Ещё один праздник позади – День России. В этом году он отмечался сравнительно скромно и спокойно, хотя радио и телевидение не уставали напоминать, что именно этот праздник в нашей стране – главный. Но всего через год можно ожидать совсем иного размаха торжеств: это будет двадцатилетие того события, что легло в основу праздника, – принятия Первым съездом народных депутатов РСФСР Декларации о государственном суверенитете Российской Федерации. Значит, у нас есть год на попытку осмысления того, что же это всё-таки было.
Сейчас, спустя почти два десятилетия после тех событий, принятие подобной декларации высшим органом власти России – самого сердца прежнего государства СССР – вряд ли может восприниматься иначе как невероятный абсурд, какое-то массовое умопомрачение и помешательство. Но, напомню, декларация была принята практически единодушно и воспринималась не только голосовавшими за неё депутатами российского съезда, но и большинством избирателей как несомненная победа, воодушевляющий праздник. Так что же заставляло в те дни и в те годы массы наших людей и их политических лидеров мыслить подобным образом?
Напомню, начиная с 1986 года Горбачёв пытался произвести какое-то экономическое и затем политическое обновление нашей прежней сверхжёстко централизованной и забюрократизированной страны. Это, естественно, встречало сопротивление – как со стороны тех, кого называли ортодоксальной бюрократией, так и среди части мыслящих и ответственных руководителей, видевших всю непродуманность, противоречивость и непоследовательность осуществляемых действий. В помощь реформам – тогдашним, ещё горбачёвским – его команда через подконтрольные КПСС и государству СМИ стала мобилизовывать общественное мнение, направляя его против тех, кто «тормозит перестройку». Дошло до того, что то ли сам Горбачёв предложил, то ли ему это приписали, но народ услышал его предложение «ударить по штабам» – тем самым, в которых засела «партноменклатура».
Что ж, «Посеявший ветер пожнёт бурю…». Мог ли тогда Горбачёв представить себе, что и сам скоро начнёт восприниматься в обществе не иначе как лидер «партноменклатуры», той самой, что «тормозит реформы»?
Прошла XIX партконференция, на которой Ельцин попросил у партии прощения, но прощён не был. Был избран и заработал Съезд народных депутатов СССР, на котором среди прочего на всю страну раскручивается мыльная опера: сам ли Ельцин прыгал с моста в речку или же это его злобные охранники Горбачёва и агенты КГБ упрятали в мешок и сбросили в воду… И вот наконец как несомненная альтернатива в глазах населения практически дирижируемому Горбачёвым союзному съезду всенародно избирается Съезд народных депутатов РСФСР – новый, уже без всяких квот для КПСС, профсоюзов, садоводов и филателистов, изначально настроенный на реализацию интересов и чаяний масс.
Но каковы эти чаяния? Ровно таковы, какими их сделали, с одной стороны, объективные трудности, переживавшиеся советской экономикой, прежде всего в связи с позже описанной Бжезинским операцией по обвалу цен на нефть, основной экспортный товар СССР, с другой стороны – развёрнутая Горбачёвым и Яковлевым пропаганда, в которой не было места честному рассказу о том, о чём позже поведал нам Бжезинский, но зато «партноменклатура» представала во всей красе…
В этих условиях что первое и главное ожидалось от союзного съезда? Отмена пресловутой шестой статьи Конституции – о «руководящей и направляющей роли КПСС», на что разрешение из Кремля в конце концов было спущено…
А что главное могли сделать депутаты съезда российского? Заявить о неподчинении «партноменклатуре». Но юридически ей они и не подчинялись – заявлять нечего? Нет. Значит, надо заявить о неподчинении тем органам, в которых эта «партноменклатура» засела. Где у нас её главный оплот после победы демократии в РСФСР? В союзных органах власти. Значит – заявить о неподчинении этим союзным органам.
И вот выстраивается трагическая логика, в рамках которой политическое противостояние переросло в разрушение единого государства.
В какой форме можно было заявить о недоверии союзным органам власти и неподчинении им? Варианта всего два.
Первый: исходя из ограниченно демократического способа формирования союзного съезда потребовать демократических перевыборов союзных органов.
Второй: вообще отказаться им подчиняться, хотя и под прикрытием их нынешнего (то есть временного) несовершенства, но юридически – независимо от их состава.
Казалось бы, объективная ситуация должна была навести на первый вариант решения проблемы. Но это если не учитывать того, что называется «человеческим фактором». Субъективно же ещё неизвестно, кого изберут в новые союзные органы. И даже если предположить, что это всё будут сплошные «реформаторы», тем не менее депутаты российского съезда и его лидеры не могли не понимать, что это могут быть и совсем другие «реформаторы». И тогда политическая проблема, может быть, и будет решена, но личная власть ускользает. А кому же хочется протаптывать дорогу к чужой личной власти? Да ещё и в условиях, когда она, кажется, вот, совсем рядом…
При таком взгляде на события становится понятным, что без малого два десятилетия назад никакого массового умопомрачения на Съезде народных депутатов РСФСР не произошло. Приступ массовой безответственности, в немалой степени продиктованной стремлением грешного человека к власти, – наверное. Последствия же этого «великого» события известны.
Нужно ли, чтобы у России был свой великий День, великий праздник? Конечно. Но уместно ли продолжать праздновать его в день катастрофической ошибки, если не преступления? Ошибки, продиктованной не только политическим противостоянием, но и простым стремлением к личной власти. И даже, как мы видим это теперь, в совокупности с последовавшими событиями и стремлением части тогдашних лидеров к элементарной личной наживе…
До двадцатилетия Декларации о суверенитете России у нас есть ещё год. Может быть, попробуем истинные победы от поражений и трагических ошибок всё же отличать? И последние отмечать, но не праздновать.
Точка зрения авторов колонки может не совпадать с позицией редакции