Не так давно «Институт общегуманитарных исследований» выпустил монографию Петра Калитина «Тысячелетнее царство русского юродства». Об этом культурном феномене, отрицательно-положительном языке и этическом взгляде на современную литературу философ и писатель рассказал «ЛГ».
– Пётр, хотелось бы поговорить о твоей новой книге «Тысячелетнее царство русского юродства». Трудно ли складывалась эта книга и почему тебя вообще заинтересовала тема юродства?
– Да просто потому, что именно юродство – сама суть, если не первичный, приоритетный активатор нашего духовного культурно-исторического суверенитета, без которого прежде всего рухнули в одночасье СССР и Российская империя. Причём при всей своей – даже сверхдержавной! – мощи...
А пишу я всегда трудно, ибо не графоман с «необыкновенной» – по-хлестаковски – «лёгкостью», простите, мысли...
– Так что такое юродство – духовный подвиг?
– Юродство – это наш – как минимум! – повседневный архетип с его почти сказочной «придурью», «дурью», естественно, непосредственно-спонтанного преисполнения. А как максимум: святое пассионарное подвижничество – по образу и подобию позорищно распятого Христа.
Давным-давно настала пора адекватно и аутентично осознать этот национальный феномен во всей его антиномично-истинной, или постоянно противоречивой природе. «Была не была!» – ключевой принцип, если ещё и не мем, настоящей – юродственно! – русскости. Таковы кратчайшее резюме и сверхзадача моей книги.
– Ты заменяешь понятие интеллигенции понятием нигиленции. Что это значит?
– Мне необходимо было оттенить не только особое русское бытие-небытие, не только особое русское антиномично-истинное мышление, но и особый русский тип творческой личности, который рождается из своего наличного «ничто». Короче, нигилентно, как вдох-выдох, как пульс, как моргание... в том числе и мерцающих звёзд...
Интеллигенция же, напротив, предполагает заведомо непротиворечивый – «классический», по-аристотелевски, – закон своего существования. Постоянное определённое топтание или в однозначно-отрицательной, или в однозначно-положительной крайности, да ещё с диалектически-«тотальной» индульгенцией на синтез, – упрощённое смесительство всего и вся!
И как мне было принципиально не развести по прямо противоположным углам неклассически-противоречивую нигиленцию и «классическую» интеллигенцию?! Всегда творчески-дерзновенную – до священного безумия! – личность и заведомо вторичную – «позитивно» или «нигилистически» уже на глубиннейшем уровне «бытия» или «небытия» – наличность, и не важно, в «славянофильской» или «западнической» определённости...
– В книге встречается много неологизмов, например, «напрочьно», «сугрубо», «наденежно». Порой это весьма странные слова с точки зрения нашего языка, не говоря уже о непривычном синтаксисе, где используются даже математические знаки. Для чего вся эта сложность – она намеренная или спонтанная?
– Ещё А.С. Пушкин растерянно, но искренне сетовал, что у нас нет русского «метафизического» языка, равно как и своей родной «формулы» мысли... На мой взгляд, именно антиномично-истинная рациональность даёт эту давно искомую формулу отечественной мысли. И здесь мне помог гениальный русский логик Н.А. Васильев, который формально открыл отрицательно-положительную связку: есть и не есть зараз. Так и появился – вполне намеренно, точнее, методологически-неизбежно! – странный, но лишь с «классически»-непротиворечивой точки зрения, язык, кстати, уже не первой моей книги. Появился – для адекватного выражения именно антиномично-истинного содержания. Именно юродственной русскости...
И ваши примеры – наглядное тому подтверждение: напрочьно = напрочь + прочно; сугрубо = вдвойне (противоречиво) + интеллигентски-грубо; наденежно = надёжно + денежно + нежно... Везде – сущие антиномии!
Скажу больше: этот отрицательно-положительный язык, конечно, и сложен, но! – в леонтьевском, цветущем смысле, включающем в себя и заведомо чуждые крайности, и тот же бессознательно-«дурацкий» архетип, и саму тайну русской души...
Ф.М. Достоевский оказался великим путаником-упростителем, когда «классически» свёл эту всемирность и всеотзывчивость к исключительно диалектическому, однозначно-позитивному единству... То-то мы до сих пор всё ищем и ищем свою «единую», «нестранную», если не просто «нормальную» культурно-историческую идентичность и постоянно беспомощно увязаем в той или иной язычно-идолопоклоннической абстракции.
– Считаешь ли ты, что юродство как особая форма мировместимости и всеотзывчивости отчасти присутствует в каждом русском человеке?
– Естественно, присутствует в каждом – и архетипично – до объективизированной непредсказуемости! Конкретнее: речь здесь идёт о Язычно-«классической» форме идолопоклонства перед той или другой ценностью, например, по-толстовски: «Добра» – или по-достоевски: «русской Всемирности». Но на поверку получается: в первом случае – исключительно антропоцентрическая гордыня, во втором – не менее самопротиворечивая, но уже русская аморфность.
Иначе говоря, русское юродство может вполне органично, но – неслиянно – оборачиваться абсурдно-самопротиворечиво-непротиворечивым (и тоже русским) уродством, «классически» оправданным нашими гениями. Оно куда надёжнее подкреплено нашей непосредственно-психологически-законной «душевностью», которая сегодня донельзя опростилась до элементарной утешительности: «Я этого достоин» – и точка... Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга – во всей их «тотальной» двоЯкости. Разумеется, принципиально отличной от настоящего русского – отрицательно-положительного (да-нет) – юродства…
– Можешь назвать русских классиков, которые, по твоему мнению, всё-таки были настоящими юродами-нигилентами?
– Возьму общекультурный контекст и выделю: Петра Первого и А.В. Суворова, Н.И. Лобачевского и М.П. Мусоргского, М.А. Врубеля и Н.А. Васильева. Из литераторов же отмечу Ф.В. Ростопчина, позднего Н.В. Гоголя, А.А. Григорьева, М.Е. Салтыкова-Щедрина, К.Н. Леонтьева, А.А. Блока... Но как же часто их всех интеллигентски просто опошляли! – той или иной однозначной, но зато «тотально-непогрешимой» уценкой, естественно тешащей её (интеллигенции) авторское самолюбие, нет, – ничтожественное «самобытие»... Вот почему я никогда не откажусь от своей антиномично-истинной странности-сложности – всЯкостных наденежных опрощенцев и без меня с лихвою хватает!
– Кто из писателей и философов особо повлиял на твоё мироощущение? И в том числе подготовил почву для твоей книги?
– Кого-то я уже назвал. Но не могу ещё не выделить целую учёно-монашескую школу Московского митрополита Платона (Левшина) – святого Филарета Московского. Именно в их философско-богословских текстах я впервые конкретно обнаружил и русское понимание бытия как генезиса, и русское понимание мышления как отрицательно-положительного логоса, и нигилентно-творческую антропологию.
– Как вообще оцениваешь состояние современной русской литературы с этической точки зрения?
– Опять не могу обойтись без неологизма: как продаважное состояние! – то есть важное постольку, поскольку продажно... И если бы только в элементарном денежном смысле со всей его надёжностью, словом, наденежностью! Литературная ситуация складывается куда хуже иудиной, тридцатисребрениковой. Большинство наших современных писателей просто позабыли про главный духовный завет русской классики – тайную свободу, купившись, во-первых, на «простоту», точнее, «опрощённость». (Чем не язычное идолопоклонство перед читателем с его слабостями, особенно «основным инстинктом»?!) Во-вторых, они «прогрессивно» купились на как бы постмодернистское заклятие исчерпанной напрочьно художественной оригинальности! На поверку – «тотально» узаконилась наинормальнейшая бездарность, которой требуется, как минимум, премиальное утешение здесь-и-сейчас. После-то кто ею заинтересуется?! Ещё А.А. Фадеев отчаянно писал в 1954 году: «Нас балуют чрезмерно... развращающей системой премирования всех видов искусств, при которой невозможно разобрать, что же на самом деле хорошо, а что плохо». В-третьих, наши писатели купились на ретрансляцию заведомо вторичных, но вновь налично-одомашненных героев, в том числе и «патриотического» толка. Где корчагинские или хотя бы даже лолитовские откровения?! Я уж не говорю про бессмысленные повторы всевозможных смысловых трюизмов, рассчитанных, правда, на «всеотзывчивое» невежество, скажем, молодёжи...
– Какой тебе видится наша словесность лет через сто? Останутся ли ещё читатели и почитатели книг? И та самая «русская буква», о которой ты пишешь?
– Останутся только исключения, которые, надеюсь, проложат непрерывную гать в наше исключительно творческое, и нигилентное будущее. Ради него тружусь в Студии литературного мастерства Юрия Полякова при МГОУ, направляя творческую молодёжь к ней самой, непредсказуемо-опасной и праздничной! Ради того же в рамках фонда «Судьба бытия» учредили совместно с философским факультетом МГУ им. М.В. Ломоносова премию для молодых философов России «Восторг»...
Если же сегодня мы не преодолеем тотальную духовную энтропию «опрощения», то действительно останется одна непротиворечиво-мёртвая русская буква в виде разбитого фонтана «Танцующие дети» – помните красноречивый пейзаж Сталинграда в феврале 1942 года?..
«ЛГ»-досье
Калитин Пётр Вячеславович родился в 1961 году в г. Коломна Московской области, окончил философский факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, а также его аспирантуру и докторантуру (по кафедре истории русской философии). Доктор философских наук, профессор МГОУ и МИФИ. Член МГО СП России. Автор десяти книг и монографий, отдельные статьи переводились на ряд европейских языков. Финалист премии «Нонконформизм» (2013, 2016). Президент фонда «Судьба бытия».