Владимира Вишневского справедливо называют едва ли не самым цитируемым современным российским поэтом, его стихи стали частью народной разговорной культуры, а про самого автора говорят: «Вишневский – это эпиграф». Беседуем о канонической поэзии, одностишиях и могучем русском языке.
– Владимир Петрович, несмотря на то что вы стали известны благодаря ироническим одностишиям, спрошу о канонической лирической поэзии. Как она повлияла на ваше творчество и мироощущение?
– Спасибо за вопрос. Мне не придётся возражать известному стереотипному представлению обо мне как об авторе только иронических коротких стихов, в частности – тех самых одностиший. Я начинал с лирики, и, забегая вперёд, добавлю, что сейчас снова к ней пришёл. Лирику я писал всегда, просто более известны были мои одностишия. Я всегда напоминаю, что в антологию лирики XX века, составленную Евгением Евтушенко, «Строфы века», вошли именно такие мои стихи. Я пишу лирические стихотворения, они издаются в моих новых книгах, одна из которых – «!Я:аве,ухО».
– Вернёмся к моностихам. Их популярность – это ответ на запрос времени на лаконичность/афористичность?
– Я не раз, как вы догадываетесь, отвечал на подобный вопрос, и могу сказать следующее. Я, видимо, задолго до появления модного термина «тренд», таковой нечаянно создал. И премьера моих одностиший (а это слово придумал я) состоялась именно в родной, любимой «Литературке» более тридцати лет назад. По мнению более продвинутых, чем я, экспертов, я каким-то дьявольским образом совпал с эрой клипового сознания, когда поэт должен успеть сказаться одной строкой, как я шутил ещё в прошлом веке – «пока не долетел предмет из зала»», когда у читателя/слушателя нет сил услышать вторую строку, когда «нет времени на медленные танцы». И вот Провидение, Небо дало мне возможность быть идентифицированным на своей скромной территории, одарило способностью фиксировать строчку как суверенное стихотворение. И это я благодарно считаю удачей, хотя я никогда не соглашался с тем, что я открыл этот жанр. Были, например, и Карамзин, и Брюсов с его «О закрой свои бледные ноги». Традиция моностиха существовала, просто я популяризовал его, как мне сказали, сделал достоянием масс, и, говоря более современным языком, «подсадил» огромное количество своих читателей и последователей на однострочную поэзию. И это, так сказать, идеально просоответствовало эпохе ускорения. Приведу знаковую свою строчку, пусть не самую известную: «Как важно оборвать стихотворе…» Когда я осознавал, не теряя самоиронии, свою условную роль в этом деле, то родились такие стихи с приветом классику:
Я памятник себе нерукотво…
Да нет, не воздвигал, но так уж вышло,
Что есть уже фундамент для него:
НАРОДУ ПОСВЯТИЛ Я ОДНОСТИШЬЕ!
Когда-то писатель Ян Парандовский высказал лестное для меня предположение: «…иногда поэты задумывались: а не следовало бы остановиться, написав первую строку, словно бы посланную с неба? Зачем добавлять вторую, которая обычно даётся с трудом, ценой всех капризов и случайностей, называемых рифмой? Не выглядит ли временами эта вторая строка так, будто её нам подсунул злобный и коварный враг, чтобы разрушить очарование первой строки? Если такие однострочные стихи восхищают нас в записках и черновиках поэтов, издаваемых после смерти авторов, то почему не закрепить за моностихами право на самостоятельное существование? Однако никто из поэтов на это не отваживается…» Получилось, что мне хватило наивности и безумия остановиться… Возможно мой имидж одного из самых цитируемых поэтов сложился с начала века благодаря популярности и востребованности моих одностиший. Надеюсь, пределы необходимой самоиронии соблюдены.
Не устаю повторять, что я только ухо, которому повезло, а одностишия – это проявление гениальности великого русского языка, на котором возможно сказать, например, так: «Тут я заснул, но было уже поздно…» – или моё любимое, ставшее названием целой книги: «Всё больше людей нашу тайну хранит».
– Сегодня очень много споров об иностранных заимствованиях, вторгнувшихся в русский язык. Для вас это катастрофа или инструмент?
– Я влюблён в великий и могучий, правдивый и свободный, в моих жилах течёт русская речь. Нашему языку не страшно никакое влияние: любой сленг, любое заимствование он вбирает и перемалывает себе на пользу. Ему не грозят никакие иноязычные вторжения, более того, он осваивает их и подчиняет себе. Да, есть слова, которые вполне естественно вписались в нашу обиходную речь, и я не считаю, что это реальная опасность – зачастую это вопрос вкуса говорящего, тем более что язык наш – непревзойдённый «гений креатива», как я утверждаю, самая успешная отрасль в стране.
Например, слово «движуха» – какое весёлое, органичное для нас русское слово. Когда-то в русский язык из молодёжной среды вошло слово «облом», а сегодня оно воспринимается как такое естественное, несколько угрюмое, очень русское слово. Недаром, наверное, со времён пандемии всё чаще Сеть цитирует моё давнее одностишие, которое невольно выразило алгоритм нашего уникального оптимизма: «В готовности к облому – наша сила!»
Продолжая тему «иностранщины», отмечу: по-моему, уже не стоит искать замену словам, уже прописавшимся в нашем языке, таким как, например, «селфи», «дедлайн», «тренд», далее продолжайте сами. Я считаю, что умеренное и адекватное использование иностранных слов в русском языке вполне уместно, и с этим не надо яростно бороться. Позволю себе закончить ответ стихами из цикла «ЯзыкоЗрение»:
«Ведь я тебе практически не вру…» –
Сказать так можно только в нашем RU.
Великий и могучий и правдивый –
Необходивный.
– В преддверии юбилеев принято подводить итоги. Делаете ли это вы? Чем вы особенно гордитесь и что ещё предстоит осуществить?
– Любой юбилей опасен пафосом так называемого подведения итогов, чего бы точно не хотелось делать. Я, как участник многих дружеских юбилеев, знаю наизусть все штампы и стереотипы, например заявление юбиляра о том, что он не жалеет ни о чём… Я о многом жалею. Никаких самооправданий нет. Ясно, что я был заточен под гораздо большее. Но я благодарен жизни за то, что она не воспрепятствовала мне сделать то, что удалось сделать. Я рад, что у меня есть читатели и что пока их много, что мои книги вышли при жизни. Недаром в юбилейный год у меня сложилось такое двустишие, которое я называю недобасня.
Писатель – долгожитель. Драма жизни:
Он пережил читателя в Отчизне!..
Вот чего не хотелось бы!..
Честь и удача остаться в русской литературе хотя бы одним стихотворением, да чего там, одной строкой, хотя бы вот этой: «Жить надо так, чтоб не сказали «помер».
Никакого самооправдания, но думаю, что среди моих тридцати книг не было ни одной случайной, за которую мне было бы сегодня стыдно, как и за два-три десятка избранных стихотворений.
В завершение почему-то вспомнился стишок не из их числа:
Не на попятный и не на рожон,
И не «на ВЫ», а к – вам иду, поэт…
На «как живёшь?» российский дам ответ:
«Могло быть хуже – значит, хорошо!..»
Поздравляем Владимира Петровича Вишневского с 70-летием! Желаем благодарных читателей, новых книг и неиссякаемой самоиронии!
_________________________________________________________________________________
«ЛГ»-досье
Владимир Петрович Вишневский – поэт. Лауреат профессиональных премий, в том числе: «Золотое перо России» (дважды), «Венец», «Золотой Остап», Национальной премии «Любовь народная». Отмечен многими наградами, удостоен медали ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени (2021). Автор книг «Поцелуй из первых уст», «Подписка о взаимности», «Московская прописка», «Спасибо мне, что есть я у тебя», «Всё больше людей нашу тайну хранит», «ГЕХТ» и др.