Записки чревоугодника

Станислав ГОВОРУХИН

Мне всегда казалось странным, возможно, даже нелепой ошибкой, что чревоугодие, то есть угождение своему желудку, оказалось в списке смертных грехов. Обжорство - да, от обжорства умирают. Но чревоугодие?..

Человек рождается в крови и в муках и умирает на смрадном ложе, успев сгнить изнутри. Жизнь его полна лишений и страданий, судьба то и дело наносит ему жестокие удары. Разве такую жизнь назовёшь прекрасной? А она прекрасна! Созда­тель приготовил человеку много радостей. Он видит восходы и закаты, восхищается звёздным небом, ему ведома радость творчества и созида­тельного труда. Творец всего земного уготовил ему такую великую радость, как радость Любви.

Припасть губами к живой струе чистого род­ника, дышать запахами весеннего сада, да и прос­то дышать, пить, есть... разве это не великая ра­дость!

Если бы человек мог обходиться без пищи -тогда другое дело. Но Господь задумал по-друго­му. Человек должен питаться. Что же получается? Просто набить желудок, чтобы обеспечить жизне­деятельность организма, - это хорошо, а питаться вкусно и разнообразно - грех?

Нет, нет и нет. Предупреждаю строгого чита­теля: я - чревоугодник. Всегда и при всех обстоя­тельствах готов угодить своему желудку. Пусть это будет скудный набор продуктов. Но блюдо из них должно быть хорошо приготовлено и красиво по­дано на стол.

Так и обозначим эти заметки: записки чрево­угодника.
Моё кредо таково: то, что вкусно, то и полез­но для организма. (Нет, разумеется, правил без исключений.) Организм часто сам подсказывает, что ему нужно. К примеру, он говорит беремен­ной женщине: хочу извёстки. И она царапает ног­тями стену и ест то, что наскребла. Я же вообще всегда советуюсь со своим желудком. Скажем, прихожу домой, жена спрашивает: «Что тебе при­готовить на ужин?» Мгновенно переадресовываю этот вопрос желудку. Он отвечает: «Хочу мака­роны». Я говорю жене: «Свари мне, пожалуйста, спагетти».

Врачей-диетологов и любителей диет прошу эти заметки не читать.
Кстати, о наших диетологах. Включаю как-то телевизор и как раз нарываюсь на передачу: врач-диетолог рассказывает, как надо правильно питаться. Передача снимается в обыкновенной квартире. Дама-диетолог открывает холодиль­ник:
«Так_ посмотрим, чем вы питаетесь» До­стаёт из холодильника пакет молока. «Молоко. Это всегда хорошо. Но... посмотрим жирность. О, нет, нет! В вашем возрасте» Камера - крупно - показывает лица хозяев квартиры. И он, и она довольно крепкие люди в возрасте 55-60 лет. «В вашем возрасте, - продолжает дама, - полезно молоко более низкой степени жирности. Поэто­му откладываем этот продукт вот сюда, на стол» Снова лезет в холодильник и достаёт прозрачный пакет с яблоками. Яблоки зелёные, иностранные (родных-то яблок в магазинах нет) ну что вам их описывать, все их пробовали - ни вкуса, ни цвета, ни запаха. «Яблоки всегда полезны, в них много витаминов, в них - железо, так необходи­мое организму»

Яблоки дама оставляет в холодильнике, зато достаёт оттуда что-то, завёрнутое в целлофан. Брови её удивлённо ползут вверх... «Что это?
- Сало! Из деревни прислали^ - Нет, нет, нет, это откладываем в сторону» Теперь в её руках оказывается баночка с чем-то красно-коричне­вым. «А это что? Что?! Аджика^ Аджика!!! Ну, граждане мои дорогие, это ни в какие ворота не лезет...»
Камера снова показывает лица хозяев кварти­ры. Заметно, что они немного прибалдели - да-ма-диетолог забраковала три четверти продуктов из холодильника. А они-то, дураки, всю жизнь их ели и не подозревали, что принимают яд. Ну, хватит о диете, поговорим о еде 

Приехали мы однажды в город Орск. Это на самой границе с Казахстаном. уральскими казаками. Но в 1954 году тогдаш­ний царёк Никита Хрущёв подарил не только Крым Украине, не только Порт-Артур китайцам, не только Левобережье Терека Чечено-Ингушс­кой АССР (сотни лет там были казачьи станицы, жили казаки, главным делом которых было ох­ранять южные границы России от набегов кав­казских племён); но в том же 1954 году Хрущёв подарил Казахстану пять огромных русских об­ластей. Взгляните на карту - сегодня Казахстан больше, чем вся Европейская часть России. Даже Транссибирская магистраль проходит через Ка­захстан, скоро будем деньги платить (а может, уже и платим).

Крепость - станица Орская - Орск так и ос­тался деревней. Маленький, продуваемый ветра­ми городок на реке Урал. Но за городом огромный металлургический комбинат, иногда приезжают иностранцы.по-итальянски означает «крепость» (почему по-итальянски, кто бы объяснил?). Гостиничные номера называются «камерами». Camera по-ита­льянски - номер в отеле. В коридорах бронзо­вые таблички: «camera 201-230». Ресторан же, наоборот, весь ужасно французский. Называется Le Jardin - «сад». Заглянули в меню. Мамочка до­рогая! Цены - как в Москве, если не больше, и ни одного русского названия. Ни щей, ни каши. Только турнедо, фуа-гра, а-ля португез

Человеку неопытному можно дать такой совет. Если ресторан с «понтами» - ну, например, если у входа негр в ливрее, если в меню одни фуа-гра, да турнедо, да устрицы, привезённые невесть ког­да и невесть откуда, если цены бешеные, - у вас серьёзный шанс отравиться.

Конечно, мы отравились. Вечером меня, по­луживого, с температурой, засунули в поезд. Мо­розным утром - Челябинск. Встретили, отвезли в гостиницу. Современный отель, но те же «пон-ты», только название другое - «Виктория», ка­жется. Спускаюсь в ресторан, открываю меню: фуа-гра, турнедо, а-ля португез Да, думаю, дело плохо. Прошу позвать повара. Выходит деревенс­кого вида молодой парень. Белобрысый, глаза го­лубые, широкая добрая улыбка. Ну, думаю, такой не подведёт. Объясняю, что вот, мол, отравился в таком же «понтярском» ресторане, только в 400 километрах отсюда. Не может ли он сделать буль­он из цыплёнка. «Да, конечно, о чём разговор»

Жду полчаса. Настроился на прозрачный с зо­лотыми кружочками бульончик. Жрать, однако, хочется.
Приносят бульон - чёрного цвета!
- А почему он у вас чёрный?
- Мы туда соевый соус положили^ Хотелось мне вылить этот бульон на голову
симпатяге-повару. Но_ Встал из-за стола, рас­платился и вышел в город - искать столовую.
Ч то же мы за обезьянья порода! Всё кажется, что у соседа во рту кусок слаще. Оно и прав­да, кухни мира разнообразнейшие и восхи­тительные. Всего хочется попробовать. Тем бо­лее что много-много лет мы были лишены такой возможности. 70% населения и сейчас лишены. Вряд ли крестьянин из-под Тамбова или ткачиха из Иванова когда-нибудь попробуют устрицы и мидии, фуа-гра и марсельскую уху (буйабес), спа­гетти alle vongole (с маленькими белыми ракуш­ками), суши и сашими, китайскую, индийскую, тайскую кухню. Обидно.

Мир состоит не только из музеев и уникальных явлений природы. Кухня - это тоже произведе­ние искусства. И чем выше культура народа, тем лучше его кухня.

Я бы лично на первое место поставил фран­цузскую кухню, на второе - китайскую. На тре­тье, четвёртое, пятое места претендуют многие народы. Последнее место, без всяких сомнений, достанется американской кухне.

И всё-таки лучше, богаче, изобретательней русской кухни нет ничего. Отнюдь не квасной патриотизм во мне заговорил. Под русской, рос­сийской кухней я имею в виду кухню не сегод­няшней обгрызенной России, а кухню Россий­ской империи, или, если угодно, Советского Союза. Ну и что же, что он распался. Кухня-то осталась. За 200-300 лет совместного существо­вания всё так переплелось - и в обычаях, и в тра­дициях, и в еде.
Плов и харчо вы найдёте в любой заводской столовой. Борщ и окрошку готовят и грузины.Правда, по-своему, но готовят. Любопытно - ок­рошку на Кавказе готовят из кислого молока, из айрана и мацони. А на Кавказских Минеральных Водах - даже из минеральной воды. И не пой­мёшь - квас это или нарзан.Что уж говорить про шашлык, который дав­но стал русским национальным блюдом. У нас прижился кавказский шашлык; узбекский (его я больше люблю) не привился, не разводим кур­дючных баранов.

Россия - многонациональная страна. За пос­ледние годы она стала ещё многонациональнее: прибавилось и узбеков, и таджиков, и грузин, и азербайджанцев, и армян, и украинцев. И кухня соответственно многонациональная.

Одна только грузинская кухня могла бы поспо­рить с любой лучшей кухней мира. А российская кухня состоит из грузинской, азербайджанской, армянской, кухни народов Северного Кавказа, молдавской, украинской, белорусской, средне­азиатской, бурятской, кухни северных народов и, собственно, русской кухни.

Ну, скажете, какая там кухня у северных на­родов? Тюлень да олень! А уху из тайменя или хариуса вы пробовали? А свежую оленину? Су­ществует много способов её приготовления, мне нравится самый простой. Когда она с утра ва-ленного снега, иголки падают с соседней ёлки; их надо вынимать, но и они сыграют свою роль
- придадут необъяснимый аромат всему варе­ву. Ну и всё это с водочкой, без водочки ни одно приготовленное на морозе блюдо правильно не усвоится.
А строганина? А котлеты из медвежатины? А какая-нибудь сосьвинская селёдка? То-то!
Пельмени. Вот что готовят по всей Руси Ве­ликой. В Сибири их заготавливают мешками, на всю зиму.
Интересно проследить путь пельменей с Вос­тока на Запад, их эволюцию.
Родились они в Китае. Китайцы много че­го изобрели: и порох, и бумагу, и шёлк, и пель­мени. Китайские пельмени и по сей день самые вкусные. Как они, китайцы, умудряются делать прозрачно-тонкое тесто, которое не рвётся и со­храняет бульон, все соки и содержимое мешочка,
- секрет, за которым, к сожалению, не охотятся разведки мира.
Двигаясь на Запад, мы попробуем монголь­ские позы и бурятские бузы. Тоже, на мой взгляд, вкуснее, чем русские пельмени. Затем пойдут сибирские (маленькие) и уральские (большие) пельмени. Спустимся на юг - узбекские манты. Они готовятся на пару, в специальной посуде. На Кавказе - хинкали.
Хинкали мало где умеют готовить. Тесто тол­стое, к тому же рвётся. Но уж если хинкали при­готовлены на совесть - у-у! Как говорят в Одессе, пульс можно потерять.
Армяне и молдаване готовят долму. Это те же пельмени, только вместо теста виноградный лист. По сути, и голубцы - пельмени. Только обёртка другая - из капустного листа.
На Украине вареники. С мясом, с картошкой, с капустой, с вишней. Есть ещё галушки. Внутри
- ничего. Чтобы попробовать вареников, не обя­зательно ехать в Украину (теперь положено гово­рить так: «в Украину»; иначе оскорбительно для украинского слуха, звучит как «на окраину»; от этого слова и произошла «Украина»).
Вареники чрезвычайно популярны на всей территории бывшего Советского Союза.
И, наконец, двигаясь дальше на «дикий» За­пад, мы встретим европейские пельмени: пре­сные, сухие - ни уму, ни сердцу, ни желудку! -итальянские равиоли.
К^ультура еды и пития - совсем не простое де-^ ло. За годы Советской власти мы совершен­но потеряли эту культуру. «Я пью только коньяк», - заявляет гость. Хо­рошенькое сочетание! На столе дымящаяся кар­тошка, селёдочка с лучком, квашеная капуста, малосольные огурчики^ и коньяк.
Помню, во времена Советской власти пар­тийное руководство районного масштаба пи­ло водку. Под обычную закуску: селёдочку с картошкой, сальце с чесноком^ Начальство же городского или областного масштаба пило коньяк. Под ту же закуску: селёдочка, сальце, солёный огурец^
Коньяк, виски, граппу вообще пьют без за­куски. А вот если ты пришёл с мороза, а на ска­терти-самобранке теснятся сельди с горчичным соусом, солёные грузди, маринованные рыжи­ки, свежесолёная сёмга, холодец с хреном, а хо­зяйка уже несёт дымящиеся суточные щи, ко­торые всю ночь мёрзли в холодильнике, тогда надо начинать с водочки. Но только - начинать!Потом можно и даже нужно пить всякие другие напитки.
Кстати, и лимоном нигде в мире коньяк не закусывают. Это наше, русское изобретение, а точнее - нашего последнего государя Нико­лая Александровича Романова. Как известно, Николай II любил пропустить рюмочку-дру-гую. Гуляя по Царскому Селу, он всегда свора­чивал в казармы. Там уже его ждали офицеры из личной гвардии императора; на столе стоял коньяк и нарезанный дольками лимон.
Мои друзья, офранцуженные русские, расска­зывали, как в начале девяностых наши новые рус­ские «завоевали» Париж.
В кафе вваливаются четыре здоровых лба, са­дятся за столик, заказывают официанту:
- Коньяк!
Гарсон приносит четыре больших пузатых бо­кала. На дне плещутся двадцать граммов коньяка.
- Чо ты принёс? Тащи бутылку!
- Ун бутей?! - удивлённо переспрашивает официант.
- И лимон!
- Комман? - не понимает гарсон. Странные посетители рисуют на салфетке что-то, похожее на лимон.
- А-а, ун ситрон! - гарсон приносит бутылку и целый лимон.- Нарежь! - показывают ему жестами. Гарсон уносится на кухню, приносит лимон, разрезан­ный на две части.
- Ну, ты посмотри на этого мудака! Как ты на­резал?! - посетители опять что-то рисуют, гарсон уносится на кухню, приносит новый лимон и нож
- режьте сами.
Уже все посетители кафе смотрят на необыч­ную компанию. Вот они налили по полстакана, выпили, пососали лимонную дольку^ Вскоре бу­тылка заканчивается.
- Ещё бутылку!
Гарсон мигом приносит вторую бутылку и на­резанный кружочками лимон_ Быстро выучился. Но заканчивается и вторая бутылка.
- Ещё!
Гарсон о чём-то шепчется с барменом. Похоже, случился маленький конфуз - бутылок с «Хеннес-си» всего две. Обычно их хватает на месяц - на два. «Беги в соседнее кафе, - шепчет бармен гарсону,
- одолжи у них, когда ещё нам так повезёт^» Теперь-то в парижских кафе знают, как рус­ские пьют коньяк - ничего объяснять и рисовать на салфетках не надо. Так мы второй раз в исто­рии «завоевали» Париж.
К сведению наших любителей коньяка: тот ко­ньяк, что мы пьём в России, - вовсе не француз­ский. Вернее, не совсем французский. История тут простая.
Французы снабжали весь мир коньяком. И вот открылся «железный занавес» и выяснилось, что за ним_ триста миллионов человек пьют коньяк
- бутылками!
У французов столько винограда нет! Вот они и настроили кучу заводов (в основном в Восточ­ной Европе, особенно много в Польше). Произ­водство там французское, а вот виноматериалы другие. Я даже был однажды на заводе в горо­де Пятигорске, который производит греческую «Метаксу». Провели меня по цехам - всё чис­тенько, культурненько^ Но «Метаксу» я теперь не употребляю.
Вы заметили: ни в одном московском рестора­не вы не найдёте ни армянского, ни грузинского, ни прасковейского коньяка. Невыгодно. Зачем продавать задёшево хороший коньяк, когда мож­но продать задорого суррогат. На этом ресторато­ры имеют до 1000 % прибыли.
На чём мы остановились? Ах да - на том, что начинать лучше с водочки. А потом можно (и да­же нужно) пить другие напитки^
Все эти «обязательные предписания»: «не ме­шать», «не понижать градус» пришли к нам из на­шего голодного тёмного прошлого. Весь мир ме­шает всё со всем, понижает и повышает градус. И в России до Советской власти так было. Вот что у А. Чехова пьёт за обедом надворный советник Семён Петрович Подтыкин:
«Перед ним, как перед полководцем, осмат­ривающим поле битвы, расстилалась целая кар­тина^ Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бене-дектинцев».
Как вы понимаете, Семён Петрович выпьет и того, и другого, и третьего. И помешает, и пони-зит_ Правда, в конце рассказа его хватит апоп­лексический удар. Но совсем не от этого. Все ос­тальные надворные, статские и тайные советники пили и закусывали точно так же, и ничего^ Уми­рали только от старости.
Для большей убедительности опишу вам, что пьют за хорошим обедом французы. Нет в ми­ре более высокой культуры еды и пития, чем во Франции. Итак.
Сначала француз выпивает аперитив. Как пра­вило, крепкий напиток. Это может быть водка, виски, перно (анисовая водка), eau de vie (eau de vie - тоже водка, но из фруктов и ягод. Из виног­рада, из сливы, из абрикосов, из груши, из мали­ны (Framboise). В Грузии водку из фруктов и ягод называют чачей, на Балканах - ракией, в Италии
- граппой, в Германии - шнапсом, во Франции
- eau de vie).
Начинается обед. Сначала белое сухое вино, причём нескольких сортов. Закуски, как правило, рыбные.
Потом подают fois gras (фуа-гра). К гусиной печени полагается тоже белое вино, только слад­кое - сотёрн.
Перед подачей главного блюда француз вспо­минает о желудке. Надо облегчить ему работу
- ему предстоит принять в себя тяжёлое мяс­ное блюдо. На столе появляется высокий бокал, в нём шарик мороженого и какая-то жидкость. Это «нормандская дыра» (trou normand) - моро­женое в кальвадосе. Французы уверяют, что пос­ле этого в желудке образуется дыра, то есть пус­тое пространство, куда легко поместить главное блюдо. К главному блюду (утка, гусь, баранина, голубь) подают красное вино, опять-таки раз­ных сортов.После десерта француз выпьет что-нибудь крепкое. Скажем, арманьяк. Коньяк настоящий француз пьёт редко. Существует поговорка: фран­цузы подарили миру коньяк, а арманьяк оставили себе.
Видите, сколько этот француз перемешал в себе, сколько раз понизил, а потом повысил градус. Предлагаю выбросить из головы все эти советские глупости. Вы ещё вспомните другую советскую дурь: «вино на пиво - ди­во, а пиво на вино - говно». В послевоенном моём детстве мужики в пивной, помню, возь­мут кружку пива, отопьют половину, а потом выльют в кружку чекушку водки. И новой кружкой пива запьют. И нормалёк. Идут весё­лые домой.
Несколько раз мне приходилось обедать у Солженицыных в Вермонте. Простая, но хо­рошо приготовленная еда. Датская водочка (русской там нет) - тоже приятная. Я обра­тил внимание на совсем маленькие гранёные рюмки.
- А это и есть нормальная русская рюмка, -объяснил Александр Исаевич. - 20 граммов. На один глоток.
На богатом русском столе огромное количество закусок. Поэтому и рюмки такие маленькие. Мах­нул одну - закусил солёным груздем в сметане. Махнул другую - малосольным огурчиком. Тре­тью можно - селёдочкой с молодой картошечкой в сливочном масле. Таким образом, можно выпить 10-15 рюмок, и всего-то будет 200-300 граммов.
А у нас ведь как пьют. Положит гость в тарелку салатов, селёдки, колбасы, маринованных маслят, дёрнет полстакана, а потом жрёт это отвратитель­ное месиво.У Чехова в какой-то пьесе гости в ожидании, когда их пригласят к столу, спорят, какая закуска лучше.
«Один:
— Селёдочка-матушка всем закускам — закуска. Второй:
— Солёный огурец лучше. Учёные с сотворения мира думали и ничего лучше солёного огурца не при­думали^»
Детство и юность мои были голодными, ника­ких разносолов на столе отродясь не было. По­том, когда нам подарили свободу передвижения, поездил, конечно, по миру, всего попробовал, отвёл душу. А до этого я изучал кухню только по художественной литературе, по книгам великих русских и зарубежных классиков.
Ярче всего писали об обжорстве два самых то­щих русских писателя: Гоголь и Чехов.
Хочу предложить молодому читателю описа­ние обеда Чичикова у помещика Петуха. Вряд ли кто из молодых людей отважился прочесть второй том «Мёртвых душ».
«Закуске последовал обед. Здесь добродушный хозяин сделался совершенным разбойником. Чуть замечал у кого один кусок, подкладывал ему тут же другой, приговаривая: «Без пары ни человек, ни птица не могут жить на свете». Съедал гость два — подваливал ему третий, приговаривая: «Что ж за число два? Бог любит троицу». Съе­дал гость три — он ему: «Где ж бывает телега о трех колесах? Кто ж строит избу о трех углах?» На четыре у него была опять поговорка, на пять — тоже. Чичиков съел чего-то чуть ли не две­надцать ломтей и думал: «Ну, теперь ничего не приберет больше хозяин». Не тут-то было: хо­зяин, не говоря ни слова, положил ему на тарелку хребтовую часть теленка, жаренного на вертеле, лучшую часть, какая ни была, с почками, да и ка­кого теленка!
— Два года воспитывал на молоке, — сказал хо­зяин, — ухаживал, как за сыном!
— Не могу! — сказал Чичиков.
— Да вы попробуйте, да потом скажите: не могу!
— Не взойдет. Нет места.
— Да ведь и в церкви не было места. Взошел городничий — нашлось. А ведь была такая дав­ка, что и яблоку негде было упасть. Вы только попробуйте: этот кусок — тот же городничий.
Попробовал Чичиков — действительно, кусок был вроде городничего. Нашлось ему место, а ка­залось, ничего нельзя было поместить...
А за ужином опять объелись. Когда вошел Па­вел Иванович в отведенную комнату для спанья и, ложась в постель, пощупал животик свой: «Барабан! — сказал,— никакой городничий не взойдет!» Надобно же было такому стеченью обстоятельств: за стеной был кабинет хозяи­на. Стена была тонкая, и слышалось все, что там ни говорилось. Хозяин заказывал повару, под видом раннего завтрака, на завтрашний день, решительный обед. И как заказывал! У мертво­го родился бы аппетит. И губами подсасывал, и причмокивал. Раздавалось только: «Да поджарь, да дай взопреть хорошенько!» А повар приговари­вал тоненькой фистулой: «Слушаю-с. Можно-с. Можно-с и такой».
— Да кулебяку сделай на четыре угла. В один угол положи ты мне щеки осетра да вязигу, в дру­гой запусти гречневой кашицы, да грибочков с луч­ком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего зна­ешь там этакого^
— Слушаю-с. Можно будет и так.
— Да чтобы с одного боку она, понимаешь — за­румянилась бы, а с другого пусти ее полегче. Да исподку-то, исподку-то, понимаешь, пропеки ее так, чтобы рассыпалась, чтобы всю ее проня­ло, знаешь, соком, чтобы и не услышал ее во рту
— как снег бы растаяла.
«Черт побери! — думал Чичиков, ворочаясь. — Просто не даст спать!»
— Да сделай ты мне свиной сычуг. Положи в се­редку кусочек льду, чтобы он взбухнул хорошенько.
Да чтобы к осетру обкладка, гарнир-то, гар­нир-то чтобы был побогаче! Обложи его раками, да поджаренной маленькой рыбкой, да проложи фаршецом из снеточков, да подбавь мелкой сечки, хренку, да груздочков, да репушки, да морковки, да бобков, да нет ли еще там какого коренья?..
...Но сквозь одеяло слышалось беспрестанно: «Да поджарь, да подпеки, да дай взопреть хоро­шенько». Заснул он уже на каком-то индюке».
Культура еды и пития прервалась у нас в 17-м году. Забылась богатая история русской кухни. Многое надо открывать заново. Но открывать надо. Один из путей для исследователя - русская литература.
Писатель Иван Шмелёв пишет в одном своём эссе о богатейшей русской кухне и с восхищени­ем перечисляет названия некоторых блюд, кото­рые готовились в дни Великого поста. Не только сами блюда, но даже некоторые слова нам совер­шенно незнакомы.
«^А жареная гречневая каша с луком, за­пить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам... а кутья с мармеладом в первую субботу!.. А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а... великая кулебяка на Благовещение с вязигой, с осетринкой!.. А калья, необыкновен­ная калья с кусочками голубой икры, с марино­ванными огурчиками^» С ума сойти!
§ ^ ак научиться пить и не пьянеть? ^ У каждого свои секреты, общей формулы не выведешь. Я, например, могу напиться при трёх условиях: если хороша выпивка, если вкус­ная закуска и если у меня хорошее настроение. Тогда только чуть-чуть теряю контроль и равно­весие. Помню, когда умерла мама, я решил на по­минках напиться - утопить горе в вине. Ничего не получилось.
Например, грузины пьют за праздничным сто­лом огромное количество вина. Как правило, бело­го сухого, оно полегче, чем красное. Вот считайте: не меньше чем тридцать тостов - значит тридцать полных стаканов вина. Советских гранёных стака­нов граммов по 150. Ну, конечно, хитрят, не допи­вают, оставляя на дне стакана граммов по десять^ Можно отлучиться в туалет, пропустить пару тос-тов_ Напиться за грузинским столом - позор. А если напьётся тамада - позор неслыханный.
Обедаем мы однажды в перерыве между съём­ками в какой-то столовой в Батуми. За соседний стол сел человек, простенько одетый, деревен­ского вида. Ему принесли стаканов десять го­рячего какао. Он достал из кожаной потёртой сумки свёрток в промасленной бумаге. Развер­нул, там оказалось сливочное масло. С полкило примерно. Он брал столовую ложку масла, раз­мешивал в стакане и выпивал его. И так все де­сять стаканов.
У кого только я не спрашивал: что это было? Пока один грузин не объяснил: это был тамада! Он готовился к вечернему застолью.
Как я понял: он «смазывал» своё нутро, чтобы алкоголь не впитывался в стенки желудка и не по­падал в кровь_
Терпеть не могу пьяных - ни мужчин, ни жен­щин. Рассуждаю как грузин: какой же ты мужчина, если можешь напиться до скотского состояния?
Пить можно всем, Необходимо только Знать, где и с кем, За что, когда и сколько!
- писал Расул Гамзатов (вольный перевод стихот­ворения поэта Древнего Востока).
Никакие самые изысканные блюда не полезут в горло, если нет сотрапезника, человека, кото­рый может по достоинству оценить творение по­вара и поддержать приятный разговор.
Как-то в Думу зашёл ко мне знакомый свя­щенник, отец Иннокентий, правнук святого Иннокентия Аляскинского. Потрапезничали с ним в думском буфете. За соседним столом обедал в одиночестве Григорий Явлинский. Встав из-за стола и проходя мимо Явлинского, отец Иннокентий поклонился ему и сказал:
— Ангела-сотрапезника вам!