ЖИВЫЕ СВИДЕТЕЛИ
Чем дальше по времени от нас Великая Отечественная война, чем меньше остаётся её участников и свидетелей, тем ценнее воспоминания тех, кто пережил и пересилил её. В том числе и тех, кто в силу своего возраста не держал в руках оружия.
…За окном буйствовал май. Белой кипенью запоздало цвела черёмуха. Прохладный, слегка сладковатый, опьяняющий запах поднимался до четвёртого этажа и через открытую балконную дверь наполнял однокомнатную квартирку моей мамы. Накануне мы отметили её восьмидесятилетие. Были гости, разговоры, а потом ещё и полуночное мытьё посуды, поэтому мама позволила себе встать не спозаранок, как обычно, но всё-таки к моему пробуждению успела испечь мои любимые пирожки с капустой. После завтрака мы сели на старый диванчик и заговорили о минувшем. Не знаю почему, может быть, цветущий май был тому причиной, я спросил:
– Мама, а что ты помнишь о войне, о Победе?
Она ответила не сразу. Помолчала, задумавшись, и начала свой рассказ, перескакивая с воспоминания на воспоминание. Я запомнил то, о чём она поведала, и спустя некоторое время записал.
– Мне было четырнадцать лет, когда началась война. Как и все, о её начале мы услышали по радио.
Мы жили в Поволжье, неподалёку от Самары на железнодорожном разъезде, где папа, твой дедушка, работал путейцем. Июньское утро и день выдались необычайно ясными и солнечными. Воскресенье. Все были дома. До обеда чёрная тарелка-репродуктор почему-то молчала, и вдруг – страшное известие. Правда, то, что война – это ужасно, мы поняли несколько позже, а в тот день все были возбуждены и немного растеряны: что же дальше? Ещё весной папе предложили поехать на Дальний Восток, где не хватало специалистов-путейцев: он тогда уже бригадиром был. Мы долго раздумывали: не хотелось расставаться с родными местами. Но с началом войны его, как и всех железнодорожников, мобилизовали, они считались как бы военнослужащими, а от приказа не откажешься. И в сентябре мы поехали в неизвестные края.
Скарба было немного, всё самое ценное уместилось в большом сундуке, на котором, помнишь, ты спал в детстве. Гене тогда было восемь лет, Гале – четыре, я, мама, папа – так и прибыли табором в город Свободный. Нам предложили осесть на крохотном полустанке Бам, но там не было школы, и папа отказался. Так мы оказались в городе Сковородино, отец стал бригадиром путейцев, они обслуживали железнодорожную ветку, так называемую Рейновскую, ведущую к Амуру. В небольшом железнодорожном доме на окраине Сковородино прожили самое трудное время – по сентябрь 1944 года. Я и Гена учились в школе, Галя была дома, мама заботилась о нас, папа чуть ли не круглые сутки пропадал на железной дороге, которая во время войны считалась стратегическим объектом, и, не дай бог, если что-то случится, можно было под суд угодить. Учились мы почти без учебников, тетрадей, ручек и карандашей – они были редкостью. А летом все школьники работали в местном совхозе, ухаживали за овощами, убирали их. Заработок – картошка, свёкла, морковь – был хорошим подспорьем для семей.
Как узнали о Победе, тоже хорошо помню. Ждали эту весть давно, и всё равно она была неожиданной. Был такой же погожий день, как и тот, когда началась война. Я уже работала на путях в бригаде у папы. Меняли шпалы на железнодорожной ветке в речном порту. Вдруг бежит мужчина, что-то кричит. Поняли только одно слово: «Победа!» Все бросили работу, стали обниматься, ликовать, а потом, быстренько доделав то, что начали, пошли по домам. В городе был всеобщий праздник. Доставали, что у кого было, садились за столы, пировали, пели и почему-то плакали.
Ещё одна частица памяти о войне у мамы – это я. С моим отцом, сержантом-пехотинцем, она познакомилась в 1946 году в военном госпитале, где работала медсестрой, а он находился на излечении. Отец был родом из-под Барнаула, повоевал с японцами. Любовь была недолгой. Вскоре отца перебросили в Хабаровск, он уехал, не ведая, что уже зародился я. Став взрослым, я взял его фамилию. А ещё написал немало горьких строк.
– Папа, – звал я ночами.
Увы, не откликнулся, не появился,
не погладил моей головы,
словно с фронта не возвратился…
В шкатулке, потемневшей от времени, моя мама, Фаина Николаевна Двоерядкина (в девичестве Рюмшина), вместе со знаком «Ветеран труда» (она проработала в медицине почти полвека) хранит медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» Вручили ей эту награду только в 90-х годах, и то пришлось походить по кабинетам, собирая документы, подтверждающие, что она действительно трудилась в военные годы, что несовершеннолетней девчонкой тягала тяжеленные шпалы и рельсы. Может быть, из-за этого и преследуют её болезни всю жизнь, но я никогда не слышал, чтобы мама на что-то всерьёз жаловалась.
Здоровья тебе, родная!
, БЛАГОВЕЩЕНСК