Однажды при публикации статьи в одной из московских газет вместо наименования профессии «завлит» напечатали «завалит». В редакции могли не знать, что есть такая профессия. Трансформация её очень показательна для состояния нынешнего театрального дела.
Аббревиатура, производная от «заведующего литературной частью», касается тех, кого никогда не видит зритель. Профессия достаточно штучная, не на слуху, известная лишь в узких кругах специалистов (а много ли театров по стране?). Завлита и в программках-то не всегда указывают. Он находится обычно даже не за закрытым занавесом, а где-нибудь далеко от сцены, в маленькой тесной комнатушке, заваленной бумагами, книгами, пьесами. Когда-то здесь всегда было полно народу: завлит был непременной составляющей театрального ландшафта. Он занимался подбором и редактурой пьес, через него шли все переговоры с цензорами и надзирающими органами, связи с прессой. Именно он мог и спасти, и «завалить» любую премьеру. К счастью, об этом печальном прошлом сейчас можно вспоминать уже только с юмором.
Пьес мы, завлиты, читали кучу. В Малом театре, где был не просто завлит, а заведующий литературным отделом, на каждый день приходилось минимум по две пьесы. Занятие драматургией было делом почётным. Арбузов, Розов, Вампилов, Володин, Рощин были так же известны всей стране, как Смоктуновский, Ефремов, Ульянов… И опытные умелые завлиты были уважаемы не только внутри своего профессионального цеха, но и за его пределами: без знаменитой Ляли Котовой был немыслим в своё время успех «Современника», взлёт Центрального детского театра в 60–70-е годы был во многом связан с именем многолетнего завлита Николая Путинцева, усилиями которого делали первые шаги и становились драматургами Сергей Михалков, Виктор Розов, Александр Хмелик, Георгий Полонский и многие, многие другие, через руки которого прошли и режиссёры А. Эфрос, О. Ефремов, П. Фоменко. Это всегда взаимосвязано, пьесы и режиссёры, одно без другого невозможно.
Именно в это время, в 70-е, и я стала завлитом.
Для нас было обязательным умение помочь автору создать пьесу, перевести её на язык сцены, избавить от длиннот, способствовать решению сложнейших задач, связанных с композицией, сюжетом, напряжением действия, характеры превратить в роли. От тех лет у меня сохранилось письмо Валентина Распутина, присланное в Малый театр, в литчасть: «Я прозаик – не драматург, готов сотрудничать с театром, если поможете». Завлиты занимались тем, что определяет лицо театра, – репертуаром. И репертуар в театрах был разным, а не списывался под копирку у «конкурентов».
Завлитская жизнь никогда не была сладкой. Ах, как нас тогда в Малом ругали за репертуар, хотя по прошествии лет и сравнительно с другими театрами само перечисление пьес и авторов того времени вроде бы могло свидетельствовать в нашу пользу. Для всех, кроме тогдашнего парткома. Но тогда мы ещё знали, что с литчасти начинается борьба с главным режиссёром: плохой репертуар – выгодный козырь. Уничтожение Бориса Ивановича Равенских как творческого руководителя тогда вступило в решающую фазу. Впрочем, так происходит и сейчас, когда возникает внутритеатральный конфликт.
Многие ли театры сейчас занимаются репертуаром, думают о его разнообразии, работают с авторами? Вопросы, увы, риторические. Немногие. Количество новых, особенно современных, пьес на афишах, а точнее, почти полное их отсутствие красноречиво говорит и об общих переменах, происшедших с институицией театра в рыночную пору, и об изменениях в самой профессии завлита. Появились специалисты или менеджеры (сейчас профессия из популярных), а то и заместители директора по связям с общественностью. В иных же театрах сегодня они не просто сосуществуют, а заменили собой литературные части и завлитов. Даже если это не произошло по штатным расписаниям и названиям, то фактически – повсеместно. И качество работы завлита стало измеряться не количеством приведённых в театр авторов и пьес, не степенью участия в репетиционном процессе, не количеством его интеллектуальных консультаций, а числом вышедших о театре хвалебных статей и проданных билетов. Так театр оказался вне всякого художественного контроля: вмешательство учредителей обычно ограничивается финансовыми, хозяйственными делами, худсоветы или формальны, или вообще упразднены. А завлит – это внутренний театральный критик, критический взгляд и со стороны, и изнутри, хорошо знающий возможности своих режиссёров и актёров. Способный дать им дельный совет, помочь. Я говорю об идеале возможных отношений.
Жизнь же завлитская как была, так и осталась «нешоколадной»: ненормированный рабочий день, невысокая зарплата, победная премьера – про завлита все позабыли. Неудача? Кто виноват, как не завлит. Однако есть ещё беззаветные рыцари профессии, по первым ассоциациям вспоминаю умницу Люду Кондратьеву в Белгороде. Незаменимый помощник директору в условиях режиссёрского отсутствия, и швец, и жнец, и на дуде игрец…
В последнее время как-то позабылось, что профессия эта, правила которой прежде всего в силу её уникальности так нигде точно и не сформулированы, требует особенного контакта с главным режиссёром, абсолютного взаимопонимания и доверия. Когда Борис Равенских покинул Малый театр, я тут же ушла вслед за ним из театра. Он тогда сказал мне: «Чтобы тебя гнобили, я, конечно, не хочу, но чтобы ты была счастлива без меня, я тоже не хочу…»
«У тебя есть свой художник», – говорил он мне тогда.
Давно был у меня невесёлый разговор с одним из нынешних «мэтров», главным редактором Петербургского театрального журнала Мариной Дмитревской, она по окончании вуза работала завлитом в Архангельске и опубликовала в журнале «Театр» резкую критическую статью про спектакль собственного главного режиссёра Эдуарда Симоняна «Борис Годунов». «Это же ваш общий спектакль, – удивилась я тогда. – Что же вы с самой собой через журнал разговариваете?»
Конечно, я не могу не сочувствовать ужасному конфликту, разгоревшемуся в столичном Театре имени Станиславского у части труппы с её главным режиссёром Александром Галибиным, но знаю точно, что участвовать во внутритеатральной «сваре» завлиту «не след», а конфликтовать, спорить с режиссёром, которому ты помощник, можно только за закрытыми дверями.
Сейчас всё больше завлит – просто служащий, менеджер. Не потому, что ностальгирую по прошлому, но для сегодняшней практической пользы напоминаю о неписаной завлитской этике: быть вместе, рядом с тем, кого выбрала, как в супружестве, кому пришла помогать и служить, своему режиссёру. Есть обязанности, которые не сформулировать ни в каком трудовом законодательстве. Которые можно принять на себя только добровольно. По воле. По свободному выбору. По любви.
В современном театре, оказавшемся во власти рынка, кассы, администраторов и главных-то режиссёров почти не осталось. Завлитов – тем более. Хотя зарплаты их кто-то получает. Так что возвращение атмосферы творчества в театре – это и приход талантливых режиссёров, и укрепление завлитского цеха.
Всё-таки вузы театральные должны об этом подумать: давать не вообще театроведческое образование, а увеличить практику в театрах, конкретизировать специализацию, учить своих выпускников обретать профессию завлита. Впрочем, так же как театрального публициста. Но это другая моя «больная» тема. О ней – в следующий раз…