Михаил ГРОЗОВСКИЙ
Платок
Всему виной, всему виной
платок старинный шерстяной.
Торчала нитка из платка,
я тронул нитку с уголка.
Смотал моток – исчез платок.
С мотком наедине
ругалась, бабушка, браток,
и подзатыльников пяток
отец добавил мне.
Кран
Глядел на раковину кран,
как кинозритель на экран,
и видел целый день одно
эмалированное дно.
А если капелькой вода
по дну стучала иногда,
то это было всё равно
ненастоящее кино.
А настоящее кино
произошло не так давно,
когда горячая струя,
сама как будто не своя,
хлестала, жару не тая,
через края во все края,
и слесарь с гаечным ключом
ругался свет стоит на чём.
Метла
Жила Метла. Она мела
и в дождь, и в сушь, и в зной.
И каждый раз она была
хорошею Метлой.
Мела отлично. И молва
пошла во все концы:
– Какая славная Метла!
– Какая плавная Метла!
– Ты будешь главная Метла! –
сказали ей жильцы.
Звучала часто похвала
и навевала лень,
и вот расслабилась Метла
в один прекрасный день.
Вблизи крыльца на рукоять
опёрлась у двери
и продолжала так стоять
и день, и два, и три.
И услыхала как-то раз
в свой адрес: «Помело!»
И захотелось скрыться с глаз,
так было тяжело…
Печенье
В глухом углу, как в заточенье,
На круглом блюдечке простом
Лежит овсяное печенье
И грустно думает о том,
Что вот уж месяц из комода
Его никто не достаёт,
Что детвора – такая мода –
Всё больше сникерсы жуёт,
Что из продукта угощенья
И восхищенья заодно
Печеньем местного значенья
Уже становится оно.
Новая сказка
В лесу избушка. Из окна
глядит она с опаской.
Совсем не страшная она
сегодня в нашей сказке.
Вокруг дремучие снега,
а здесь – одна избушка
на курьих ножках
и Яга – на пенсии старушка.
Ей полетать бы на метле,
да притомилась к ночи.
Сидит бабуся в темноте
и выходить не хочет.
Костёр
Лизнул весёлый язычок
сухого хвороста пучок,
стал озорным и цепким
и побежал по щепкам.
Потом он сделался огнём.
Потом трещали ветки в нём.
Он разгорался ярко,
и стало очень жарко.
Он озарил ночную тьму.
Он стал большим. И мы ему
решили с этих самых пор
присвоить звание – костёр.