Как живут Иран и Сирия, приписанные Западом к «Оси зла»
В каждом большом городе Ирана есть отель «Арьябарзан». Это имя полководца, защищавшего Персеполис, столицу древнего Ирана, от армии Александра Македонского. Завоевателя знает весь мир, а павшего в бою военачальника помнят только в одной стране. Ницше был прав: историю пишут победители. Совсем недавно в соседней с Ираном стране существовал культ вождя, который в одночасье превратился в преступника и даже окончил дни с петлёй на шее. Потому что не понял, что «ось зла» не то место, где можно спокойно посиживать, свесив ножки.
Иранское руководство упорно не желает почитать Македонского, а продолжает поклоняться своим героям. Что совершенно непонятно счастливцам, густо облепившим «ось добра».
Иран и Сирия остаются на сегодняшний день наибольшей проблемой для архитекторов нового мирового порядка. Обе страны живут в режиме необъявленной блокады уже почти тридцать лет.
Именно тогда Запад ввёл фактическое эмбарго на поставки высокотехнологичного оборудования в Иран и Сирию, до минимума свёл политические и культурные контакты с этими странами. Это обстоятельство не в последнюю очередь сблизило их до степени стратегического партнёрства. По сведениям американской печати, «империя добра» выделила 75 миллионов долларов на текущий год и 108 миллионов – на следующий для «продвижения демократии» в Иран. Сообщается о начале тайных операций, включающих кампании дезинформации и манипуляции на валютном рынке. То и дело происходят «утечки информации» из Пентагона: цель следующего удара – Дамаск. Время от времени называются «точные даты» начала бомбардировок иранских промышленных и военных объектов. В Персидский залив направлена мощная эскадра, включающая авианосные соединения...
По внешним признакам непохоже, что Иран собирается воевать. Каждый выходной день густые толпы заполняют музеи и парки, автобусы подвозят всё новые партии почитателей к мавзолеям Хафиза и Саади. Преобладают дети и молодёжь – они карабкаются по склонам холмов, увенчанных зороастрийскими «башнями молчания», восторженно аплодируют, когда крепкий малый приводит в движение «качающийся минарет», увешанный колокольчиками, галдят возле средневековых водоводов, питающих фонтаны и городские арыки.
Иностранцев в Иране мало; если и встретишь изредка – это туристы. Разительный контраст с противоположным (южным) берегом Персидского залива, где гастарбайтеры из Пакистана, Индии, Филиппин и других стран Востока составляют большинство или очень значительную часть населения. Все должности в исламской республике заняты самими иранцами – от дворника до президента. Немудрено – безработица достигает 30%.
Тем не менее не так давно президент Ахмадинежад сделал заявление о том, что сейчас в Иране 70 миллионов жителей, а страна вполне могла бы прокормить население в 120 миллионов. Что было воспринято здесь как призыв к увеличению рождаемости. Многие иностранные дипломаты, между собой именующие президента «мэн» (по первым буквам имени и фамилии – Mahmood Ahmad-i Nejad -MAN), расценили его заявление как свидетельство далеко идущих экспансионистских планов.
Революционным режимам и в самом деле свойствен некий мессианизм, порождающий желание насадить «правильные» порядки в соседних странах. Но такие тенденции обычно гаснут по мере консолидации потревоженной переворотом страны и постарения элиты, его совершившей. Иран сегодняшний – не исключение, с определённостью можно говорить о затухании революционных настроений. Сейчас уже трудно представить себе нигилистическое беснование в духе хунвейбинов, которое сотрясало страну в первые годы после свержения шаха. После исламской революции совершались акты вандализма в отношении произведений доисламского или не вполне исламского искусства: подвергались разрушению башни молчания, во Дворце 40 колонн в Исфахане повредили бесценные фрески, орды воинствующей молодёжи осквернили залатанные при шахе руины Персеполиса.
Ныне такое невозможно; правительство оберегает культурное наследие страны. Даже исмаилиты, подвергавшиеся поношению как еретики, более не воспринимаются как враги. Отпущены огромные средства на проведение раскопок и консервацию останков многочисленных горных замков этой секты в ущельях Эльбруса – горного массива близ Тегерана. Не столько религиозная чистота, сколько приверженность иранскому национализму – основной критерий оценки исторических персонажей.
Трудно сказать, в какой степени высказывания ветерана ирано-иракской войны отражают общественные настроения. Внешне идеологическое единство кажется нерушимым, отступления от заветов Хомейни не наблюдается. В конце каждого пятничного богослужения в мечетях раздаётся ставший привычным призыв «Долой Америку! Долой Израиль!» ТВ транслирует его на всю страну. В университетах активно действуют ячейки «Хезболлах» (партии Аллаха), которые ставят целью сплотить молодёжь под знаменем исламской революции.
Однако сложно представить себе, что заветы отцов вдохновляют массу молодых парней с напомаженными всклокоченными волосами, а то и с серьгой в ухе. Модницы сдвигают обязательные головные платки к затылку, обнажая волосы на темени. Да и джинсы носят столь облегающие, что невольно могут ввести в соблазн правоверного мусульманина.
Время от времени проводятся облавы на таких нарушительниц предписанного «дресс-кода» или злоупотребляющих косметикой. Записывают их имена, сообщают об их проступке на работу или в учебное заведение. Но такие рейды полиции нравов – явление нерегулярное. Иранцы говорят: мы страна кампаний. Провели одну, закрыли тему, ждём, какая будет следующая. Очень похоже на советские времена.
Но бдят не только за внешним видом граждан. В стране – массовая наркомания. То и дело сообщают, что спецслужбами захвачена и уничтожена очередная крупная партия наркотиков. Правда, в народе поговаривают, что такие реляции не совсем точны: на самом деле уничтожили половину, а другую половину продали.
Насколько справедливы подобные слухи? Иран – страна классической коррупции: берут взятки в суде, за услуги чиновникам. Но это не порождение нынешних времён, это тысячелетняя традиция. В частности, на эффективности основополагающих институтов государственности старинный порок не сказывается. Например, к армии относятся хорошо, идут служить с охотой, о таких вещах, как дедовщина, понятия не имеют. То же можно сказать и о полиции – к ней испытывают уважение.
Беседуя с иранцами, убеждаешься, что они не запуганы, не боятся высказываться критически о существующих порядках, откровенно рассказывают о себе. О политике также говорят охотно, в том числе и о горячей теме – ядерной программе. Кто-то поддерживает курс властей, кто-то сомневается, что надо ссориться из-за этого с могущественными державами. Многие посмеиваются над «мэном», над его простонародными словечками. К Западу вражды не чувствуется, есть сложившийся стереотип отношения к разным нациям. Англичан ненавидят, считают очень подлыми. К американцам испытывают симпатию, хотя оговариваются: правительство США – другое дело, оно под контролем сионистов. К России отношение по большей части недоверчивое – тому виной исторический опыт: несколько аннексий в XVIII–XIX веках, оккупация Ирана в годы Второй мировой войны совместно с Великобританией.
После распада СССР настороженность стала понемногу спадать, но в последние месяцы вновь подогревается прессой из-за непонятных манёвров вокруг Бушерской АЭС. «Россия ведёт больше переговоров о Бушере с Америкой и Западом вообще, чем с самим Ираном», – считает руководитель Центра по изучению России Мехди Санаи.
По его словам, в Иране мало что знают о нашей стране; даже местные СМИ основную информацию о нас черпают из западных источников. Это вряд ли изменится, пока отношения России и Ирана будут идеологизированы, а связи бизнес-сообществ будут оставаться слабыми, пока не умножатся человеческие контакты, не расширится взаимодействие в культурной сфере.
Откровенность и раскованность иранцев легко объяснить тем, что страна никогда не знала тоталитарного режима. В частности, не знала всеобъемлющего контроля государства в экономической области. Здесь всегда была и существует поныне рыночная экономика. Действует множество частных банков – число их сравнимо с нашим. Знаменитые иранские базары до сих пор являются средоточием повседневных интересов миллионов граждан. И не только хозяйственных. С крытых улиц гигантского тегеранского базара распространялись по всей стране революционные воззвания Хомейни в виде листовок и магнитофонных записей, здесь же зарождаются волны общественного недовольства сегодняшними властями...
Дамасский базар ненамного меньше тегеранского. Здесь также господствует стихия рыночной экономики. Иранских товаров немало, значит, можно говорить не только о политической близости двух правящих режимов. Пресса обеих стран постоянно сообщает об обмене делегациями промышленных министерств. Иран строит в Сирии заводы, модернизирует электростанции и линии электропередачи. Несколько крупных иранских компаний участвуют в проектах стоимостью более миллиарда долларов.
Но самое убедительное свидетельство интеграции – общий духовный климат, становящийся очевидным уже после беглого знакомства с жизнью двух стран. Ритм жизни, подчёркнуто скромный деловой настрой во всех слоях общества. Существование, подчинённое неким ценностям, заметно отличающимся от ценностей, принятых у соседей. И это при полном отсутствии у Ирана и Сирии идейного единства, глубоком различии национального характера, языка, культуры, религии, исторических традиций!
Коалиция Тегерана с Дамаском – вполне прагматичный союз, основанный не на идеологической общности, а на общем неприятии Глобалистана. Вполне осознанно примыкающие к «оси зла» Чавес и Лукашенко совершенно не интересуются шиитской догматикой. А в Тегеране, похоже, никого не шокирует исламский ревизионизм.
То, что придаёт общий тон жизни и в Сирии, и в Иране, – это ощущение некой невозмутимости, самодостаточности, спокойной уверенности в том, что жизнь остального мира – Глобалистана (по удачному определению авторов недавно вышедшей книги с тем же названием) – развивается в ином измерении. Конечно, глобализация сама по себе ничего негативного не несёт, наивно оценивать её в категориях добра и зла. Процесс это давно знаком и персам, и другим народам Востока – со времён Александра Македонского. Настороженность и отторжение вызывает то, что под глобализацию камуфлируется американизация – новое издание колониализма в духовной сфере.
У иранцев издревле существует комплекс культурного превосходства – как-никак они наследники великих империй. Спикер иранского парламента Хаддад Адель заявил: «Мы создаём новую культуру и цивилизацию на базе нашей собственной богатой древней цивилизации, не следуя за Западом и не сближаясь с ним. Славная революция иранской нации была религиозной. Наша религия зиждется на культуре».
У сирийцев подобных амбиций незаметно. Но то же ощущение собственного достоинства, сосредоточенности на делах сего дня. В лавках и офисах банков, в редакциях газет и на строительных площадках, в мечетях и в православных монастырях – везде дух несуетной деловитости. В центре Дамаска среди финиковых пальм гуляют семьи горожан, за столиками уличных кафе много посетителей – прихлёбывают чай из маленьких пузатых стаканчиков, курят кальян. Всё точно так же, как в многомиллионном Тегеране или пёстром Исфахане. Как-то не верится, что в этой будничной атмосфере зреют бациллы экстремизма, рождаются замыслы покорения мира. Такие ассоциации порождает, скорее, картина кипящей от страстей фондовой биржи.
По самой своей природе Глобалистан агрессивен – это он в настоящее время начинает войны и вынашивает планы экспансии.
Традиционный мир обороняется. В придавленных необъявленной блокадой Иране и Сирии это противостояние принимает облик неброского, будничного, скучноватого существования: забота о потомстве, методичное, кирпичик за кирпичиком, возведение начатого прошлыми поколениями. Забота о чистоте улиц, разведение цветников, посадка лесов. Жизнь, лишённая внешнего блеска, динамики, далёкая от тех образцов процветания, которые явили в последние годы нефтяные монархии Персидского залива или азиатские тигры. По тем меркам – это, быть может, бедность. Но достойная бедность, упрекнуть за которую язык не повернётся.
, ТЕГЕРАН–ДАМАСК–МОСКВА