Он изменил туркменский поэтический язык, наполнив его народным звучанием, и, отказавшись от ирано-персидской метрики, продемонстрировал национальные возможности речи.
Ханского сына из пышных шатров
В хлев на обед приглашать не пристало.
В поле пастух выгоняет коров,
Войско ему снаряжать не пристало.
Мудрый совет помогает везде.
Другу достойный поможет в беде.
Что ты ответишь на Страшном суде?
Мудрых о том вопрошать не пристало.
Перевод Ю. Валича
Чеканно звучат созвучия Махтумкули: зёрна мудрости прорастают сквозь почву слов, и духовное начало, определяющее земное бытование, высвечено многими образами.
Разлучённый – Фраги: таков псевдоним, помещаемый порой под стихами. Он берёт его в зрелом возрасте; а мальчишкой учится в школе, где преподаёт отец, рано начинает читать по-персидски и по-арабски, приобщается к ремёслам – шорному, кузнечному, ювелирному…
Он – ювелир туркменской речи, играющей ей, но совершенно всерьёз, точно и мудро:
Вершины гор в тумане млечном,
Они нам не видны зимой.
Не следует о муже встречном
Судить по внешности одной.
Тот прочь ушёл, другой садится.
Над недостойным люд глумится.
Огонь любовный разгорится –
Таится тот, кричит иной.
Перевод А. Тарковского
Плазма людского бытования пестра, и, отражённая в космосе поэзии Махтумкули, она вспыхивает мириадами блуждающих огней.
Он учится в медресе в Бухаре, где близкая дружба соединяет его с туркменом из Сирии по имени Нури-Казым ибн Бахар, носившим титул мавлана: и с этим новым своим другом отправляется в странствие по азиатским странам…
Вернувшись, женится…
Какая боль скручивала его душу, продувала её экзистенциальным лютым ветром, когда хоронил обожаемых сыновей своих?
Один прожил двенадцать, другой семь…
Как плоть возврата бытия,
Изведав смертный сон, желает,
Окровавленная моя
Душа иных времён желает.
Меджнун, от родины вдали,
В глухих краях чужой земли,
Своей смеющейся Лейли,
Слезами опьянён, желает.
Перевод А. Тарковского
Мистика загорается живыми огнями.
Махтумкули тосковал по девушке, которую любил, но семья не смогла заплатить калым, и он женился на другой.
Его изводила и тоска по старшим братьям…
Жизнь, хоть и овеянная любовью, представляется тропой потерь…
Много боли в поэзии Махтумкули; много саднящего, странного чувства – недоумения… что ли?
Почему всё организовано так…
Он похоронен в Иране, рядом с отцом.
Песни его – полные горечи и счастья – продолжают витать над землёй, поражая умы и души.