В Кострому к Островскому
Давно мучилась вопросом: ну почему пьесы Чехова прочно завоевали мировые подмостки, а творчество русского национального гения Островского, оставившего потомкам целый громадный репертуар, за пределами страны практически неизвестно?
Ответ, видимо, содержится в самом таким образом сформулированном вопросе. Островский именно национальный гений. Пьесы его, конечно же, поднимают непреходящие общечеловеческие темы, однако автор всё же настолько неотделим от русского национального характера, особенностей нашей российской жизни, что многое в них оказывается не только не близким, но зачастую буквально непонятным чужестранцу. Как, к примеру, какому-нибудь «среднестатистическому» немцу или американцу понять совершенно необъяснимый с точки зрения общепринятой логики поступок Катерины Кабановой. Вроде бы всё у неё о,кей: дом – полная чаша, в дополнение к мужу ещё и красивый любовник, а она – вот на тебе, в Волгу бросилась… Или бесприданница Лариса, что «любви искала и не нашла». «Подумаешь!» – только и скажет закордонный житель. А наша героиня ищет смерти, которую ей «обеспечивает» другой наш герой – Карандышев, с его также далеко не всем понятным посылом – «Так не доставайся ты никому!».
Любимые женщины Островского и честь и состояние бросают к ногам своих возлюбленных; прижимистые на первый взгляд купцы тоже, ежели полюбили, не жалеют ни денег, ни репутации. А знаменитые «островские» самодуры?! А сам язык героев драматурга – причудливый, сочный, парадоксальный? Одни названия пьес чего стоят! «На всякого мудреца довольно простоты», к примеру – попробуйте-ка адекватно перевести это на любой иной язык.
Или вот встреча двух странствующих комедиантов, один из которых идёт из Керчи в Вологду, а другой направляется из Вологды в Керчь – какой другой зритель сумеет по достоинству оценить эту ситуацию (если, конечно, не вкладывать в программку географическую карту)?..
Ответы на многие вопросы про Островского пришли ко мне относительно недавно – в Костроме, на уникальном театральном празднике, где на протяжении десяти дней игрались только пьесы нашего первого драматического писателя. Фестиваль этот в волжском городе традиционный, хотя и не слишком частый: начиная с 1973 года он прошёл здесь в седьмой раз. Последний смотр был приурочен к 180-летию со дня рождения драматурга и двухсотлетнему юбилею самого Костромского театра.
Да, автор на все времена! Да, наше театральное всё! Но как найти живое сценическое воплощение и современный способ существования хрестоматийных героев, как постичь особенности стиля этих пьес и при этом не попасть к ним в «сладкий плен», а совместить с сегодняшними средствами выразительности – вопросы, при всей их «школьности», куда как непростые.
Поиски их разрешения усложняются ещё и тем, что, как известно, о любом произведении искусства у всех всегда своё независимое мнение, даже театральные специалисты сплошь и рядом кардинально расходятся в оценках. Так было и в Костроме. По мнению жюри, а в его составе были наши сверхопытные «жюрильщики», перемещающиеся с фестиваля на фестиваль – В.В. Подгородинский, Н.И. Жегин, К.А. Щербаков, – лучшим спектаклем явилась «Последняя жертва» из города Северска Томской области в постановке Натальи Корляковой, а исполняющая в нём роль Тугиной Татьяна Угрюмова первенствовала к тому же в споре за «Лучшую женскую роль».
Что же до меня, то я увидела здесь прежде всего вялого, пассивно дожидающегося, когда «фрукт» в виде Юлии сам созреет и упадёт ему в руки, Флора Федулыча – артиста Анатолия Кудрявцева; увидела решительно не убеждающего меня в качестве предмета страстной любви героини Дульчина – Евгения Казакова; и, главное, увидела саму Юлию Тугину – заранее обречённую, однообразную страдалицу от начала и до конца. Зато весь спектакль сопровождает жгучее танго Пьяццолы – это в Островском-то?! Скажем, узнаёт Юлия о том, что Дульчин бросил её – танго, выходит замуж за Прибыткова – пожалуйте, опять танго. Впрочем, чего ж вы ещё хотели, когда в программке жанр спектакля обозначен как «страстное танго». Не знаю, как по-вашему, но по мне, это безвкусно, хотя – понятное дело – о вкусах не спорят…
Зато с наградой за роль второго плана, вручённой Ларисе Окишевой – Ирине Лавровне, я согласилась полностью, только ещё б её отца Лавра Мироновича, сыгранного Евгением Шевелёвым, к ней добавить. Персонажи, как правило, не очень заметные, здесь уверенно выходят на первый план в виде этакой сладкой парочки: папа – обаятельный приспособленец и дочка, чувственная, хваткая, острая.
Продолжаю свой внутренний спор с жюри. Сценография-то в северской постановке откровенно неудачная, сделанная на замыленных штампах. Счёты… паутина… А лучший спектакль – надо ли говорить – должен быть как минимум свежим по всем своим составляющим, при всей разнице вкусов.
Об этой пресловутой разнице разговоры идут на всех фестивалях – повторяющиеся и бесплодные. Хотя вот применительно к «Женитьбе Бальзаминова» режиссёра Валентина Варецкого в Московском областном театре драмы, носящем имя А.Н. Островского, присутствовавшие на фестивале специалисты, критики проявили редкостное единодушие. Ну а как по-иному относиться к поголовному раздеванию до панталон всех – от Маши до мамаши, к огромной кровати на пандусе, в которой жених, ещё только выбирающий невесту, уже со всеми претендентками успел полежать, к явно сексуально озабоченной прислуге Химке, с которой здесь чего только не делают. И музыкальный ряд подобран соответствующий: «Наши жёны – пушки заряжёны…» Китч – с гордостью аттестуют своё творение создатели. Сейчас этим словом стало возможно оправдывать всё на театре – откровенную безвкусицу, бессмыслицу, глупость. Бедного – вот уж действительно – Мишу Бальзаминова играет Андрей Погорольцев, исполнитель явно не бесталанный, но начисто и сознательно лишённый наивности, простодушия, чистоты. Тех качеств, которыми с избытком наделил его Островский.
Если выйти за фестивальные рамки и попробовать поразмышлять о попытках нового прочтения Островского, на память сразу же придёт одиозный, на мой взгляд, хотя и имеющий сегодня массу поклонников в критическом цехе, «Лес» Кирилла Серебренникова в МХТ. Главный режиссёр Калужского театра Александр Плетнёв явно стремится идти по серебренниковским стопам. Только на сей раз в брежневские времена «опрокинуты» «Волки и овцы». Если вынести за скобки разговора такое понятие, как пиетет перед классикой, то сама по себе театральная игра получилась весьма занятная, смешная, лихая с Мурзавецкой в ватнике (Людмила Порфирова), с Аполлоном в папахе и казачьей бурке (Сергей Путинцев), с прямолинейной «комсомолкой» Купавиной (Екатерина Клейменова) и, наконец-таки, аккурат самолично «дорогим Леонидом Ильичом» в шапке-пирожке, вешающим остальным действующим лицам ордена на лацканы – такой у них Беркутов (Сергей Лунин).
Понимаю мысль постановщика, довольно-таки прозрачную. Основной конфликт пьес Островского жив в любые времена – посему можно смело помещать его героев в любое. Но коллеги мои оказались по отношению к провинциалам куда суровее, нежели к столичным «осовременивателям»: дескать, что позволено Юпитеру… Протест у жюри вызвал именно сам режиссёрский замысел, концептуальное решение. Но как тогда быть с известным, Пушкиным завещанным, критическим постулатом – судить произведение искусства по законам, им предложенным?..
Вот ведь что за драматург – Островский! Не терпит он, активно сопротивляется всякому упрощению, как и любой форме насилия над собой. Да и простота его пьес – вещь куда как обманчивая. В любом случае один только «голый» текст, разложенный по ролям и произносимый одетыми в соответствующие наряды артистами, как это было у ярославцев, приехавших в Кострому с костюмированным чтением пьесы «Невольницы» (у них она называлась «Охота пуще неволи»), – категорически недостаточен.
Да, герои Островского, будучи плоть от плоти «своего» XIX столетия, тем не менее ухитряются удивительно интересно меняться, мимикрировать в разных театральных временах. Взять хотя бы сценическую традицию в трактовке такого характерного образа, как известный ретроград генерал Крутицкий из «Мудреца». На наших глазах постепенно из общепринятого былого дряхлого маразматика и рамолика, каким его играли многие великие мастера – от Константина Станиславского до Евгения Лебедева, – он перевоплотился в 1970–1980-е в фигуру генерала совсем иного рода – бравого, сильного, молодцеватого, образцовым воплощением которого стала роль Леонида Броневого в ленкомовском прочтении, а вслед за ней и работы Михаила Бушнова в Ростове, Георгия Демурова в Нижнем Новгороде. У каждого из них свой Крутицкий, но являющийся вариацией одного и того же появившегося в окружающей действительности типа – ещё куда как крепкий старик-отставник, совершивший уверенный марш-бросок из бывшего обкома партии в банк, на биржу, на рынок. И когда такой актуальный подтекст осмыслен и сыгран талантливо, нет никакой нужды обряжать актёра в мундир генерала Советской армии – великий текст драматурга делает всё сам.
В спектакле хозяев смотра, поставленном главным режиссёром Костромской драмы Сергеем Кузьмичом, вдруг предстал ещё один, совсем новый Крутицкий – мягкий, вкрадчивый, старающийся быть незаметным. Не перестаю удивляться нестареющему таланту Эмилия Очагавии, одного из ветеранов костромской труппы, почему-то явно несправедливо оставшегося никак неотмеченным жюри. И ловкий светский Городулин Дмитрия Рябова – тоже из совсем новых времён. А вот Мамаев у Владимира Гостинцева, как его здесь решают, в эти времена, очевидно, не впишется – он дряхл, растерян, «не фокусирует» – но ведь именно это произошло сейчас со многими соотечественниками.
Самое интересное в этой пьесе, конечно же, фигура Егора Дмитриевича Глумова – человека, для которого в восхождении по карьерной лестнице абсолютно все средства хороши. Вот уж, подлинно, герой на все времена!.. Костромской Глумов Александра Кирпичёва – умница и трудяга, другое дело, что для современного героя ему, как мне показалось, не достало азарта и авантюризма. А на вкус жюри у артиста всего было довольно для приза за лучшую мужскую роль.
В круге героев Островского многие типажи повторяются, мультиплицируются, переходят из пьесы в пьесу. Даже сама фамилия Глумов появляется ещё и в «Бешеных деньгах». Её привёз на фестиваль Владимир. И явная недооценка персонажа со «знаковой» фамилией не пошла на пользу этому спектаклю. Надо заметить, что на костромском смотре вообще не повезло целым «категориям» из числа персонажей классика, тому же ряду обаятельных мерзавцев, представленному Дульчиным, Кучумовым, Аполлоном Мурзавецким, Мулиным… Равно как и благородным старикам – Прибыткову, Стырову… А вот владимирский Васильков, сыгравший которого Николай Горохов должен был преодолевать возрастной рубеж (его богатый герой молод, а артист гораздо взрослее), оказался на высоте. Он сыграл и наивность, и открытость своего героя, но вместе и трезвую расчётливость и железную хватку, сделавших его победителем в поединке с собственной женой. А победа Горохова в споре за пальму первенства в номинации «Лучшая главная мужская роль» была столь же убедительной, что и у его персонажа.
Лучшим сценическим дуэтом был назван на фестивале дуэт рязанский. Юная Варенька – «Дикарка» из одноимённой пьесы – красивая вольная пташка в исполнении Марины Мясниковой и помещик Александр Львович Ашметьев, сыгранный Андреем Торховым, как эдакая вариация на тему «лишнего человека», не способного на осуществление собственных желаний, боящегося всякой ответственности и бегущей от неё. Впрочем, были в этом спектакле и другие запоминающиеся актёрские работы, в частности Вершинский Олега Пичурина, Мальков Максима Петроченкова. Было яркое и эффектное оформление сценографа Надежды Яшиной, главным элементом которого являются гигантские качели – Варенька так любила взмывать на них вверх, к небесам. А когда в самом финале режиссёр Жанна Виноградова высветит их уже пустыми – они предстанут выразительным знаком неосуществлённых надежд, попранной свободы, былой прекрасной «дикой» вольности.
У Александра Николаевича Островского нет плохих пьес (есть более или менее востребованные, с более или менее сложившейся сценической судьбой – но это уже тема для отдельного исследования). Но самой удивительной, самой загадочной и одновременно одной из самых востребованных в любые времена была и остаётся «Снегурочка», представленная на фестивале также его хозяевами. Лучшее в спектакле, поставленном известным петербургским режиссёром Игорем Коняевым и его подлинным соавтором художницей Еленой Сафоновой – оба они, опять-таки совершенно заслуженно, первенствовали в своих профессиональных номинациях, – это царство Берендеев. С его царём – восхитительным Э. Очагавиа, с этой поразительной свободой его обитателей, не обременённых ни условностями, ни предрассудками. И оттого стремление Снегурочки – Марии Кирилкиной к счастью и свободе, казалось бы, где как не здесь должно было осуществиться. Но не тут-то было!
Полюбила. Столкнулась с жизнью, а не сказкой. И растаяла. Счастье оказалось невозможным не только по причине «финансовых проблем» или любых других социальных причин. А благодаря самой природе человеческой. По несовершенствам людским.
Но они, несовершенные и даже осознающие своё несовершенство, будут всё равно, неуклонно и отчаянно, искать любовь, стремиться к поискам своего счастья. Даже когда отчётливо поймут, что впереди – смертоносный огонь. Пускай!.. Вот она – высшая мудрость Островского!
Спасибо костромичам за прекрасный и с умом и толком организованный праздник.
Спасибо костромскому жителю Островскому за те впечатления и размышления, которые не устают дарить его великие сочинения для русской сцены.
, КОСТРОМА–МОСКВА