Владимир Крюков, г. Томск
Всякое поколение, говорят, в каком-то возрасте перестаёт слышать новое. Это и о литературе тоже. Мы освоили некий литературный язык, сжились с ним, но приходят молодые, начинают говорить другим языком, и мы его не слышим. То есть слышим, но не понимаем. В сегодняшних новых текстах мы пытаемся найти что-то своё, привычное. А то, что своим не воспринимается, раздражает, кажется надругательством над языком. То, что казалось нормой для меня в определённом возрасте, для молодых – смешно. Или хуже – мертво. Как тут быть?
И всё-таки. При естественном желании понять новое я вижу, что их стихотворчество нынешних молодых рождается не из внутренней потребности выразить что-то сокровенное, а в силу простого умения писать стихи, то есть слагать строки в размер, выдерживать ритм, а ещё и грамотно зарифмовывать.
Как тут не вспомнить давнюю книгу В. Кожинова с названием «Стихи и поэзия».
Проницательные философы, отмечают, скажем так, сердечную недостаточность современной поэзии. Но есть «обнадёживающие симптомы». Среди них, в частности, по мнению замечательного критика И. Ростовцевой, то, что «молодые поэты в начале века XXI заговорили о необходимости эмоциональной памяти, заложенной автором в стихотворение».
Сейчас, когда сочинитель стихов освобожден от массы нелепых запретов, эта полная свобода вызывает у него некоторую растерянность. Надо бы выразить сложный внутренний мир. А если его нет? Надо бы яростно заявить свою независимость. А если на неё никто не посягает? Как же быть с разрушением устоев? Мы ведь знаем, что жёсткие правила начинают стеснять индивидуальность поэта. Мешают развить ого особое дарование. Но чтобы отринуть отжившие формы, надо иметь ЧТО СКАЗАТЬ, а это условие трудновыполнимое. Нужны крепкие мускулы, как у Маяковского. А если хватает только на слабый крик и налицо анемия?
Что остаётся? Показать отвязанность, расквитаться с приличиями. Погнать такой языковой мусор, что вы все обалдеете. Непонятное ставится выше понятного – этакая оправданная невнятица. В цене умение кривляться, а оно, кстати, дано не каждому.
Но этот путь по-быстрому прошли самые борзые сочинители. И уткнулись в тупик. Беда нашего времени в том, что у этих ниспровергателей есть немало поклонников-недоучек, не ведающих, что «находки» их кумиров вчерашней свежести. «Бывает нечто, о чём говорят: «смотри, вот, это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас». (Екклесиаст 1:10).
Оптимисты считают, что постмодернизм подготовил этакий каркас для новой художественной формы. Вдохнуть жизнь в эти сухие конструкции и родится новая живая форма. Наверное, «добрый старый реализм» себя исчерпал – теряет смысл однозначность, открываются новые пространства: подсознание, фантазия, полусон, здесь простор интуиции.
Но интуиция – не работает без эмоций.
Слово в поисках нового качества обрастает другими смыслами. А вот чувство неизменно, какое бы время ему ни выпало (стоит оговориться: если это подлинное чувство). И автор многое теряет, увлечённый лишь словесной игрой. И какой бы причудливый инструмент он не использовал, мелодия станет бессмысленным набором звуков, строка произвольно оборвётся, никакого обновления поэтического мира не случится.
Для меня одним из необходимых составляющих поэзии остаётся ПОДЛИННОСТЬ переживания, мироощущения. «Звуки и слова должны образовать единую гармонию» (Блок, «О назначении поэта»). И конечно, хорошо бы ввести в стихи не столько самого себя, а то необычное, глубинное, что тебе открылось. Так обретается собственный стиль, который, по словам Михаила Пришвина, «предполагает усвоенную, ставшую своей культуру».
Несерьёзно желать сочинителю каких-то неудач или даже катастроф в жизни. Нехорошо как-то. Но и правда, при благополучной, комфортной жизни сочинение стихов – это не спасение от стрессов, а так: ещё одно увлекательное занятие, заполнение свободного времени. Это открывает простор молодому сочинителю. Там не будет «несказанного» в есенинском смысле, не будет художественной наблюдательности, отражения собственного жизненного опыта. Действительности там нет, подлинных переживаний тоже. Остаётся более или менее удачное плетение словес.
Всё ожидаешь, прочитывая строку за строкой, какого-то желания заговорить с тобой, выйти на контакт. Увы, этого не произойдёт. Потому что автору нечем поделиться, нечего сказать. Он ещё покатает слова, как бильярдные шары, но другому-то – это мне, читателю! – от того ни жарко, ни холодно.
Давайте признаем: то, что называлось поэзией, занимает сейчас скромное место. Произошла подмена, как в известной песне Высоцкого про Правду и Ложь. Многое из того, что нынче печатается под рубрикой «поэзия», верным читателям таковой не кажется. Так почему бы не придумать ей нового имени. Сами адепты называют её «новой поэзией». Я бы предложил термин «постпоэзия», а её авторов назвать, скажем, «стихарями».