Элла Черепахова
Член Союза журналистов, член Московского союза литераторов. Работала в «Литературной газете», журналах «Смена» и «Работница», сотрудничала с «Советской культурой», «Литературным обозрением», журналом «Юность». Автор книг «Трудные уроки», «Нить Ариадны», «Охранная грамота», «Возвращение детства» (с соавторами) и др.
Сидели в сестринской. Забежали на минутное чаепитие.
– Чего скажу, Нинок! Карпов-то на свиданку пригласил, а я думала – всё! Выпишется – и досвидос... Знаешь, как бывает: разомлеет мужик после операции от благодарности, что заботишься, ухаживаешь, комплиментами заваливает, ручки гладит, нашёптывает всякое... А потом выпишется – ап! И как ничего не было! – делилась палатная сестра Зинаида с операционной сестрой Ниной, запуская сразу два мешочка с чёрным чаем в кружку с кипятком.
– Это какой Карпов? – стала припоминать Нина и отрезала списанным скальпелем половину от своего затейливого трёхэтажного бутерброда: первый этаж с докторской колбасой, второй – с сыром, третий – с тоненьким кусочком розового сала, каждый на подложке – зелёненьком листике салата. Придвинула, положив на бумажную салфетку, к Зине: – Ешь! Мужики на кости не бросаются!
Большая, по-мужски скроенная – таким есть приходится побольше для поддержания просторного организма, да и работа у неё была основательней, чем у палатной этой Зиночки, легкокрылой и воздушной её подруги.
– Ну того... которого в твою смену оперировали! На майские праздники! Ты чего, такого красавчика не запомнить! – обиделась Зина.
Нина смотрела на неё сочувственно и с затаённым беспокойством: у влюбчивой Зины никак не ладилось с бойфрендами, и она всякий разрыв с ними переживала бурно, правда недолго.
А вот громоздкая Нина с цепким взглядом серо-стальных глаз была давно и прочно замужем за дальнобойщиком, который на неё надышаться не мог и обязательно привозил ей из каждой поездки, кроме денег, какой-нибудь подарочек.
Зину она жалела по-матерински: у девушки ни отца, ни матери, с тёткой жила, и та недавно померла. Хорошенькая, добрая, но уж больно простодушная и доверчивая. А ведь какой характер, такая и судьба. Вот и не везло ей с кавалерами: один наркошей оказался, другой – злостным алиментщиком...
Всякий раз приходила она на пару со своим Вадимом-дальнобойщиком выручать Зиночку, изгонять её сожителей. Наркоша требовал, чтобы она воровала для него «колёса» в больнице, алиментщик норовил жить на её счёт и нигде не работал... Где только она их находила? Или они её, сразу разгадав простодырную душу?
Хорошая ведь девчонка, ну хочется ей любви, а хитрости женской в ней нет и терпения разобраться в человеке... Вот что на этот-то раз?
– А, вспомнила Карпова твоего: блондинчик такой капризный... с аппендицитом на стол положили, – ответила она взволнованной подруге.
– От него жена ушла перед этим! Может, потому и обострилось! – встала на защиту своего нового возлюбленного Зина, прихлёбывая чай и звучно разгрызая шоколадную карамель «Москвичка».
– Зинуль! Ты лучше бутерброд пожуй, чем зубы конфетками портить. Аппендицит, он, знаешь, от женских измен не зависимый, больше – от каловых камней. Карпов этот, наверное, не клетчаткой увлекался, а фастфудом поганым... От него ж запоры одни…
– Нин, ну ты вечно всю романтику испортишь!
– Так ведь медицинский факт! А чего жена-то от него сбежала?
– Кто ж её знает, стерву! Карпов – мужик, каких редко встретишь: не пьёт, не курит, учёный – в колледже преподаёт, прикинь! И на внешность пригожий! Спуталась, небось, с кем побогаче, щас ведь знаешь как... А у нас с ним в больничке как началось, как завертелось! Нравится он мне – не могу! Думаю хожу: нарядиться мне в гипюровую кофту без подкладки или чего поскромней – на первый-то раз?
Нина тяжело вздохнула, утёрла губы бумажной салфеткой, свернула её и смела со стола крошки. Глянула на свои большие мужские часы, плотно укреплённые кожаной пряжкой на широкой кисти.
– Это сама решай – по ходу, какую кофту, какие трусы... Не малолетка уже... Главное, с отношениями не торопись, мелким шажком двигайся, поняла? А теперь давай, тебе, кажись, с капельницей во вторую палату надо, сама говорила… После свиданки жду отчёта с подробностями! Удачи, подруга!
* * *
Гипюровую блузу бесстыжую, купленную на рынке, Зина надевать не решилась, выбрала платьице с кружевным воротничком, долго с непривычки возилась с макияжем, подкрашивала реснички, делала укладку домашним способом, чтобы причёска казалась попышней. Салоны красоты не для медсестричек, если ни мужа, ни богатого любовника. Сама себе будь и стилистом, и педикюршей, потому как хочешь жить – умей вертеться!
Но достигнутым результатом осталась довольна.
Карпов, высокий, золотоволосый, в светлом льняном пиджаке, расплылся в улыбке, увидев приближающуюся к нему стройную девичью фигурку в платьице с трогательным кружевным воротничком, в скромных туфельках из искусственной замши. Он поцеловал её в щёчку, чуть прикоснувшись сухими горячими губами, щекотнув висок мягкими своими волосами, и она так и вспыхнула от предчувствия предстоящих радостей этого свидания. И ещё он подарил ей пушистую алую розу на длинном стебле, армированном плотным прозрачным пластиком, так что никакие шипы были не страшны её пальчикам.
Шла с ним под ручку, как над землёй парила, несла перед собой алый цветок, источающий тонкий аромат, особенно волнующий после больничных пронзительных запахов, от которых приходилось дома отмываться душистым мылом.
Карпов привёл её в кафе «Соседушки».
* * *
– Новое кафе, на той неделе открыли, в ящик мой почтовый приглашение закинули! – говорил Карпов. – Посмотрим-посмотрим, чем они нас порадуют. Главное, что от моего дома – два шага... Можем потом зайти, музыку послушать... Ты ведь любишь музыку?
Зина только кивнула, слова не могла сказать от переполнявших чувств. Она уже поняла, почему Карпов привёл её именно сюда...
Вошли, огляделись.
Кафе было обустроено без претензий, но приглушённый свет, приглушённая музыка и отсутствие телевизора на стене, что стало очень модным в таких заведениях, делало его почти уютным. Новенькие столики с ослепительно-белыми утолщёнными круглыми столешницами напоминали мини-катки и на ощупь оказались ледяными. В центре каждого – костерок красных салфеток в белой салфетнице.
Они выбрали столик на двоих у стены, и почти сразу к ним подбежала приветливая девушка в красном фирменном платье, с меню в красных обложках.
Зинаида открыла свой экземпляр и волновалась, не зная, что ей заказать, чтоб не произвести впечатления незнайки. Карпов же, полистав меню, вдруг застыл, уставившись в страницу.
На щеках его выступили красные пятна, и Зина испугалась, что с ним случился какой-то приступ, замахала рукой, подзывая стоящую поодаль официантку, закричала:
– Воды, воды!
Девушка переполошилась, тотчас принесла из кухни большую кружку воды, испуганно спрашивая: Что случилось, что случилось?!
– Что случилось?! – ответил Карпов дребезжащим от гнева голосом, отталкивая кружку и прижимая на странице указательным пальцем какое-то слово, словно ядовитое насекомое.
– Что это значит, объясните мне, это вот уродское «экспрессо»?!
– Кофе такое, – робко пояснила девушка, поглядывая на Зину и надеясь на её помощь.
– Во-первых, кофе – мужского, а не среднего рода, барышня-двоечница. Во-вторых, нет на белом свете никакого «ЭКСпрессо», зато давным-давно существует «эспрессо».
– Да вы не нервничайте так, я сейчас менеджера позову, он распорядится, чтоб исправили! – залепетала девушка.
На шум вышел из глубин кафе мужик плотного сложения с повадкой опытного охранника, в рубашке с закатанными рукавами, так что видны были большие, как сиськи третьего размера, бицепсы. Он смотрел на Карпова пристально, без доброты.
– Чего шумим? Ну лишняя, блин, буква-букашка, так ведь на качестве напитка не отражается! Попробуйте – убедитесь! Варь! Сгоняй на кухню, сбацай им там по чашечке, а я пока ихний заказ зафиксирую.
– Ихний! – подпрыгнул Карпов. – Да ваше заведение прикрыть немедленно надо! Притон тварей малограмотных!
– Кирилл, не надо так волноваться, – вмешалась наконец ошеломлённая Зина. – Пойдём отсюда… Он только из больницы, после операции, – виновато объясняла она и тянула Карпова за рукав.
Мужик сказал, обращаясь к ней:
– Уводите отсюда вашего психа, пока я ему башку не открутил.
Карпов вскочил и почти побежал к выходу, Зина едва поспевала за ним.
– Кирилл, прости, я не поняла, что случилось, почему ты так расстроился? – спросила она его уже на улице и попыталась взять под руку. Но он резко освободился.
– А потому, что ты, оказывается, не понимаешь главного: русский алфавит – это ДНК русского менталитета! И каждая буква должна на своём месте стоять, как солдат в бою! И нельзя растрёпывать слова, уродовать письменную и устную речь! За это следует наказывать по всей строгости! Розгами пороть!
– Хорошо, хорошо, не надо так нервничать. В конце концов, буквы можно вставить, убрать – это же ерунда! А нервные клетки не восстанавливаются! Давай пойдём к тебе, позвОним, закажем что-нибудь вкусное, что тебе нравится...
– ПозвОним?! – взревел Карпов. – Какая пошлость! Я ненавижу изнасилованные слова, все эти позвОним, нагинаться, ложить… Это наглядное предательство самой генетики русскости! Думаете, некому защитить эти святыни?! Так вот я вас огорчу! Есть! И один в поле воин! Но я не один! А в вас, Зинаида Савельевна, я очень ошибся, и хорошо, что это вовремя понял! Прощайте!
И резко отвернувшись от неё, он пошёл куда-то по тёмной улице. Несколько минут она по инерции шла за ним, совершенно сбитая с толку. Потом побрела к остановке троллейбуса, сдерживая слёзы, изжога обиды жгла горло и грудь.
* * *
На другой день она, не выспавшись, заплаканная, с покрасневшими от слёз глазами, бросилась разыскивать Нину. По счастью, та была не занята и, присев с ней рядом в сестринской, приобняв её плечики большой тёплой рукой, слушала, иногда издавая удивлённые восклицания, Зиночкин рассказ о странном несостоявшемся свидании.
– Ну я же люблю его, Нина, пойми! Я таких ещё не встречала. Может, его полечить, и всё устаканится?
– Зин, а знаешь чего? Давай к Инессе метнёмся, она психотерапевт от бога и баба душевная... Разжуёт нам карповскую психотень.
В этой многопрофильный больнице у психотерапевта Инессы Сергеевны Царёвой был отдельный кабинетик с кушеточкой, на которую она усадила неожиданных посетительниц. Инесса была немолода, в угольно-чёрных волосах заметны прострелы седины. Но смуглое лицо её с большим ярко подкрашенным ртом не выдавало настоящего возраста.
Она сказала:
– Слушаю вас, девочки.
Нина толкнула локтем Зину, и та с неловкостью от необходимости делиться интимным с незнакомым человеком, запинаясь, начала описывать случившееся.
Слушать Инесса умела как никто! Глаз своих цыганских не сводила с рассказчицы, время от времени слегка кивая, подавая тем знаки внимания и сочувствия.
Под конец Зина, как бы заново всё пережившая, заплакала.
– Он такой хороший вообще-то, умный, нежный... Скажите, что с ним такое?!
– Скажу. Типичный лингофрик!
– Кто?! – в один голос воскликнули посетительницы.
– Объясню попроще: у этого умного и нежного – синдром грамматического педантизма. Это, птицы мои, серьёзная неприятность: обсессивно-импульсивное расстройство. Представьте себе, в недавнее время стало распространённым. Такие, знаете, появились типажи, объявившие себя граммар-наци, национал-лингвисты с такой... скажем мягко, странной идеологией: «Грамматика делает свободным, неграмотная речь – шаг к разрушению национального фундамента».
Но настоящая причина глубоко скрыта: это комплекс несостоявшихся желаний, стремлений. Вот ваш преподаватель колледжа, возможно, хотел стать кандидатом наук или, допустим, директором колледжа, но не вышло. Вот всё и ушло в такой вот «свисток»...
– Но это можно вылечить? – дрожащим голосом выпрашивала положительный ответ Зина.
– Ключи всегда и в руках больного, и в руках врача. Сможете его привести к врачу? Не знаете... Так будьте, по крайней мере, поосторожней...
– Вот же засада какая! – говорила Зина плачущим голосом. – Отстаивать грамотность ведь хорошо, правильно на самом деле, так почему у некоторых мозги закипают?!
– Я же вроде объяснила... Знаете народную мудрость: «Всяк крестится, да не всяк молится».
В дверь постучали, а потом кто-то заглянул.
Девушки вышли из кабинета.
– Да, тут скальпель не поможет, – сказала Нина. – Это ж надо на такого налететь – с синдромом грамматического педантизма! Пойдём, я тебе спиртика накапаю, пирожка дам – полегчает.