Способны ли дневниковые записи остановить время
Дневники, мемуары, воспоминания, записки, исповеди… Литература этого рода сейчас в большой цене. Независимо от её качества и степени искренности.
Всё смешалось: правда – вымысел, откровенность – фальшь. Искренняя попытка разобраться в себе – желание оставить после смерти прилизанный портрет; стремление поделиться нажитыми ценностями – или подзаработать на хорошо в последнее время продающемся слове «дневник». Да, ещё стиль… сбивчивость эмоциональной речи – или нежелание напрягаться, отгородившись удобным, ни к чему не обязывающим жанром.
ПРИТОРМОЗИ, МГНОВЕНЬЕ. ТЫ ПРЕКРАСНО?
Когда невыносим полуденный зной, а в это лето были такие дни, хотелось уехать из города и спрятаться в тени деревьев. Яблоневые кроны, заросший ивняком пруд, скошенная трава, садовая скамейка… И бог с ними, с комарами.
Боюсь, темп нынешней жизни только в этот антураж позволяет вписать замечательную книгу «Дневник терского казака» Дмитрия Вертепова, служившего вахмистром 1-го Горско-Моздокского казачьего полка и в течение трёх лет (с 1889 по 1891-й) писавшего свой дневник. Впоследствии, оставив воинскую службу, автор дневника стал одним из корифеев Украинского театра, получив признание под псевдонимом Гайдамака. А дневник спустя сто с лишним лет издал его внук Пётр Оссовский, известный художник, академик Российской академии художеств, оформив «дневные наброски» своего деда не только старинными фотографиями, но и карандашными зарисовками художника Игоря Година, объединёнными одним названием «Поэма о лошади» и придающими изданию ещё и отдельную художественную ценность.
Как появился этот дневник? Для кого он был написан? Зачем? На все эти вопросы нынешнего прагматичного ума отвечает сам автор: «И вот временами душа мучается под этим гнётом замкнутости, невысказанности, если так позволительно будет выразиться, просит выхода из-под этого гнетущего пресса, хоть какого-нибудь выхода… И я пишу, я облегчаю – сбрасываю с себя эти цепи, так больно сковывающие душу, и на время, до прилива новых впечатлений и ощущений, чувствую себя легко и свободно, точно скинул с себя свинцовую тяжесть, свалил с плеч тяжёлый камень…»
Служба, взаимоотношения и конфликты с товарищами, родными, женщинами – всё, что было в жизни человека, которого давно нет на свете, осталось в дневнике. Причём не в застывших мемуарных воспоминаниях, писанных ракурсом из одной точки, как говорят, с «высоты прожитых лет». Сохранилась интонация ежедневной жизни, с её ошибками, которые легко стираются годами, сомнениями, которые через пару лет вряд ли вспомнишь, и даже мелко моросящим дождём или зноем.
Свидетельство ежедневной работы души человеческой, не напоказ, не для продажи, а потому, что без этого невозможно представить своё полноценное и полнокровное существование на земле…
Понятно ли это тем, кто сейчас выворачивает всю грязь своего примитивного сознания наружу лишь для того, чтобы «засветиться» на прилавке магазина, кто готов с самодовольной гордостью обозвать себя «подонком», лишь бы выгоднее продаться и хоть как-то самоутвердиться среди себе подобных?
Думаю, нет. Дмитрий Вертепов ничего не получил и не ожидал получить за то, что ежедневно делился самым сокровенным с тетрадными листами, кроме разве что одного. «…Как-нибудь нечаянно вскроешь крышку тетради, увидишь написанные тобой строки, на минуту остановишься на одной, другой, перевернёшь листок и туда заглянешь, и незаметно перечтёшь почти всё написанное, снова отчётливо припоминая пережитое или с грустью, или с лёгкой досадой, или же с тёплой радостью и восторженностью… И дышишь этими минутами, получая наслаждение иногда довольно ощутительное… не от самолюбивого довольства своими способностями в обрисовке картин или простых фактов, а самою сутью этих фактов».
Тем не менее автору не откажешь в способности живописания. К тому же его заметки настолько искренни и точны, что спустя много лет у читающего возникают ассоциативные связи и параллели с собственной жизнью…
…Которая сильно изменилась с тех пор. Теперь она проносится с невероятной скоростью, поглощая никчёмные восклицания: «Ай-я-яй, не успели оглянуться, уже осень!» И притормозить её сумасшедший ритм можно, только усевшись с такой книгой под яблоней или… начав собственные записки. Не для продажи. Для себя и своих детей.
СОВРЕМЕННЫЙ УКЛАД ИЗ ПОЗАПРОШЛОГО ВЕКА
Если «Терского казака» не имеет смысла читать в метро, во время телевизионных рекламных пауз, за обедом и в электронной версии, то небольшая изящная книга «Записки попадьи» Юлии Сысоевой задумана и написана так, что от неё невозможно оторваться вне зависимости от места и времени чтения.
Хотя, думаю, слово «записки» в заглавии неуместно. Здесь нет разрозненных, не связанных логикой и обстоятельствами картинок проходящей жизни, которую торопишься запечатлеть. Жанр можно определить иначе, списав неточность слова «записки» на конъюнктуру книжного рынка. Очерк, очень точный, выверенным языком написанный, логично выстроенный. Очерк жизни духовенства, единственного сословия в России, уцелевшего после революции.
Удивительно, каким образом, несмотря на все исторические перипетии последнего столетия, именно этим людям удалось сохранить практически нетронутым свой образ жизни, быт и традиции. Но ещё более удивительно, насколько за последнее же столетие люди, не связанные тесными узами с православием и духовенством, утратили знания о быте и образе жизни людей, принадлежащих к этому сословию. «Но всё же каждый раз, когда люди видят в метро, на улице или в магазине священника в чёрной рясе, обязательно бросают удивлённые взгляды, точно видят пришельца из космоса или как минимум из прошлого века».
Несмотря на такой устоявшийся, но явно требующий коррекции взгляд со стороны людей, не верующих или не соблюдающих православные обряды, Московская духовная академия остаётся одним из очень востребованных ныне образовательных учреждений. Тому, как живут современные семинаристы, Юлия Сысоева посвятила целую главу, из которой практически невозможно выбрать характерную цитату, настолько плотно написан текст и настолько он интересен каждой деталью. «В течение четырёх (теперь уже пяти) лет обучения в семинарии будущий священник изучает более тридцати предметов, аналогов которым в светских вузах практически нет. Это тонкости понимания Библии, богословие и церковная психология, основы ораторского искусства, техника проведения богослужения…» Быт семинаристов, установленные правила – всё описано в мельчайших подробностях, вплоть до приготовления яичницы на утюге…
Читая эту книгу, невольно отмечаешь: «Я не знал, что…» …Священник не может жениться второй раз, разве что снимет с себя священный сан. …В семинарии есть две женские школы: регентская и иконописная, и девушки, поступившие туда, как правило, становятся матушками, жёнами священников. …В семинарии и академии сохраняется строгое распределение, которое нельзя оспорить.
Юлия Сысоева рассказала несколько интереснейших историй о том, как приходится выживать семьям священнослужителей, восстанавливая храмы, обустраивая жильё, которое никогда не становится их частной собственностью, и растить детей, уж никак не меньше трёх.
К счастью, автору удалось избежать проповедничества и идеализации жизни священнослужителей – все истории написаны легко, где-то с иронией, где-то с состраданием и сочувствием к непростой и зачастую непонятой жизни этих очень крепких волей и духом людей.
И долго после того, как книга закрыта, остаётся один вопрос, не позволяющий просто отложить её в свою информационную копилку. Они живут в одном с нами мире. Но в отличие от нас неотвратимо следуют, пожалуй, единственно возможному для выживания тела и души порядку жизни. За пьянство и курение выгоняют из семинарии, ставят под сомнение наличие в доме телевизора, сохраняют верность в супружеских отношениях, растят минимум троих детей и в то же время терпимо относятся к людям, которые живут не так.
Наверное, ответив на вопрос, как им это удаётся, мы сможем легче решать проблемы демографии и толерантности. Хотя не думаю, что столь маленькая книга способна зародить сомнение в правильности современного российского уклада у нынешних государственных мужей. Но, может быть, кто-то сделает из неё выписки в свой личный дневник…
НЕ ОЧЕНЬ «ЗОЛОТАЯ», НО ОЧЕНЬ ПЬЯНАЯ МОЛОДЁЖЬ
Давно уже мне не приходилось держать в руках книгу, в которой заявленная тема, включающая массу уточнений, и длиннющая аннотация настолько не соответствовали бы реальному тексту. Александр Поклад. «Недипломатические записки». А дальше – реверансы: «Антимемуары». «Для людей с высшим образованием старше 40 лет». И из аннотации: «На квартире родителей автора этой книги в период их отсутствия собирались большие и разношёрстные компании. Там пили водку, дешёвый портвейн и пиво./…/ Сегодня среди тех, кто посещал эту квартиру, есть олигархи, известные кинорежиссёры, священнослужители, писатели, продюсеры, журналисты, чрезвычайные и полномочные послы…»
Возможно, фамилии главных героев этой книги: Распатронский, Лесоповалов, Дудов, Стаканов – действительно скрывают людей известных и влиятельных. Но в тексте на это нет даже намёка, не говоря уж о прямых ассоциациях. Если книга писалась для авторского междусобойчика, а не для широкого читателя, зачем издавать её большим тиражом и продавать в книжных магазинах? Тогда бы уж среди реверансов означили: «Посторонним в руки не брать».
Речь в первой части идёт о жизни студентов МГИМО в советские времена. Это не фасадная жизнь «золотой», как тогда говорили, молодёжи, а бытие ежедневное, будничное, состоящее в первую очередь из попоек и гулящих девиц, во вторую – из непростых отношений с родителями, и лишь в третью автор упоминает такие слегка приближённые к интеллектуальной жизни слова, как «сессия», «стипендия», «каникулы»…
Вероятно, современной молодёжи будет безумно интересно узнать, что студенты МГИМО, самого «блатного» вуза страны, называли родителей «желудями», билеты в Большой театр загоняли у метро за большие деньги, чтобы сразу можно было на них напиться, и составляли таблицу употребления спиртных напитков для начинающих алкоголиков с учётом времени года и погоды. В армии они служили один месяц, в течение которого из последних сил дерзили вышестоящему начальству, запугивая полковников, генералов и капитанов именами своих многозначительных родителей.
Однажды, в меру напившись, главные герои книги умудрились принять обочину дороги за берег реки, а трассу – за саму реку. И закинули туда удочки. «Время от времени колёса проезжающих мимо машин попадали на поплавки, и те дёргались, издавая на мокром асфальте звуки «чпок-чпок». Водители в недоумении глядели на странную компанию, но не останавливались».
Из таких же «приколов», собранных памятливым автором воедино, состоит и вторая часть книги – о первых опытах работы молодых дипломатов в одной из африканских республик…
Иногда книгу читать интересно. Иногда – смешно, иногда – противно. А главное – непонятно: почему именно таким образом автор захотел запечатлеть свою юность в истории? Если кроме попоек, и вспомнить нечего – жаль. Но читатель-то в этом не виноват! Ведь разговор идёт об уникальном, интереснейшем времени в истории. Тогда думали и доверяли бумаге больше, чем говорили вслух. Но автор, видимо, и бумаге не доверял тогда, как не доверяет сейчас. Сократив упоминания о пьянках и выписав подробнее портреты преподавателей, родителей и людей, с которыми приходилось общаться в силу профессии, автор, думаю, только выиграл бы. Но он не захотел. Или не смог.
Действительно, в сорок упомянутых на обложке лет становится страшно. Ты прожил, а не успел, ты хотел, а не сбылось. А всё, что сделал, кажется ничтожно малым в сравнении с вечностью и не оценённым никем… Что делать? Писать книгу. Оставить хотя бы это вещественное доказательство твоего бытия в заповеднике земли.
Но чтобы вещественное доказательство действительно осталось, недостаточно просто что-то вспомнить. Нужно вложить в это воспоминание часть себя, своей колючей, неспокойной, обласканной или избитой души. Ровно столько, чтобы ещё самому осталось на жизнь. Раз уж избран эпистолярный жанр – на бумаге. И тогда произойдёт чудо. Тогда остановится время.
И ещё несколько слов специально для того, кто писал аннотацию, в частности эти строки: «Нашим детям, возможно, будет интересно узнать о том, как проходила молодость их родителей». Детям, конечно, будет интересно. Только с одной оговоркой: молодость не всех родителей проходила именно так.
АРОМАТ ИСТОРИИ
Замечательные воспоминания людей науки вышли в этом году. Имею в виду книги Игоря Кона, Сергея Капицы и ещё одну, на которой остановлюсь подробнее не только потому, что о двух предыдущих немало уже было сказано тёплых слов, а эта осталась практически незамеченной. Дело в том, что именно книга «Долг и судьба историка: Сборник статей памяти доктора исторических наук П.Н. Зырянова» ближе к теме «дневникописания», нежели две другие.
Этот сборник издан спустя год после смерти Павла Николаевича Зырянова, знаменитого историка, автора школьных учебников, уникального исследования «Русские монастыри и монашество в ХIХ и начале ХХ века», биографических очерков жизни Столыпина, Колчака. «Обращаясь к вообще забытым либо оболганным в советской историографии персонажам, он стремился восстановить историческую правду о них, выполняя тем самым долг подлинного учёного и человека». Кроме воспоминаний о Павле Николаевиче опубликован ещё и его личный дневник, записи в котором велись с 1968 по 2007 год.
Есть что-то завораживающее в извечном повторении числа и месяца, год за годом, круг за кругом и, пусть немногословных, пометок о пройденном. «Работал, конспектировал, правил, редактировал, переводил…» Жизнь учёного не блещет разнообразием, и всё-таки…
«Читал Живаго. Удивительный аромат истории. Нам, историкам, не уловить и сотой доли его, а если и уловить, то не передать на своих серых страницах».
Удивительно, но, сам того не подозревая, в этом дневнике Павел Николаевич сохранил тот самый аромат истории, которого, по его мнению, нет в исторических трудах. Особенно удался автору аромат перестроечных лет. 30 марта 1991 года: «Занимался хозяйством, редактировал. Вчера и сегодня не смог купить белого хлеба: после открытия магазина минут за 10 всё расхватывается». 21 декабря: «Вчера и позавчера мне не досталось в универсаме молока. Сегодня его там вообще не было. Купил за 8 руб. пакет плохой картошки». 1992-й: «Голода в полном смысле слова пока, конечно, нет», – утверждают «Известия». Им, наверное, надо, чтобы на улицах валялись мёртвые». «Когда я вижу очередь-змею к «Макдоналдсу», – пишет в «Известиях» вице-президент А. Руцкой, – это удручает меня едва ли не больше, чем возможная утрата ядерного паритета с Америкой». С правительственного Олимпа плохо видно. Уже больше месяца, как к «Макдоналдсу» нет очередей. Чтобы там поесть, стала нужна сотня».
Короткие и очень ёмкие заметки о Горбачёве, Ельцине, событиях у Белого дома в 91-м, ситуации в стране, жизни интеллигенции в эти голодные годы. И ещё – о прочитанных книгах, о фильмах и пара умных, что теперь редкость, колючих анекдотов из того времени… Точный взгляд историка на происходящее в тот момент, когда он взялся за перо. Даже в дневнике, видимо, следуя профессиональному навыку, он писал о том, что его окружало, так, чтобы читатель мог как можно точнее, без лирики и излишних эмоций составить себе представление о непростых временах крушения советской власти.
И почему-то именно эти записи, изначально не предназначенные для чужих глаз и потому лишённые пафоса и надуманности, кажутся правдой…
Мы спрятались за эсэмэски, мобильные телефоны, Интернет, стены офисов и квартир. Чеховский человек в футляре отдыхает в сравнении с нынешним человеком в автомобиле. А наши дети отгородились от нас компьютерными играми, гейм-боями и несделанными уроками. Нарушилась экология общения, экология души.
Нереализованное умение жаловаться и жалеть, быть услышанным и понятым, как мне кажется, рождает повышенный интерес к чужим исповедям. Футлярное наше отчаяние дошло, видимо, до такой степени, что уже безразлично – правда или вымысел содержится в них. И никого не возмущает и не удивляет, что в хорошем переплёте и немалым тиражом издаётся книга «Дневники Распутина», с большой долей вероятности являющаяся подделкой…
Пользуясь спросом, исповедальная литература, следуя времени, тоже натягивает на себя маску. Или уходит в прошлое. Прихватив с собой футляр с крепко запакованной реальной жизнью.
Дневник терского казака. – М.: Советский писатель. – 421 с.: ил.
Записки попадьи: особенности жизни русского духовенства. – М.: Время, 2008. – 208 с.
Недипломатические записки. Антимемуары. – М.: Издательство АЛЬФА-КНИГА, 2008. – 346 с.: ил.
Долг и судьба историка: Сборник статей памяти доктора исторических наук
П.Н. Зырянова. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. – 464 с.