В названии использовано произведение Лескова «Левша». Музей этот, в названии которого «спрятался» герой известного произведения Николая Лескова о русском мастере, подковавшем «аглицкую блоху», расположен на Итальянской улице. Правда, музей не литературный, а посвящён микроминиатюрам, однако для нас сейчас интересно другое.
Лесков, 190 лет со дня рождения которого отмечалось в феврале, повести этой большого значения не придавал. Сегодня мало кто знает, что свой сказ про искусного тульского мастера писатель сопроводил предисловием (в современных изданиях его уже не печатают), где говорится, что забавный рассказ о «косом Левше и стальной блохе» «есть оружейная легенда и выражает гордость русских мастеров ружейного дела». Почему же именно «ружейного»? Это – одна из загадок творчества Лескова, которого одно время называли «этнографом» и даже «реакционером», а великим русским писателем признали уже много позднее. Как и Достоевский, он предсказал трагическое будущее нашей страны.
Родился Николай Семёнович в самом сердце России – в селе Горохово Орловского уезда. Отец его был следователем, служил в Уголовной палате Орла. В школе маленький Коля, ненавидевший зубрёжку, учился плохо. Гораздо больше, чем учителя, ему дало самообразование и рассказы отца, умнейшего, как говорили тогда соседи, человека. Недоучившегося в школе способного отрока пристроили поначалу писцом в ту же Уголовную палату, где работал его родитель. Потом он перебрался в Киев, где посещал лекции в университете. Затем стал работать в фирме мужа своей тётки «Шкот и Вилькенс», что позволило будущему писателю много ездить по стране, встречаться с самыми разными людьми, изучать их характеры. «...Это самые лучшие годы моей жизни, когда я много видел и жил легко... – позже вспоминал Лесков. – Я не изучал народа по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного, под тёплым овчинным тулупом.»
Обогащённый жизненным опытом, писатель в конце концов обосновался в Петербурге, где решил начать литературную карьеру. В столице молодой литератор начал сотрудничать с газетами и журналами, писал в них очерки, репортажи, рассказы. Публикуя свои произведения под самыми разными псевдонимами, порой курьёзными: Стебницкий, Николай Горохов, Кто-то, Проезжий, Любитель часов и т.п.
Жертва оговора
В 1862 году в городе участились пожары, которые народная молва приписывала студентам. Лесков написал об этом статью, однако её смысл извратили, обвинив молодого писателя в том, что он будто бы сочинил на студентов донос. Все от него отвернулись. А тогдашний кумир молодых умов и либеральной интеллигенции Писарев вынес приговор: «Найдётся ли хоть один честный писатель, который согласиться работать в одном журнале с Лесковым?» Как следствие, Николая Семёновича отказывались публиковать. Единственным, кто печатал его работы, был Михаил Катков, редактор «Русского вестника». Но и с ним писателю было трудно работать, редактор правил практически все произведения Лескова, а некоторые и вовсе отказывался печатать.
Будущий автор «Левши», обескураженный и разбитый, был вынужден уехать за границу. То было время появления нигилистов, казалось модным находиться в оппозиции к власти, отрицать всё, что она делает, проповедуя «хождение в народ». Однако Лесков, который к 35 годам исходил и объездил чуть ли не всю Россию, знал русского человека много лучше тех, кто никогда не покидал столицы. Уверенный в бесперспективности революции, он написал повесть «Некуда», где эти самые нигилисты, которыми восхищалась «просвещённая молодёжь», были изображены в карикатурном виде. И это вызвало уже настоящую ярость отечественных радикалов, которые обвинили писателя в «клевете на молодое поколение» и устроили ему форменную травлю, называя Лескова «шпионом III отделения», будто бы написавшим повесть по заказу жандармов. В ответ возмущённый Лесков издал роман «На ножах», где изобразил нигилистов уже с неприкрытой ненавистью.
Писатель будущего
Вернувшись на родину, в своих романах, повестях и рассказах – «Соборяне», «Запечатленный ангел», «Очарованный странник», «Леди Макбет Мценского уезда» – писатель стал изображать уже «другую Россию». Лесков создал целый «иконостас» святых и праведников, людей с мятущейся и тонкой душой, занятых поисками Бога и вечной истины. Волшебник слова и непревзойдённый рассказчик, Лесков показал пёструю галерею образов русских людей, благодаря которой его потом стали ставить в один ряд с Толстым, Тургеневым и Гоголем, называть самым национальным писателем России. Его персонаж Иван Флягин в «Очарованном страннике», например, – настоящий былинный русский богатырь, в чьём образе писатель показал нравственную и физическую силу русского человека, его душевную щедрость, любовь к родине. «Мне за народ помереть очень хочется», – говорит в финале своих странствий Иван, в котором воплотились основные черты национального русского характера. Разве не эту же мысль повторил много лет спустя в «Белом солнце пустыни» кинематографический, даже внешне так похожий на него таможенник Верещагин: «Мне за державу обидно»?
Лесков вовсе не был «этнографическим писателем», каким его почему-то называют некоторые критики. Как и Достоевский, показывая подрывную, разрушительную роль революционеров-нигилистов, называя их «мошенниками от нигилизма», разоблачая их, в то время как «прогрессивная общественность» ими восторгалась, Лесков пророчески предсказал трагическое будущее страны. Первым это понял Лев Толстой, назвав Лескова «писателем будущего». «Читая его, чувствуешь Русь!» – восторгался он.
Как в России чистили ружья
О пророчествах Лескова сегодня мало кто, кроме литературных гуру, помнит. Ирония судьбы в том, что до сих пор более всего известно и популярно его небольшое шутливое произведение о Левше, «подковавшем блоху». Его переиздают, ставят по нему фильмы, фразы из повести сделались поговорками. А ведь когда «Левша» появился в печати, то подвергся сокрушительной критике. Либералы и демократы обвинили Лескова в национализме, а сторонники власти сочли чрезмерно мрачным изображение жизни русского народа.
Поначалу этот сказ печатался с предисловием автора (потом писатель сам его снял). В нём Лесков объяснял, что в произведении на самом деле «изображается борьба наших мастеров с английскими мастерами, из которой наши вышли победоносно и англичан совершенно посрамили и унизили. Здесь же выясняется некая секретная причина военных неудач в Крыму.». Как известно, в Крымской кампании Россия потерпела поражение от англо-французских войск. Но какое отношение эта реальная война имеет к выдуманному автором сказу о подкованной блохе? Оказывается, самое непосредственное. Помните, перед смертью Левша попросил передать царю вызнанный им в Англии секрет о том, что англичане кирпичом, как у нас, ружейные стволы не чистят, поскольку оттого ружья стреляют потом хуже. Совет мастера императору не передали. «А доведи они эти слова в своё время до государя – в Крыму в войне с неприятелем совсем бы иной оборот был», – делает вывод Лесков. И ведь действительно, одной из причин поражения русских войск в Крымской кампании стали серьёзные недостатки отечественного стрелкового оружия.
Современный Левша
А потому шуточный сказ о Левше приобретает совсем иной смысл: военно-патриотический и вполне конкретный. Уж если русские мастера сумели переплюнуть англичан, подковав блоху, то и ружья бы они могли делать нисколько не хуже. Что и доказал много лет спустя другой выходец из народа – знаменитый Михаил Калашников. Он, наш современный Левша, смастерил автомат, лучше которого во всём мире до сих пор не могут создать. Единственным человеком, который задолго до рождения Михаила Калашникова верил в такие необыкновенные таланты русских мастеров-оружейников, был русский писатель Николай Лесков.
Пожалуй, самую справедливую оценку ему дал Максим Горький: «Как художник слова Н.С. Лесков вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров. Талант Лескова силою и красотой своей немногим уступает таланту любого из названных творцов священного писания о русской земле, а широтою охвата явлений жизни, глубиною понимания бытовых загадок её, тонким знанием великорусского языка он нередко превышает названных предшественников и соратников своих».