Плавая в бассейне по бессрочному, выданному Андраником Тиграновичем абонементу, Ангелина Иосифовна искренне сожалела, что конструкторы гаджетов (шипящее в русской транскрипции слово наводило её на мысли о гадюке), не придумали наушники для любителей плавания. Хотя, может, и придумали, но в России, где восемь месяцев в году зима, водоёмы подо льдом, а бассейны – роскошь, а не средство оздоровления, они не рекламировались. Если бы у меня были такие, мечтала она (больше всего ей нравилось плавать на спине, глядя сквозь брызги на потолочные лампионы), я бы слушала радио в воде. В интернет-магазинах и на Аvito предлагали водонепроницаемые, как у водолазов, комбинированные инфошлемы, в которых можно было читать, что пишут в мессенджерах, смотреть ютубовские ролики, телевизионные программы, слушать радио и даже переговариваться с другими инфошлемоносцами. Ангелине Иосифовне не хотелось пугать в бассейне народ. Инфошлемы пока считались диковинкой и были похожи на противогазы.
Приходя в аквакомплекс «Победа» имени И.В. Сталина (став основным акционером, Андраник Тигранович, революционно переименовал «Золотую гагару»), Ангелина Иосифовна дивилась почёту, с каким к ней с некоторых пор начал относиться персонал и другие посетители. Охранники вытягивались в струнку, как перед генералом, верноподданно пожирая её глазами. Массажистки только и ждали, как бы уложить её лицом вниз на кушетку и начать тискать. Мадам из зала ароматерапии приносила на подносе чудодейственные отвары. Мускулистый инструктор из тренажёрного зала заботливо накрывал её мокрые плечи белоснежным махровым халатом, едва она вылезала из воды.
Расслабленно (после бассейна и сауны) отдыхая в жужжащем массажном кресле, Ангелина Иосифовна искала (и не могла найти) логического объяснения этим странностям.
Почему, к примеру, она плавает в бассейне почти всегда одна? Редко кто осмеливался составить ей компанию. Разве что на дальних дорожках застенчиво появлялись солидные, начальственного вида мужики. Они незаметно и тихо, как глубоководные моллюски, подплывали к ней, но не наглели, а если и прикасались, то с извинениями. Только осторожные шаги охранников по кафельному периметру нарушали храмовую бассейновую тишину. Ангелина Иосифовна лихо переворачивалась на спину. Ей казалось, что охранники едва сдерживаются, чтобы не броситься в воду. Неужели я так плохо плаваю, что им хочется вытащить меня из воды, недоумевала она. Кое–кого из государственных моллюсков она видела в новостях. Они докладывали президенту об успехах на вверенных участках работы, а тот заинтересованно перелистывал принесённые ими сброшюрованные материалы. В кадр попадали фотографии новостроек и чудо–роботов, графики, диаграммы с неуклонно ползущими вверх разноцветными линиями, свидетельствующими о перевыполнении планов и решении всех поставленных президентом задач.
Или почему сразу после её одинокого плавания бассейн мгновенно заполняется сверх всякой меры? Безразмерные дамы в пелеринах, юные пажи, народные артисты, жилистые фитнес–леди, бритоголовые атлеты, армяне, бородатые горцы, арабы, однажды даже индус в чалме, набивались в воду, как твари в Ноев ковчег. Что влекло почтенную буржуазную публику в аквакомплекс «Победа» имени И.В. Сталина? Переименование «Золотой гагары» должно было отвратить их от этого заведения, как и винтажный плакат в вестибюле: «Товарищ Сталин – лучший друг советских физкультурников!». Нынешним физкультурникам из аквакомплекса его имени товарищ Сталин точно не был лучшим другом. Он бы отправил их плавать в другие – угольные – бассейны в Кузбассе и на Колыме.
Андраник Тигранович признался Ангелине Иосифовне, что московская власть долго противилась переименованию фитнеса. «Как же вам удалось?». – «Все хотят быть здоровыми и жить долго», – загадочно отвёл взгляд в сторону Андраник Тигранович. Он был капитаном аптечного бизнеса, ударником капиталистического труда, но не настолько авторитетным, чтобы в бассейн, как на премьеру спектакля модного режиссёра с голыми артистами и туалетными кабинками на сцене ломились известные и уважаемые люди.
Ангелина Иосифовна не сомневалась, что рано или поздно разберётся, в чём тут дело, но её ищущая мысль тормозила перед неожиданными радостями бытия, нежилась, как она на спине в бассейне, в оказываемом внимании. Тщеславие смиряет и расслабляет разум. Человек непобедимо слаб, констатировала она, но сладость слабости восхитительна! Она ощущала себя эмбрионом, безмятежно плавающим в золотой материнской плаценте. Или мифической золотой гагарой, пух которой не способен прошибить никакой, за исключением товарища Сталина, мороз. Гага северная птица, вдруг всплыла в памяти неприличная детская частушка, и мороза не боится. Целый день сидит в гнезде, ковыряется в… Грубо, поморщилась Ангелина Иосифовна. Похоже, кто–то из дружественных богов иронично напомнил ей о бренности бассейнового бытия.
Каждый раз, покидая аквакомплекс, она проверяла вес и рост. Цифры стояли, как вкопанные с момента, когда она впервые дотянулась на кухне до транзистора на холодильнике. Неужели эфирный, если есть такой, бог воткнул её, как антенну, в крышу Вавилонской башни, чтобы она услышала подземный, а может подводный, гул революции? Разнежившийся в тщеславии разум Ангелины Иосифовны обретал невесомость пуха гаги северной птицы. Вдруг Андраник Тигранович переименовал фитнес–клуб не только в честь Сталина? Её отчество – Иосифовна! Мысли скользили, как фигуристы по льду, крутили тройные и четверные тулупы и аксели. Ангелине Иосифовне казалось, что опамятовавшаяся судьба воздаёт ей за огорчения и нескладушки предшествующих лет. Повышение по службе – Андраник Тигранович перевёл её на должность заместителя директора аптеки – она восприняла как должное. Кого ещё он мог назначить, кроме неё, работавшей в аптеке с советских времён? Она быстро освоилась в начальственном статусе, сама не заметила, как начала лениться, важничать, покрикивать на сотрудниц. Те не посещали сталинскую «Победу», а потому не оказывали Ангелине Иосифовне должного уважения. Напротив, змеино шипели за спиной, что хозяин повысил понятно за что. Извращенец, мало ему молодых! Ну и пусть, мстительно думала Ангелина Иосифовна, не в жизни – так в сплетнях!
Зима в тот год в Москве долго не наступала. Утром подмороженные листья погремушками перестукивались на деревьях в Александровском саду, где гуляла, и во дворе дома, где жила Ангелина Иосифовна. Но снега не было. Борода Якова Блюмкина в граффити на стене обесточенной трансформаторной подстанции курчавилась от инея. Утренний Блюмкин походил на седого мудрого волхва, спешащего с дарами (в портфеле?) к дому Иосифа (опять он!), где родился Спаситель. Днём солнце отогревало листья, они повисали на ветках, как летучие мыши. Борода Блюмкина чернела, глаза зажигались яростью к врагам революции и всему живому. Он преображался в инфернального, готового отобрать у кого угодно какие угодно дары беса. Ангелина Иосифовна устала распылять ему в морду краску. «Правильно, – подбадривала её с балкона соседка-канареечница, – пусть ходит в маске, а то развесил бородищу!». Но Блюмкин словно издевался над Ангелиной Иосифовной, не желал прятать лицо под маску, в отличие от законопослушных граждан на улицах и в общественном транспорте.
Народное бессознательное в ту осень ушло под коллективную маску, как под лёд, совсем не похожий на тот, по какому безмятежно скользила праздными мыслями Ангелина Иосифовна. То был опасный ломкий лёд недоверия низов ко всему, что говорят, делают, к чему понуждают их верхи. По спрятанным лицам было трудно определить степень покорности масс, равно как и непокорности разного рода отребья – предателей, маньяков, преступников, сумасшедших, готовых не просто лаять на власть, сопротивляться силам правопорядка, но убивать и грабить мирных граждан, расчленять не только женщин в парках, но саму Россию. Ещё труднее было определить, крепка ли изолирующая перемычка, между этими потенциально сообщающимися социальными сосудами, не разъедает ли её запрещённая бактерия вольнодумства, о чём пела популярная певица Бактерия? Следственный комитет требовал арестовать матерщинницу, специальная – от министерства культуры – комиссия собиралась внимательнейшим образом исследовать экстремистские татуировки на её гениталиях, но Бактерия вовремя смылась за границу. Как дерьмо в унитаз, поясняли радиополитологи.
Плавая спиной вперёд в бассейне, теперь она не была пришита, как пуговица, к аптечному прилавку, слушая по вечерам, а с недавнего времени и по утрам радио, Ангелина Иосифовна размышляла о пересмотре общепринятого григорианского календаря. Ей нравилась решимость вождей Великой французской революции, начавших отсчёт новой эры с 1792 года. Нравились и названия осенних месяцев: вандемьер, брюмер, фримен. Особенно брюмер – месяц туманов. Это был тревожный, неопределённый, футуристический месяц. Будущее всегда в тумане, всегда не такое, как предсказывают вожди и мыслители.
Ангелина Иосифовна в осень своего водяного величия недоумевала, почему никто из известных и уважаемых общественных деятелей до сих пор не обратился в ООН и Всемирную организацию здравоохранения с предложением объявить новую эру летоисчисления человечества с 2019 года – года летучей мыши и панголина, первого года смертоносного вируса. Следующие годы можно было бы именовать по названиям преобладающих мутаций, а месяцы – по названиям основных вакцин. Французские революционные инноваторы исчисляли продолжительность месяцев двадцатидневными декадами. Для новой эпохи вполне подходили временные промежутки между обязательными вакцинациями. Они (как и всё революционное) определённо обнаруживали тенденцию к необсуждаемому сжатию. В начале пандемии, если Ангелине Иосифовне не изменяла память, речь шла о двух годах, но промежуток стремительно сократился (и это вряд ли было пределом) до полутора месяцев, то есть примерно сравнялся с революционными французскими декадами. Каждые сорок пять дней человек, если хотел жить, должен был заголять плечо под шприц. Сакральная периодичность процедуры наводила на мысли о таинстве исповеди, святом причастии и даже индульгенции от смерти. Предлагать такое Папе Римскому – бенефициару и хранителю всемирного григорианского календаря современным политикам, конечно, было не с руки. Папа мог бы подумать, что они одержимы бесами.
Как сама Ангелина Иосифовна была ими одержима в лице придуманных ею богов. Поднимаясь после плавания, сауны, массажа, ароматерапии по широким мраморным ступенькам в вестибюль «Победы», она думала, что это они, бесовские боги, нарисовали поверх колючей проволоки ласковую картинку, заставили поверить, что она одержала некую победу (над чем?), а теперь как доминирующая бактерия плещется в тёплой воде. Вот так, подумала Ангелина Иосифовна, люди сходят с ума. Ей всегда казалось, что с ума может сойти кто угодно, только не она, но сейчас она в этом засомневалась.
Должно быть, эта мысль сильно отразилась на её лице, потому что гардеробщица – рыхлая предпенсионная тётка с расплывчатым славянским лицом, приняв номерок, сняла с вешалки пальто Ангелины Иосифовны и вышла с ним в холл.
– Спасибо, я сама, – попыталась перехватить пальто Ангелина Иосифовна, но гардеробщица, ловко зайдя ей за спину, уже подавала его, держа за плечи.
Блестевшее чёрной подкладкой пальто показалось Ангелине Иосифовне огромной летучей мышью. Она обречённо вставила руки в рукава, полезла в карман за кошельком с мелочью. Одна монета выпрыгнула из кошелька, покатилась по полу, как деепричастный пятак из школьного пособия по русскому языку, звеня и подпрыгивая. Гардеробщица обрушилась на пол, прихлопнула её рукой.
– Спасибо, не надо, что вы, – растерялась Ангелина Иосифовна.
– Пошлю племяннику в Донбасс, – тяжело поднимаясь с пола, гардеробщица, мазнула влажным ртом руку Ангелины Иосифовны. – Будет как оберег.
– Оберег? Какой оберег?
К счастью, холл был пуст. Ангелина Иосифовна с тоской посмотрела на тёмный пузырёк панорамной видеокамеры, прилепившийся к стене под кумачовым полотнищем: «Товарищ Сталин – лучший друг советских физкультурников!». Никто, кроме специальных людей, не знал, пишут камеры, или висят для острастки. Что подумают, если увидят, ужаснулась она.
– Храни тебя Господь… – пробормотала гардеробщица.
Ангелина Иосифовна подумала, что сумасшедшие часто кричат, катаются по полу, кусаются. Вот и я сейчас перед ней на колени, как юродивая! На ногах гардеробщицы были чёрные обрезанные валенки, закапанные воском. Сквозь стеклянные двери в вестибюль «Победы» с противоположной стороны Хохловского переулка смотрели синие и чёрные в серебряных звёздах церковные купола, белые монастырские стены. В деревянных рядах торговали керамическими ангелами, свечами и кагором. Плавая на спине, Ангелина Иосифовна часто слышала умиротворяющий колокольный звон. Ей расхотелось вставать на колени перед закапанными воском валенками. Народ, конечно, бессмертен, подумала она, но не всегда прав.
– До свидания, – строго попрощалась с гардеробщицей.
Та перевесилась через стойку, вытащила полиэтиленовый пакет, извлекла из него розовую купальную шапочку.
– Сегодня вечером будем плавать. Разрешили… – растянула поросячью шапочку, явно примериваясь натянуть на голову.
– Разрешили что? – Ангелина Иосифовна поняла, что ответ на вопрос, кто сумасшедший, не всегда очевиден и однозначен. Безумие, как звёздное небо, колокольный звон, полёт орла и сердце девы шире любого ответа.
– Пустят в бассейн. После закрытия, – протянула гардеробщица шапочку Ангелине Иосифовне.
– Спасибо у меня есть. Я уже сегодня плавала.
– Подержите, пожалуйста.
– Зачем?
– Прошу вас.
– Хорошо, – пожав плечами, Ангелина Иосифовна осторожно исполнила просьбу гардеробщицы, вернула шапочку.
– В конце смены, конечно, не сразу после вас, но всё равно спасибо, что разрешили.
– Что значит после меня?
– А то не знаете, – хитро сощурилась гардеробщица. – Сколько мы просили, письмо руководству писали, что одним днём все уволимся, откажемся от неразглашения. Сегодня ответили, что прикомандированным из Мосводоканала, уборщицам, охране, девчонкам из бухгалтерии и кафе после смены можно будет окунуться. Мы кто для них? Седьмая вода на киселе.
– Но я–то здесь причём?
– Потому что вместе с вами и сразу после, пока в воде сила, другие плавают, кто платит. Капитализм.
– Все платят, – Ангелина Иосифовна прикусила язык, вспомнив про свой бесплатный абонемент. – Какая сила? Что вы имеете в виду? – Она подумала про жизневоду, но гардеробщица знать о ней не могла. И вообще, ей бы повнимательнее с диабетом, в левой ноге тромбоз, сахар выше крыши, не будет лечиться – года не протянет.
– Кто с вами плавает, тот точно заразу не подцепит, будет жить долго, а кто после вас, тем как повезёт. В Москве люди мрут, как мухи, а здесь, как вы появились, никто не заболел, ни одного случая.
– И вы… в такое верите? – изумилась Ангелина Иосифовна. –Образованная женщина. Учились в школе. Это классика! Островский, Феклуша-странница, люди с пёсьими головами! Лучше займитесь своим диабетом!
– Вам лучше знать, – погладила купальную шапочку гардеробщица. – Верю, не верю, какая разница, после вас вода, как вакцина. Мне пожарник объяснил, вы – этот, как его мета… тьфу, забыла, физический элемент. Когда врачи не могут, Господь даёт во спасение. Там, где вы, вирус дохнет, кто больной – выздоравливает, потом живёт, как заговорённый, все хвори отскакивают. По воздуху не знаю, – шевельнула ноздрями уборщица, – а через воду точно передаётся. Почему, думаете, сюда все прут? – кивнула на растопырившиеся пальто, куртками, плащами вешалки. – Вон сколько висит. А ещё наверху раздеваются, в машинах без верхней одежды приезжают. – Жить–то всем охота!