КНИЖНЫЙ 
РЯД
Вебер Р. В точке пересечения. Im Schnittpunkt / Под общ. редакцией докт. филол. наук Е. Зейферт. – М.: МСНК-пресс, 2011. – 240 с. – Тираж не указан.
Перелётная птица, не нужная
ни одной из родин, –
начало верлибра Вальдемара Вебера, чей брат, Роберт Вебер, испытал в жизни аналогичное чувство, но выразил его с той лишь разницей, что сама мысль осталась в подтексте, оттенённая символами широкомасштабного горя и надежды:
Сухие семена
выжатого лимона <…>
кладу их
в жёсткую кожуру –
пусть плывут по реке <…>
Может, они где-нибудь
прорастут <…>
Это стихотворение Р.В. называется «О судьбе моего народа», оно было включено в новый сборник «В точке пересечения. Im Schnittpunkt», который мог бы официально сорвать завесу длительной поэтической немоты, но стал посмертным (Р. Вебер ушёл из жизни в 2009 году).
Свой путь Вебер – этнический немец, поэт-билингва (сочинял на немецком и русском) – закончил в Германии. И здесь неуместно писать о какой бы то ни было родине, потому что сам поэт отметил свои координаты в некоем языковом промежутке, где-то посередине, то есть оставаясь «перелётной птицей», у которой неизвестно сколько сил, чтобы продержаться, / не приземляясь… Но лучше всего об этом свидетельствует название последней книги, отражающее, во-первых, двойной языковой план, во-вторых, характеризующее само положение в пространстве: точка пересечения. Даже направление лирического устремления или взгляда в стихотворениях книги объясняется простым геометрическим принципом (горизонталь / вертикаль):
видим, как всё падает на Землю:
серые секунды дождевых капель,
оранжевые минуты берёзовых
листьев <…>
как всё поднимается к небу:
синие секунды
испаряющихся снежинок,
зелёные минуты берёзовых почек.
Последняя книга Р. Вебера необычна тем, что в неё вошли не просто стихотворения, изначально созданные на немецком, и их переводы на русский – это книга, где переводы – кстати, авторские – в значительной степени вариации. «Образной системой и формой, стилизацией и игрой с читателем поэт утверждает: у меня два адресата, русский и немецкий. Русские и немецкие стихи у Вебера соседствуют друг с другом, но не копируют друг друга», – фрагмент вступительной статьи Елены Зейферт.
В стихах Вебера объекты пристального внимания представлены остроумно и с общечеловеческой мудростью. Моменты наивного и тривиального (Перебиты вольные крылья, / <…> Орёл – / <…> в небо глядит с тоской. / А ветер такой солёный! / Такое синее небо!) и моменты оригинального, чаще реализуемые именно в развёрнутой метафоре:
Звёзды вечерние –
словно хор печальный
пенсионеров –
светились в попытке
завести бодрую песнь, –
постоянно чередуются, образуясь в поле единого стихотворения. Что же касается резких метафор («на звёздных берёзах неба»), как и метафор-формул («ковры благополучия», «замками мещанства»), видимо, нисколько не казавшихся автору лёгкими приёмами, то они стоят в ряду признаков и причин устарелости лирического концепта (мечтателя-романтика).
Устоявшемуся мировоззрению автора явно недоставало доли цинизма и загадки. Неслучайно Роберт Вебер так всматривался в детство, умиляясь и скучая по времени: Став взрослым, я с завистью смотрю / вслед улетающим птицам, – но был ли автор взрослым душой, когда во многих его произведениях обнажена особая чистота восприятия, свойственная более всего ребёнку-подростку? Тому самому подростку, осознающему несовершенство человеческого мироустройства и каждодневно пропускающему несовершенство через себя, делая из этого глубоко личную трагедию. Его идеалы на поверку оказываются нежизнеспособными, эфемерными, и это можно ощущать как фатальное несовпадение с реальностью.
Максимализм и наивность (Поэты же видят мир / сквозь призму наивности) – судя по всему, эти качества для Вебера всегда оставались качествами поэта. И не важно, стремился ли поэт прозревать небо вплоть до космического безвременья, предвещал ли глобализацию, век технологий, делая попытки детализировать будущие перемены – уловить дальние отголоски, если вспоминать стихи Пастернака, или поравняться с потомством, как это называл Д. Лоуэлл.
Космополитизм Роберта Вебера можно обнаружить в удивительных формах и сочетаниях. Так, образ возлюбленной в «Обещании» преисполнен настоящего машинного изящества:
Ты поцеловала меня
и открыла глаза,
а мне показалось –
это два крохотных телеэкрана
светятся голубоватым
счастьем, –
в то время как к мыслям о любви вполне естественно примешались мысли о мировом горе:
Иногда ось нашей планеты,
теряя равновесие,
скрипит, напоминая голоса /
детей Хиросимы…
и благополучии («уверяю тебя, /
что оно будет вечным»).
Когда мы пишем книги,
давайте будем такими чуткими
и честными мыслителями,
чтобы прапраправнуки наши
хотели беседовать / с нами… –
завет, распространяющийся широко и мгновенно оказывающийся под давлением нюансов (эпоха, личная жизнь), данный Робертом Вебером в первую очередь самому себе. Но чем этот завет остаётся в большей степени – формулой успеха или верой духовно развитого человека в лучшие человеческие качества?