Языки стихающего шторма

...то сокровенно-неразменное, за что нас любят умно презирать и обожают страстно ненавидеть.
Александр РАДАШКЕВИЧ

Эпиграф этот из верлибра «Риторический триптих» поэта и автора «Сибирских огней», проживающего уже долгие годы в Европе, то в Париже, то в Праге. Радашкевич весьма точно и выразительно передаёт в этой вещи отношение определённой публики (и эмигрантской, и западной) к России и к её уверенности в собственной правоте, то есть к тому, что некоторые называют отсутствием рефлексии: «Есенин слишком задушевен, Чайковский – тьфу! – сентиментален, ваш Пушкин – гадко романтичен, а Достоевский – мерзко православный, Толстой – до отвращения народен. И ваша рабская Россия ещё воображает, что чего-то стоит». Это, разумеется, монолог-обобщение, но воспроизведённый на основании много раз слышанного, артикулированного тысячеустно. Более того, не в европах, а уже в самом Отечестве я неоднократно имел несчастье читать подобное, самое близкое, что приходит на память, – это откровения Чубайса об ужасе и омерзении после прочтения Достоевского и ФБ-посты его кореша Альфреда Коха (весь видимый и невидимый спектр ненависти к стране, где его лишили руля и корыта). Но они хоть, слава богу, не поэты...
Итак, вопрос. Может ли русская поэзия сегодня быть вселенско-русскоязычной, то есть отдельной от России, её пространства, культуры, духа, исторической памяти? Может ли обитать лишь в некоем языковом коконе, автономно? Или, страшно сказать, даже в противостоянии, во вражде к метрополии?
Мой опыт редактора и стихотворца неколебимо и однозначно утверждает – нет. Без вариантов!
А вот что касаемо того, где может жить и творить русский поэт и кто он по крови, это, доложу вам, не имеет ровно никакого значения. Как писала недавно, начитавшись экстремистской литературы, мусульманка-отроковица, тоже ослеплённая ненавистью к России: «А ваш Пушкин вообще негр!» Да, и мы этим гордимся.
Едва ли не лучший на сегодня в русском зарубежье Бахыт Кенжеев всю жизнь мотается по планете, в силу своей профессии переводчика, по корням оставаясь чистокровным казахом, а по духу и лирическому дыханию – неотъемлемо наш, потому он и любим в пределах бывшей империи и за её пределами.

И забывчив я стал,
и не слишком толков,
только помню: не плачь, не жалей,
пронеси поскорее хмельных облаков
над печальной отчизной моей…

Вполне допускаю, что кто-то криво усмехнётся, но в моём представлении поэт сразу лишается дара и права творить, отрёкшись от родителей и допустив лжесвидетельство, ибо Родина и Бог только и определяют черёд его слов и являются скрепами в здании стиха, который ни на чём ином и не держится. Винить землю, тебя породившую, даже если она была в силу исторического детерминизма тоталитарной империей, говоря тем языком, контрпродуктивно. А попросту – глупо. Как писал ныне, увы, покойный и похороненный где-то в Святой земле Денис Новиков:

До радостного ýтра иль утрá
(здесь ударенье ставится двояко)
спокойно спи, родная конура, –
тебя прощает человек-собака…

Кстати сказать, постоянный автор «Сибирских огней» Равиль Бухараев, чью годовщину ухода мы со скорбью отмечали месяц назад, тоже ни много ни мало, а 15 лет отработал штатным сотрудником ВВС, но ни устно, ни письменно, а уж тем более в стихах я от него ни разу не слышал слова уничижительного в адрес родных палестин – Татарии либо России. Именно поэтому он сегодня в Казани – классик, да и в русской литературе и поэзии оставил весьма заметный след:

Боже, пошли мне радости –
светлой и задарма,
Чтобы, пугаясь праздности,
я не искал ярма.

Его созидательная миротворящая энергия проявлялась во всём, особенно меня восхитила опубликованная в «СО» в сентябре 2004 года его работа «Иисус в исламе» – настолько виртуозно и деликатно Равиль прошёл по лезвию бритвы, как бы демонстрируя, что гармоничное соседство православия и ислама имеет под собой веское основание.
Ещё одна поэтесса, вошедшая в золотой фонд авторов «СО», Елена Игнатова, уже почти четверть века проживающая в Израиле, не мыслит себя вне Ленинграда-Петербурга и вне России. А уж она-то, заставшая в молодости пожилую Анну Ахматову, доподлинно знает цену резкому суждению. И в особенности в стихах знает меру сокровенного и заповедного. Прошлое тоже уязвимо, поэт как никто прозревает взаимосвязь времён:

Вы мне ворожите, родные города, –
там созревает жизнь, как семечки,
тверда –
ты – Вязьма сладкая, ты – брошенный
Саратов,
где солнечные дни и пыльные закаты,
где я не поселюсь, наверно, никогда…

Для нашего журнала, в особенности для его поэтического раздела, не существует границ. Об этом самым явственным образом свидетельствует получившая «Серебряного Дельвига» антология «Поэты Сибирских огней». Помимо всей России – от Питера до Владивостока, наши авторы обитают повсюду, где русский язык имеет свои обиталища. Одно лишь перечисление даст тому наглядную иллюстрацию: Станислав Минаков, Александр Кабанов, Владимир Алейников (Украина), Андрей Грицман (США), Александр Руденко (Болгария), Даниил Чкония и Лариса Щиголь (Германия), Лидия Григорьева (Лондон), теснейшая связь с Беларусью, выходил даже целиком белорусский номер. Но вера и верность Слову и Отечеству вкупе с талантом остаются нашим главным требованием, не иначе.

Взятую когда-то для прокорма,
нам тысячелетие спустя
языки стихающего шторма
возвращают гальку, шелестя, –

писал Юрий Кублановский.

Вот это и есть в моём представлении реальное евразийство.