Социальная журналистика как явление
Несколько лет назад я, редактор московского социального издания, искала боевитого, зубастого корреспондента для молодёжной рубрики. Приходили студенты факультетов журналистики, послушно шли на задание, но после первого же материала исчезали бесследно. Поделилась своими тревогами с преподавателем журфака: не идёт к нам, дескать, профессиональная смена. А он мне ответил: «Так молодые думают, что журналистика – это сплошные фуршеты, приёмы, тусовки в ночных клубах, зарубежные вояжи… В общем, «красивая жизнь».
Честно говоря, не хочется обвинять одну только молодёжь в потере интереса к социальной журналистике. Ведь «социалка» держится прежде всего на романтиках, коих в наше время почти не осталось. Сенсационный разворот о бандитах, «пришивших старушку», или слезливый репортаж из Дома ребёнка – ещё не социальная журналистика. В настоящем социальном материале всегда должен быть выход. Герой («маленький человек» или всё общество), долгое время блуждающий в поисках решения проблемы, в конце концов наталкивается на дверцу в стене, на стрелку с указанием дороги. Если нет такой «стрелки», у читателя появляется ощущение, что «у нас всё плохо» и «страна никогда не выберется из пропасти».
Впрочем, избыток чёрной краски, искусственная перенасыщенность «ужасами» – это болезни центральной прессы. В провинции, судя по выступлениям на круглом столе «СМИ – в помощь социальным инициативам регионов», состоявшемся в Московском Доме общественных организаций, картина иная.
– Мы пишем о доярках, воспитательницах детского сада, сельских учителях, их нелёгких судьбах, – рассказала Вера Сергеевна Хевсуришвили, председатель Ассоциации женщин-журналистов Карелии. – Приближённость к героям не даёт нам соврать или для красного словца «поджарить» какой-нибудь факт из их жизни. Ведь в маленьком городе иной уклад: все друг друга знают, живут тесно, почти семейно.
Можно по-разному относиться к такой «семейственности», однако факт остаётся фактом: из центральной прессы ушло бережное отношение к отдельной личности, внимание к её болям и переживаниям, редким гостем стал положительный герой, человек из народа, с которым и посмеёшься, и поплачешь. По страницам кочуют одни и те же «знаменитости», несколько человек, про которых невольно знаешь уже всё: и почему он (она) красит волосы в рыжий цвет, и чем питается, и куда в отпуск ездит. История избиения Жасмин обсуждалась в прессе несколько месяцев. А чем певицы лучше простой продавщицы тёти Мани, трепещущей перед кулаком пьяницы-мужа?
Благотворительность в последнее время становится популярной, даже модной – наконец-то поняли, что она может быть престижной маркой, мерилом респектабельности. Однако интересных, дельных рассказов о благотворителях, добровольчестве, усыновлении детей, оздоровлении инвалидов, заботе о стариках – обо всём, на чём держится нормальное человеческое общество, практически нет. Правда, Елена Темичева, преподаватель курса «Социальная журналистика» журфака МГУ, считает, что лёд всё-таки тронулся. Ещё в 2005 году 80% её студентов признавались, что о существовании многих социальных проблем им вообще ранее не приходилось слышать. Сегодня молодёжь начала открывать эти новые для себя темы, возрождается и социальная журналистика, но в ином качестве – как интерактивная. Вместо традиционных «писем в газету» с жалобами типа «крыша течёт» – переписка по е-мейлу, где люди высказывают свои взгляды, мнения, дают нравственную оценку происходящих в стране событий.
Призвание печатных СМИ в отличие от многочисленных блогов и форумов в том, чтобы профессионально ориентировать общество на искоренение проблем, вместе с читателем пытаться выбраться из болота социального пессимизма. Пресса с человеческим лицом, а лучше сказать, повёрнутая лицом к человеку – вот, наверное, краткое определение социальной журналистики. Однако романтикам «социалки» ещё предстоит научиться подавать обыденную жизнь так же «забойно», как и сплетни из жизни знаменитостей. А это, доложу вам, требует гораздо больше труда и таланта, нежели смакование очередной прихоти какой-нибудь очередной «звездульки».