Карусель
Сердце болью нечаянной тронет
Карусель, что кружится вдали.
Там несутся олени и кони,
А за ними плывут корабли.
Мне два года. На улице сыро.
Довоенное небо светло.
Осторожно родители сына
В расписное сажают седло.
Я лечу под весёлые звуки
В незапамятном давнем году,
Твёрдо зная, что в мамины руки,
Возвратившись, опять попаду.
Но с годами, как это ни странно,
Отбиваются кони от рук.
Самолёты взрывают пространство,
Размыкая положенный круг.
Я летел на завьюженный север,
Штормовал на борту корабля.
Нескончаемою каруселью
Подо мною кружилась Земля.
Отыщу я сегодня навряд ли
Каруселью озвученный сад,
Где меня самолёт и кораблик
Неизменно приносят назад.
Но уже никуда мне не деться
От мечты, что привидится вдруг,
Что обратно вернёт меня в детство
Этот пёстрый сияющий круг,
Где за времени сеткою зыбкой,
Замыкая, как прежде, кольцо,
Меня мамина встретит улыбка
И отца молодое лицо.
* * *
Мерцает, отражения дробя,
В зелёной Мойке облачная вата.
Снимаю фильм про самого себя.
Смешно, наверно, но и грустновато.
Припоминаю старое житьё:
Васильевский и Линия Седьмая.
Гремит оркестров медное литьё,
Обозначая праздник Первомая.
Поют гудки в невидимом порту,
Суля судам счастливую дорогу,
И вкус лимонной корочки во рту
Слабеет, исчезая понемногу.
Потом блокада, орудийный гром,
И дистрофии чёрная зараза.
Мой старый дом сгорел в сорок втором,
Я с той поры здесь не бывал ни разу.
Я прожил жизнь вдали от этих мест,
О прошлом забывая постепенно.
Зачем вхожу я в старенький подъезд,
Ступая на знакомые ступени?
Зачем смотрю в забытое окно
В чужом дому, смущённый и неловкий?
Соседи переехали давно:
Кто на Смоленке, кто на Пискарёвке.
Шумят бомжи под окнами в саду,
Входная дверь клеёнкою обита.
Я ничего здесь больше не найду
Из детского утраченного быта.
Не наводи, приятель, объектив,
Не надрывай мне уши, канонада.
Вторично в реку времени войти
Я не могу, да это – и не надо.
* * *
Жизнь свою проживший на бегу,
Только тем я утешаюсь всё же,
Что ни у кого я не в долгу,
Да и мне никто не должен тоже.
По воде расходятся круги.
Прошлое теряется в тумане.
Я Отчизне отдавал долги,
Тридцать лет мотаясь в океане.
Поиссякла молодая прыть,
И хребет согнулся от работы,
Но зато не надо мне сводить
С Родиной финансовые счёты.
Не бежал я к дальним берегам,
Говорил по-русски без акцента,
Ни друзьям, ни близким, ни врагам –
Никому не должен я ни цента.
В сердце возникающая боль
Говорит, что нет пути назад нам.
Вероятно, лишь перед тобой
Я в долгу остался неоплатном.
Державин
Г.М. Седовой
«Тебе, Жуковский, лиру отдаю», –
Писал Державин в горести, поскольку
Уже стоял над бездной гроба скользкой,
Намереваясь отдохнуть в раю.
Затворником живёт он, нелюдим,
В многоголосье струнном разуверяясь.
Где царь один, там и поэт один,
Равновеликий, – остальное ересь.
Чьё солнце поднимается в зенит?
Кто овладеет лирою шершавой?
Отдать, пока она ещё звенит,
Пока ещё не слишком обветшала.
Не каждому доверится она,
Лишь избранным доступная доселе.
Туга неколебимая струна,
Как тетива на луке Одиссея.
Неумолим часов беззвучный бег.
За окнами позёмка воет люто.
Что обещает наступивший век? –
Братоубийство, заговоры, смута.
Да не наступит скорбный этот час,
Искореняя русскую природу,
Покуда длится сладкозвучный глас,
Дорогу указующий народу!
* * *
На венках погребальных увяли цветы.
Над крестами вороны кричали.
Почему неулыбчивы лики святых
И полны неизменной печали?
Не с того ли, что век их был краток и лих,
И, по облику судя и жесту,
Очевидно – нисколько не радует их
Предстоящее после блаженство.
В панихиду, и пору венчальных торжеств,
Всё маячит он перед глазами,
Осторожный, предостерегающий жест,
Обращённый к собравшимся в храме.
Так пошло с Византии, от первых икон,
Где страстей было, видимо, вдосталь,
И потом умножалось во веки веков
На холстах живописцев и досках.
И неярок их нимбов мерцающий свет,
Чтобы стало любому известно,
Что в загробном блаженстве веселия нет,
И улыбка, увы, неуместна.
Фотоальбом
Фотоальбом листаю у окна,
Неторопливо, чтоб не обознаться.
Меня картинки девять на двенадцать
В былые возвращают времена.
Вращаю шар земной наоборот,
Поблекшей фотографией ведомый.
Вот снимок на Васильевском у дома
С отцом и мамой – мне четвёртый год.
А вот полузабытое окно,
Грозящее уколом ностальгии.
В квартире той живут теперь другие –
С женою мы разведены давно.
СП-17 – снимок на снегу,
Тогда ещё сломало льдину, кстати,
Вот это я – в подводном аппарате,
А это – на гавайском берегу.
Всё ближе подхожу я к рубежу
Назавтра уготованных чистилищ:
Вот с внучками своими я сижу,
А вот – с курсантами морских училищ.
Неугомонным тянет ветерком
От далей пожелтевших заоконных.
Всё меньше лиц, с которыми знаком,
Всё больше молодых и незнакомых.
Ушли со снимков старые друзья,
Которые воротятся едва ли.
Седоволосый старец – это я
На песенном каком-то фестивале.
Мне не увидеть завтрашние дни,
Не стать таким, каким я был когда-то.
Меня к себе напрасно не мани,
Эпоха цифрового аппарата.
Круг замыкает лет моих кольцо,
Вернув меня опять во время оно,
Где проступало юное лицо
В багровой темноте гидрохинона.
Поэты
Короток срок, что отпущен
для жизни поэтам.
Есть среди них исключения, дело не в этом.
Дело в других, что не прожили и половины:
Пуля, наркотики или иные причины.
Короток срок, что отпущен
поэтам при жизни.
Нет им признания в неблагодарной отчизне.
Нету ни славы при жизни у них,
ни богатства, –
Тонкой свечой загорелась она и погасла.
Короток срок, что поэтам для жизни
отпущен.
Не ожидают за гробом их райские кущи.
Ждут их щипцы, смоляные котлы и жаровни,
Ибо, как правило, были поэты греховны.
Но, чем короче дневное горенье поэта,
Тем долговечней, подобием звёздного света,
Длится ночное, посмертное это свеченье,
А остальное навряд ли имеет значенье.
Василий Cуриков
Красноярск – сплошные сумерки,
Дня и ночи паутина.
Это всё художник Суриков
Перенёс в свои картины.
Холст с песчаниками бурыми
Не украсит вернисажи.
У него глядятся хмурыми
Даже крымские пейзажи.
Почему, в палитру веруя,
В вековые дали канув,
Видит мир за сеткой серою
Сын сибирских атаманов?
Не сияющий, не розовый,
Как у шустрых италийцев.
Хмурый Меншиков в Берёзове,
Стон над утренней столицей.
Площадь Красная до полночи
Кровью полнится и дымом.
Ах, не солнечно, не солнечно,
На сторонушке родимой.
Не пройти из грязи в князи нам.
Над водою спозаранку
Он сидит – Степаном Разиным,
Утопившим персиянку.
Думу думает тревожную
Над могучею рекою.
Ой, ты, Русь, – тоска острожная,
Горе горькое людское!
* * *
И. Быковой
Этот питерский мир чёрно-белый,
Это небо в холодном дыму.
Где ни странствуй и что ты ни делай,
Ты обратно вернёшься к нему.
На гранитные эти колонны,
На последнем своём рубеже,
Будешь снова смотреть удивлённо
Из окна на шестом этаже,
В старом доме над мутною Мойкой,
Память юную в сердце храня,
И ступать на асфальт этот мокрый,
В ожидании нового дня.
Под пронзительно-алым закатом,
Уводя в голубые моря,
Жизнь мелькала стремительным кадром,
Многоцветье палитры даря.
Жизнь была обещанием чуда,
Продолжением детской игры.
Никогда уже, видно, не буду
Я стремиться в цветные миры.
Куполов зажигаются свечи
Над чугунною лепкой скульптур.
Постигается только под вечер
Чёрно-белая чёткость гравюр.
Я смотрю в неподвижные воды.
На душе и светло, и темно.
Будто вновь в довоенные годы
Чёрно-белое смотришь кино.
Не трясись над дряхлеющим телом,
О минувших годах не грусти, –
Мир становится чёрным и белым,
Возвращая к началу пути.
20 марта исполняется 75 лет Александру Городницкому – поэту, учёному, знаменитому океанологу, одному из основоположников современной авторской песни, легендарному барду, автору песни «Атланты небо держат на каменных руках», многих книг стихов и тома воспоминаний. Александр Городницкий родился в 1933 году в Ленинграде, в начале 70-х годов прошлого века переехал в Москву. Помимо стихов и песен перу поэта принадлежит более двухсот научных работ и монографий по геологии и геофизике океанического дна. 
Он член Российской академии естественных наук, доктор наук, профессор, лауреат Государственной литературной премии имени Булата Окуджавы.
Поздравляем нашего давнего друга и автора Александра Моисеевича Городницкого с юбилеем, желаем доброго здоровья и долголетия, новых плаваний по неведомым морям науки и поэзии, неиссякаемого вдохновения в жизни и творчестве.
20 марта в Большом зале ЦДЛ состоится юбилейный творческий вечер Александра Городницкого «Атланты. Родство по слову», начало в 19 часов.