Литературная общественность Дмитрова отметила 5-летний юбилей молодёжного творческого объединения «Студия «Автор» и выход третьего сборника студийцев, названного ими «Плетень». Сразу отметим, что три солидных сборника за пять лет – неплохо само по себе. Но главное, разумеется, не в количестве. Когда речь идёт о молодых, всегда с тревогой ожидаешь, а не наступит ли спад у того, кто хорошо начал. Увы, так нередко бывает, но не в данном случае. Лакмусовой бумажкой для меня послужило предисловие известного критика Валентина Оскоцкого ко второму сборнику Студии «Автор», который носил название «Продолжение (следует)…» – это было в 2006-м. Тогда автор предисловия особо выделил Татьяну Логинову и назвал «шестнадцатистрочным шедевром» её стихотворение «Колокол».
Как сердце, бился колокол на башне.
Лил благовест и грохотал набат.
Но колокол затих – и стало страшно.
Как различим теперь мы рай и ад?
На зов его мы шли спокойно, смело.
А кто теперь нас к солнцу позовёт?
Нет колокола, башня онемела.
Как мёртвая, стоит который год.
Но колокол звонил для нас веками,
И чтоб не обрывалась эта нить,
Для опустевшей старой башни сами
Должны мы новый колокол отлить.
Мы пожелаем мастерам удачи.
От звона вновь взорвётся тишина.
Но в форму льётся не металл горячий,
А крови нашей алая волна.
Действительно, прекрасное стихотворение. А как теперь пишет молодая поэтесса? Не снизила ли уровень? К счастью, нет. Мы не можем привести здесь все её удачи из сборника «Плетень», отметим лишь изощрённое владение словом, интерес к новым формам, не переходящий в трюкачество. Вот пример:
Бестиарий.
Серпентарий.
Безтебярий.
Змеи мыслей
Кожу гложут,
Гложут корень.
Корень древа,
Древа Жизни.
В серпентарии
Стеклянном,
В безтебярии
Стеклянном:
Раны жгут
Под тонкой кожей.
Змеи гложут,
Раны гложут
Древа Жизни.
Безтебярий.
И ещё пример владения короткой строкой, пример виртуозной поэтической ёмкости:
Хмур и неласков
В степи ковыль.
Ты моя сказка,
Я твоя быль.
Льдинки по венам.
Горло – костёр.
Я твои стены.
Ты мой простор.
Времени комья
Ветер несёт.
Я твоё кроме.
Ты моё всё.
В Студии «Автор» вообще уделяют большое внимание литературной учёбе, частью которой является искусство владения словом. Например, игра в рифмовки, когда все её участники пишут по одной строке в стихотворении на заданную тему. Однажды была задана тема «Новогодняя чумундра». Получилось вот что:
Снежок! Зима! Погода «зависает»!
Чумундра с Квакозяброю играют
В снежки и дружно лепят снегобаб,
Крылатых ёжиков
и тёмно-бурых жаб.
Зевают захмелевшие медведи,
И бродят томные
и ласковые леди…
В другой раз игра такая: требуется, соблюдая заданный ритм, написать стихотворение, продолжая начальные строки. Или, например, ставится задача написать стихотворение, употребляя лишь слова, начинающиеся с какой-то буквы. Повторю – это игра, её результаты студийцы, в отличие от фокусников-формалистов, не рассматривают как поэтическую продукцию. Кстати, подобными играми занимаются в Студии «Автор» и прозаики. Полагаю, такого рода литучёба отваживает молодых писателей, особенно поэтов, от многословия, от длиннот, которыми, как показывает практика молодёжных ЛИТО, грешат многие. Разумная лаконичность характерна практически для всех участников сборника «Плетень».
Это уже неважно.
Последняя дверь заперта,
И меловая черта
Не позволяет пройти.
Это уже не страшно –
Договорясь об оплате,
Спать на чужой кровати,
Нервно глотая дни.
Это уже не нужно –
Курить и ждать на перроне.
Нас никто не прогонит,
Мы остались одни.
Будет намного хуже,
Если бросаться на стены.
Если быть откровенным,
Всё-таки нам по пути.
Это пишет Юлия Спиридонова, она же Хлорка. А вот Павел Сушко:
Ночь горчит табачным дымом,
Дождь уныло бьёт в окно,
Снова стал не вашим милым,
В одиночку пью вино.
Снова в пасмурное утро
Мысли все устремлены,
Я пока что жив как будто,
Если всё это не сны.
Старый город, старый дворик,
Ночь уходит в облака,
Солнца луч, как старый дворник,
Чертит грани потолка.
В недописанном сонете
Много ль скажешь о любви?
В распечатанном конверте
Пара слов: «Ушла. Прости».
Конечно, лаконичность ценна не сама по себе. Иногда, напротив, она мешает. У того же Павла Сушко есть короткое стихотворение о бое времён Великой Отечественной войны: «Помнишь чёрные бушлаты и в снегу весь Белый Раст…» и т.д. Но если такие слова, как Куликово Поле, Бородино или Прохоровка, известны всем (во всяком случае, всем нормальным русским людям), то этого, к сожалению, нельзя сказать о названии подмосковной станции Белый Раст. Там произошёл бой, имевший огромное значение для обороны Москвы в 1941 году. К Белому Расту было протянуто северное остриё немецких клещей, которые должны были охватить советскую столицу. Туда наше командование бросило бригаду тихоокеанских моряков. Когда они, вызывающе демаскировавшись, в чёрных бушлатах, а некоторые и в тельняшках, пошли в яростную атаку, враг был деморализован, дрогнул и отступил. Появление тихоокеанских моряков на советско-германском фронте многое говорило, но здесь не место рассказывать об этом, скажу лишь, что бой под Белым Растом произошёл в тот самый день, когда японцы напали на Пёрл-Харбор и война действительно стала мировой. Увы, этому судьбоносному сражению не уделено достаточно внимания даже в нашей литературе о войне. А оно и своим историческим значением, и внешней необычностью (тихоокеанские моряки под Москвой!) могло бы стать темой большой поэмы. Короткое же стихотворение очень многими вряд ли будет понято; говорю это, естественно, не в укор автору.
Но без «укоров», говоря о сборнике «Плетень», как и о любой книге, не обойтись. Вот, например, превосходная первая строка стихотворения Романа Черкесова: «Поэзия пахнет землёю и хлебом». А строфу целиком приводить – воздержусь: вторая строка неудачна. В идеале, конечно, все стихотворцы должны бы следовать призыву Валерия Брюсова – печатать только те стихотворения, в которых нет ни одной неудачной строки, а не те, в которых есть хоть одна удачная. На практике, увы, всё далеко не так. Но в данном случае, говоря о сборнике, составленном из произведений молодых (подчёркиваю: молодых) поэтов и прозаиков Дмитрова, следует отметить, что среди его недостатков преобладают не недоделки, не небрежности, неточности и тем более неграмотности, а связанные с возрастом авторов «закидоны» и «переборы». Как известно, именно они больше всего раздражают более зрелых, спокойных, маститых, от которых в основном и зависит «общественное мнение».
В превосходной книге «Русский футуризм» (сборник составили В. Терёхина и А. Зименков) я с удивлением прочитал ранние редакции давно знакомых классических стихотворений, в частности, Бориса Пастернака. В некоторых разница между первым и последним вариантом – огромна. Вот я и думаю: дожить бы до того времени, когда «посолиднеют» и «заматереют» ныне молодые дмитровские студийцы, да почитать их тогдашние собрания сочинений! Наверняка из этих будущих книг улетучится многое, ныне говорящееся в молодёжной запальчивости. Это – нормальный литературный процесс. Но основа тех книг (хороших книг!) заложена уже сейчас. Упомянутый классик в зрелые годы правил свою вторую книгу «Сестра моя – жизнь», написанную им в 27-летнем возрасте, примерно в таком, в каком ныне находится основной костяк Студии «Автор».