Первая книга Игоря Волгина о Достоевском вышла более двадцати лет назад, и сегодня его обширные исследования жизни и творчества писателя не перестают быть востребованными. Самого Волгина регулярно можно увидеть на книжных выставках, где с неизменным успехом проходят презентации его трудов – в этом году, например, встреча с писателем состоялась на летней «Красной площади», где в центре внимания оказались выдержавшие очередное переиздание «Родиться в России» и «Пропавший заговор». Работы Волгина, пользующиеся большим авторитетом в академической среде, сумели также заинтересовать и далёкого от науки массового читателя.
Интересно, что самой первой книгой стал «Последний год Достоевского» – рассказывать историю великого писателя Игорь Волгин начинает с конца. В каком-то смысле это можно назвать лейтмотивом всех его литературоведческих изысканий: мы уже знаем о Достоевском достаточно много, нам ещё предстоит узнать о нём немало, но как бы там ни было – мы всё начинаем с конца. В «Последнем годе» Волгин затрагивает тему, которая будет занимать его ещё долгое время, а именно – отношения Достоевского и русской революции. Он задаётся вопросом: знал ли писатель о деятельности своего соседа – члена исполнительного комитета «Народной воли»? И, выстраивая свою гипотезу, делает условное допущение – «Допустим, что Достоевский никогда слыхом не слыхивал про своих соседей…», которое перерастает в следующую мысль: «Он об этом не знал. Но мы-то знаем. И в силу этого знания смерть Достоевского – независимо от её конкретных причин – озаряется неожиданным многозначительным смыслом». Этот принцип, лежащий в основе жизнеописания любого известного человека, в случае с Достоевским особенно важен для понимания: о каком бы периоде жизни писателя мы ни читали, для нас он уже великий. «Братья Карамазовы» написаны – это знание заложено в фундамент представлений о Достоевском любого современного читателя, и иногда оно позволяет нам увидеть связь там, где на первый взгляд её нельзя и предположить. Но иногда всё же необходимо от этого знания абстрагироваться.
Зачем читать биографии? На этот вопрос можно отвечать по-разному, из наиболее очевидного – чтобы больше узнать о человеке. О том, когда он родился и чем прославился? Всё это можно узнать из энциклопедической статьи. Биографии же призваны бороться с проблемой куда более сложной, чем недостаток информации о великом человеке, – с недостатком в нём человека. Используем здесь вошедшее в моду слово «забронзоветь», которое обычно применяют к личностям, чьё величие настолько несомненно, что предполагать за ними человеческие привычки, склонности и пороки уже даже как-то несолидно. Хорошо написанная биография – что выгодно отличает её от сенсационных статей, сконцентрированных, как правило, только вокруг уже упомянутых пороков, – способствует разрушению «бронзового» слоя и явлению из-под него живого лица. У которого кроме торжественности от осознания своего величия обнаруживается множество самых разнообразных выражений.
Игорь Волгин справляется с задачей «снятия бронзы», и то, как он это делает, заслуживает особого внимания. В «Пропавшем заговоре», рассказывающем о событиях переломного момента в жизни Достоевского – о случившемся на Семёновском плацу, – сказано следующее: «Он пережил свою смерть – и вернулся оттуда, откуда не возвращался никто. Он переступил черту – и назад уже не мог явиться таким, каким был прежде». Эта же мысль сквозит и в «Родиться в России», в главе об ошеломительном успехе первого романа и последовавших за ним гонениях: «Он писатель неустоявшийся: он пребывает в движении. Направление этого движения (к «Преступлению и наказанию», к «Бесам») неразличимо для тех, кто лишён возможности тайком заглянуть в ответ».
Ещё в «Последнем годе» отказавшись списывать все противоречивые стороны характера Фёдора Михайловича на эпилепсию («В поведении Достоевского есть моменты, которые можно назвать структурными: они вытекают из общего психического склада его личности, и болезнь здесь играет лишь роль катализатора»), Волгин придерживается той же позиции и в остальных своих книгах. Его Достоевский «всегда был склонен драматизировать свои обстоятельства». Он падает в обморок перед светской красавицей на одном из приёмов (на каком именно, перед кем и почему – автором проведено целое расследование, которое позволяет читателю узнать кое- что занимательное не только о Фёдоре Михайловиче, но и об обстановке, его окружающей) и пишет брату до неловкости восторженное письмо на волне своего успеха. Да, выносить на общественный суд такие личные стороны жизни своего героя бывает подчас сложно, и Чувствительный Биограф (как с самоиронией называет себя Волгин) так и норовит «сгладить» острые углы и добавить «художественности» прозаичным моментам.
Например, рассказывая об одном из самых сильных потрясений юности Достоевского (о гибели знакомой ему девочки от надругательства взрослого мужчины) и развенчивая связанный с этим миф, Чувствительный Биограф настоятельно пытается подменить знакомство «детской влюблённостью»… Но тут же с едва заметной иронией отмечает «дружбу скрытно тяготеющего к социальным низам ребёнка с представительницей утеснённых сословий» и тем самым отбивает у читателя интерес к обеим версиям.
Развенчание мифов – вообще очень важная часть исследовательской деятельности Волгина, как и непосредственно литературоведческая работа. Внимание к процессу становления личности Достоевского позволяет автору показать читателю те события и впечатления, которые в дальнейшем станут истоками будущих великих идей и романов. Прототипы «бесов», существовавшие бок о бок с героем в течение всего дела петрашевцев, Белинский и князь Мышкин, тема сектантства, крайне занимавшая Достоевского, и её отражение в ранних повестях и поздних романах, дальнейшая судьба Алёши Карамазова – читателю будет над чем подумать и о чём поспорить. Тем более что формат, в котором написаны книги, сам по себе к этому располагает.
Ещё одна характерная черта книг – обилие исторических документов в конце каждой главы. Поначалу это может несколько дезориентировать читателя, особенно привыкшего к «описательным экскурсиям» по чужой жизни – формату, бесспорно, динамичному, в котором биограф берёт на себя роль единственно осведомлённого, периодически ссылается на те или иные источники. А особенно заинтересованных просит проследовать в конец – прямиком к библиографическому списку, обратиться к которому после многочасовой «экскурсии» никто не спешит. Волгин же буквально с порога устраивает для своих читателей богатый «фуршет» – цитаты из источников, так или иначе упомянутых в тексте, можно найти в конце каждой главы. Хотите самолично взглянуть на архивные документы? Вот вам выписки. «Послушать» современников описываемых событий? Дневниковые записи и фрагменты личных переписок к вашим услугам. Автор не просит верить ему на слово и не настаивает на том, что выдвинутая им теория единственно верная – читатель располагает теми же источниками, что и автор, и приглашается к размышлению. «Имея перед собой подлинные свидетельства, он, читатель, волен предложить собственную версию: жанр подвигает к сотворчеству», – пишет Волгин во вступительной статье к «Родиться в России», в которой этот самый жанр определён им как «жизнь в документах». Конечно, есть соблазн вспомнить Микеланджело с его методом «отсекать всё лишнее» и задаться вопросом, что именно посчитал «лишним» автор книги и, как следствие, отсёк? Но и здесь следует признать, что о мнении своих оппонентов Волгин не умалчивает и, идя наперекор сложившейся литературной традиции, достаточно ясно излагает причины расхождений.
Так что, закрыв книгу, читатель остаётся во всеоружии. Он знает достаточно и может вынести свой вердикт: эпохе, описанию которой в некоторых книгах уделено внимания едва ли не больше, чем «центральному герою»; историческим и литературоведческим изысканиям автора и ему самому. Хочется логически продолжить – и Достоевскому. Но не будем. Сколько о нём ни читай, он всё равно остаётся где-то там – недосягаемый, но определённо живой.
Юлия Шпитонкова
Игорь Волгин. Последний год Достоевского / Предисл. Дмитрия Лихачёва. – М.: Издательство АСТ: редакция Елены Шубиной, 2017. – 780 с. – 1000 экз. – (Игорь Волгин. Сочинения в 7 томах).
Игорь Волгин. Пропавший заговор. Достоевский: дорога на эшафот. – М.: Академический проект, 2017. – 869 с. – 1000 экз. – (Игорь Волгин. Сочинения в 7 томах).
Игорь Волгин. Родиться в России. Достоевский: начало начал. – М.: Академический проект, 2018. – 749 с.– 1000 экз. – (Игорь Волгин. Сочинения в 7 томах).
P.S. На днях в санкт-петербургском издательстве «Нестор-История» вышла четвёртая книга семитомного собрания сочинений Игоря Волгина – «Ничей современник. Четыре круга Достоевского».