Алексей Фёдорович Лосев: Сборник / Под редакцией А.А. Тахо-Годи и Е.А. Тахо-Годи. – М.: РОССПЭН, 2009. – (Серия «Философия России второй половины ХХ века»).
«Первое, что чувствовал человек, навстречу которому из своей комнаты выходил Алексей Фёдорович, первое, что чувствует читатель, когда раскрывает его книги, – это то, что мы встречаемся с некой силой… Но вот сила… Очень таинственная вещь. Сила не сводима ни к силе ума, ни к силе воли, ни тем более к телесной силе. Это скорее что-то вроде сана, который кто-то от природы имеет, а кто-то не имеет». Так о Лосеве говорит Сергей Аверинцев.
Творчество Алексея Фёдоровича Лосева (1893–1988) – галактика, состоящая из множества звёздных систем, каждая из которых заслуживает целой исследовательской одиссеи. Философ, богослов, наставник, основатель научной школы, музыкальный теоретик и страстный любитель музыки, астрономии и математики. Лингвист, филолог-классик, историк, литератор, монах и поэт. Но как бы ни впечатлял этот список, личность Лосева несводима к сумме обозначенных сторон.
Статьи сборника расходятся по разным сферам знаний в направлении лосевских интересов. Язык, которым они написаны, варьируется от терминологического барокко до непринуждённой беседы.
Пожалуй, это многообразие во многом предопределено универсальностью самого Лосева. Алексей Фёдорович не избегал живых разговорных интонаций в учёных трудах. «В книгах Лосева нет учёной отрешённости, но всегда обращённость к собеседнику», – пишет А.А. Тахо-Годи. Его научная проза построена по канонам высокой драматургии, а художественная проза – это мучительная порой драма идей.
В самом деле, открывая каждый том знаменитой «Истории античной эстетики», читатель попадает не в музейную стужу, не на лекцию о неактуальных древностях, но в величественный роман-восхождение. Это восхождение чревато катастрофами, не страшными, впрочем, на той высоте, куда возносятся Пифагор, Платон, стоики или неоплатоники закатных веков: «В этом мире всё оправдано и находится в гармонии, красота и безобразие». (А.А. Тахо-Годи. Драма мысли и драма жизни в «Истории античной эстетики»).
Каждый, кто участвовал в этом издании, словно бы подходил к Лосеву со своим зеркалом. Вот удивительное дело! И амальгама в каждом зеркале ясна, образ виден целиком. Но словно бы каждый раз речь идёт о разных людях. Точнее, о разных жизнях, каждой из которых едва хватило бы на то, чтобы с такой глубокой страстью, с таким истовым смирением посвятить себя эстетике, музыке, математике, богословию, истории, литературе.
Когда Лосёву исполнилось 90 лет, на торжественном заседании в Московском государственном пединституте он произнёс речь, в которой говорил о юности как неотъемлемом модусе вечности.
Вот фрагмент стихов, написанных им в 1942–1943 годах:
Восторг всё новых умозрений
Неистощимою волной
Подъемлет юность нашу в бой
За вечность юных откровений.
Аверинцев, размышляя о своём восприятии Лосева, рассказывал: «Алексей Фёдорович был человеком, который говорил и писал о самых абстрактных материях как о кровном деле, где мыслимы интонации горя, радости, смертельной обиды, задора и так далее... В нём была колоссальная опытность в делах отвлечённой мысли, да и в жизненных делах. И наряду с этим в нём проявлялась резвость и жизненная сила; реакции, которые присущи нам… в отрочестве. Взрослый человек их обычно теряет. У Алексея Фёдоровича всё это было именно так, в целостном единстве».
Верность высоте на протяжении целого века, «спряжение» и претворение непримиримых противоречий, которые в XX веке терзали, развращали и уничтожили столько душ и судеб, глубокий созерцательный покой и напряжённая страсть ищущего духа – вот практика всеединства, вот удивительный подвиг профессора Лосева. Книга – именно об этом.