Я заранее обдумала, как буду забирать его из детдома. Возьму на руки и понесу к машине, не оглядываясь. Не хочу видеть окна, облепленные детскими головками. Они мне станут сниться… И тогда, подобно жене Лота, превращусь в соляной столп. Жить с такой раной не смогу.
Жизнь неожиданно планы подкорректировала. У шестилетнего Вадика заподозрили какую-то инфекцию и поместили в изолятор – двойные двери, зарешёченное окно, толстые стены, в общем, никакой связи с внешним миром, кроме плановой кормёжки и осмотра.
До этого я видела его издалека, милая девушка из опеки сказала, что «с ног сбилась» искать для мальчишки хороший детский дом инвалидов. Родная мать и двое опекунов отказались от него по причине неизлечимости. Зачем ухаживать за ребёнком, вкладываться в него, если он сплошное «никогда»?
А так парень хороший, бойкий, общительный, вот посмотрите…
…Я пришла на встречу как Дед Мороз. В огромных пакетах игрушки, книги, карандаши, тетради, сладости, пюре. Мы с ним рисовали, пели, считали, читали сказки, а потом Вадик залез с ногами в пакет и сказал: «Забери меня отсюда. Я не буду тебе мешать, могу спать под кроватью, чтобы никто не видел». На следующей встрече назвал меня мамой. Ну а потом… Я в рекордные сроки, менее чем за месяц, собрала документы, и мне разрешили забрать его прямо из изолятора.
Забирая, я всё-таки оглянулась, в окнах виднелись детские головки, а санитарка широким жестом крестила нам дорогу: «Ну, с Богом, родненькие». И Бог пришёл на помощь сразу. Я чуть не попала в аварию. Со встречным грузовиком мы разъехались на расстоянии в миллиметры. Остановил гаишник, выслушал историю, посмотрел на документы и на Вадика, отпустил. Другого водителя проверил на алкотестер и задержал. После этого от волнения я пропустила поворот. Новый гаишник выслушал нашу историю и… пропустил. Я не оглядывалась, но почти уверена, тоже перекрестил.
Дома не было ужина, я так волновалась в последние дни, что про еду забыла. Быстро сделала бутерброды, достала из холодильника двухлитровый пакет сока, которого, судя по реакции, ребёнок никогда не видел, налила в стакан, он выпил и попросил ещё. Ну ещё так ещё, не жалко. Наливаю, он проливает сок на стол, машинально даю тряпку, на, мол, вытри. Вадик, вот умничка, вытирает тщательно, я спешу похвалить, но теряю дар речи – он тряпку выжимает себе в стакан и, как ни в чём не бывало, пьёт…
Отлучаюсь в ванну или туалет, он за мной, сидит напротив двери и сторожит. «Ты ведь не убежишь, да?» Каждую минуту просит обнимать, целовать, садится на колени. Нужно доказывать (показывать) любовь круглосуточно. Боится новых людей – а вдруг заберут? Устаю неимоверно. Беру ребёнка в магазин и понимаю, что он там ни-ког-да не был. Достал с какой-то полки спред, бросил в тележку, сказал – это его любимое масло… А я до него не знала о спреде. Набрала в интернете – оказывается, им противень натирают.
На столе у нас киви, виноград, яблоки, груши, черешня – лето на дворе! Вдруг киви исчез. Ага, радуюсь, значит, съел. Глазами ищу кожуру – и не нахожу. Спрашиваю, куда кожуру дел? Какую кожуру? Как ты ел вот это киви? Грыз как яблоко. Беру нож, показываю, киви надо чистить.
Выпить воды из ванны, фонтана, бассейна – не проблема. Нужен контроль ежесекундный.
На этом фоне меня пытаются учить жизни родственники, знакомые и соседки на лавочке. Они лучше меня знают, какое нужно лекарство и кому молиться в таких случаях. Дают телефоны знахарей и продавцов перепелиных яиц. В больнице, в которой я добилась для ребёнка реабилитации, меня поучает весь медперсонал. И если Вадик мало-мальски за пять недель пришёл в форму, то я расклеилась совсем. Никто в то тяжёлое время не сказал – возьми и отдохни, а я с ним посижу.
Я уволилась с работы, выспалась, разного рода учителям начала давать отпор. Когда человек отдохнул, это просто.
А когда я научилась сражаться с внешним таким недружелюбным миром, Бог открыл мне ещё одну категорию людей – тех, кто готов помогать. Одеждой, пусть и скромными деньгами, добрым словом. Они, эти люди, есть всегда и везде, просто мы их не замечаем. Таксист подвёз меня с ребёнком и отказался от денег. Суёт их Вадику, быстро закрывает дверь, чтобы я не вернула, и, чуть отъехав, уже на светофоре тормозит: «Женщина, берегите себя!» Стою и реву как дура…
Но раскисать нельзя. Вечерами сижу на иностранных сайтах и выписываю из-за границы ортопедическую обувь, туторы, ортезы. Малышу нужно ходить. Если он не выработает этой привычки сейчас, останется колясочником. Через две недели приходит посылочка из Вены, затем вторая. Ура! Вадик бегает, я танцую.
Отдельный разговор – переписка с чиновниками. По закону, и даже нескольким, инвалидам определённых групп положены памперсы. Благодаря волонтёрству, а я помогала и в хосписе, и в детском доме инвалидов, точно знаю цифру: 8–9 штук в день – тогда не будет ни пролежней, ни запаха, ни опрелостей. И пять катетеров. Пишу в Минздрав, прикладываю документы, рассказываю о диагнозе – спинномозговая грыжа. И мне приходит ответ: только три памперса в сутки и два катетера. И вдогонку письмо от местной администрации на шести листах с разъяснениями, насколько я не права. Ладно, куплю сама. Не привыкать.
Через полгода я вышла на работу, ребёнок пошёл в садик. Мы съездили за границу и на море. А осенью малыш пошёл в школу, причём сразу в две: общеобразовательную и музыкальную. Местный комитет по образованию после привычной волокиты выделил тьютора (педагога-сопровождающего). Теперь в отличие от меня Вадик знает, как пишется по-английски осьминог. Мой давно взрослый сын охотно с ним остаётся на выходные и объясняет научные вещи простым языком. Мама, которая теперь бабушка дважды, с удовольствием ему читает на ночь, да и утром тоже, когда мы гостим у неё.
…А мне не дают покоя те дети, которые смотрели нам вслед. Боже, как это страшно быть ненужным, особенно в детстве.