался в русской истории явлением странным и своеобразным – но глубоко мной любимым.

Беседу вела Валерия Галкина

"ЛГ"-досье

Вячеслав Бондаренко – писатель, журналист, историк. Родился в 1974 г. в Риге. Окончил филологический факультет Белорусского государственного университета. 

Автор 27 книг, в том числе: «Вяземский», «Герои Первой мировой», «Лавр Корнилов» и «Легенды Белого дела», вышедших в серии «ЖЗЛ». 

Лауреат премии «Александр Невский» (2014), премии Президента Беларуси «За духовное возрождение» (2012), двух премий министра обороны Беларуси в области литературы и искусства (2013, 2015). Номинант Всероссийской литературной премии имени Л.Н. Толстого «Ясная Поляна» (2005). Награждён медалью Пушкина (2015).

Живёт и работает в Минске.