Мунир Кунафин
Родился в 1971 году. Писатель, журналист, член Союзов писателей РФ и РБ. Главный редактор республиканского литературно-художественного журнала «Агидель». Заслуженный работник культуры РБ, обладатель Гран-при межрегионального поэтического фестиваля «Родники вдохнове-ния» (г. Белебей, 2005), Гран-при конкурса прозы на грант Главы Респуб-лики Башкортостан «Новые горизонты» (2015), лауреат Всероссийского литературного конкурса короткого рассказа им. В.М. Шукшина «Светлые души» (г. Вологда, 2010). Живёт в г. Уфе.
__________________________________________________________________________________
В жаркие летние дни нас, участников семинара молодых писателей, отпра-вили на целую неделю по деревням. Посоветовали изучить жизнь, чтобы в произведениях были реальнее описаны человеческие судьбы, отображена действительность.
Колесим по одному из лесостепных районов. Обустроились в школе-интернате, ходим по деревне, изучаем жизнь. А по вечерам то у костра, то в укромных комнатёнках обсуждаем увиденное и услышанное. По правде, в такие жаркие летние дни деревенских и поймать-то непросто. Многие из них заняты – кто на сенокосе, кто на речке. Да ещё и не каждый раскроет свою душу. Надо предварительно поговорить, универсальной «отмычкой-смазкой» пройтись по усам, и, только найдя общие темы, общих знако-мых, можно войти во внутренний мир собеседника. Как говорит наш ру-ководитель Зиннур агай, «бухта-барахта» – получасовое хождение вокруг да около – не приведёт к интересной истории, а наоборот, уведёт в пустую искусственную перепалку. Наверное, действительно так.
С Буранбай агаем я тоже где-то полчаса… «бухта-барахта». Его я встре-тил на улице. В полдень он вёл на поводке лошадёнку. Невзирая на жару, был в толстом трико и пиджаке. А на лацкане пиджака значок – ромбик. С окончанием университета такой же ромбик могу носить и я.
В руке кнут. Немножко наклонится и медленно вышагивает вперёд. Сзади кляча неустанно машет хвостом и качает головой. Они так гармонично до-полняют друг друга. Уберёт он руку от поводка, и лошадь встанет, не бу-дет лошади, и он сразу превратится в призрак. А я, без пяти минут писа-тель, с фотоаппаратом в руке и маленькой сумочкой за плечами ожидаю их на перекрёстке двух улиц.
– Здравствуйте, – протягиваю руку и ощущаю крепкое рукопожатие при-выкшего к труду человека.
– Пока здоров. Вроде тебя видел, вроде нет. Может, в телевизоре? – улыбнулся старик. И вдруг заблестели капельки пота на глубоких морщи-нистых бороздах его лица, похожего на старую истрёпанную книжку.
– Зачем ведёшь лошадь на поводке, агай? – Сказать «бабай» не ре-шился, вдруг обидится. – Тебе как раз надо сидеть наверху, в мягком во-зу.
– Я по-джигитовски. Иначе лошади будет тяжело. А ты-то сам кто будешь?
– Писатель я. Вот приехал к вам.
– Что ли ищешь золото?
– Да. Ищем в памяти народной и золото, и медь. Думал, что вы рас-скажете какую-нибудь интересную историю, вот и остановил. Давай позна-комимся, – и назвал себя. Он достаточно долго рассматривал меня. Пока-залось, что и кляча его делает то же самое. Во взглядах и лошади, и хозя-ина мне почудилась тоска. Но потом убедился, что это первое впечатление было неверным. Бабай оказался шутливым и владел метким словом.
– Со дня рождения уже 67 лет зовут Буранбаем, – промолвил он. – История, говоришь, – ткнул пальцем в лоб. – Если правильно нажать на точку компьютера, можно что-нибудь вспомнить. Стой, подожди-ка.
«Далеко не уходи, я поговорю с начальством. Иди, подёргай траву» – с такими словами он отпустил лошадь на зелень улицы. Не опутал, просто бросил поводья через шею, закрепил, погладил по голове, потрепал по холке и отпустил.
Мы примостились к куче брёвен возле одного из домов. Он говорил с охотой.
– В ваших краях такая же засуха? Трава вся выгорела, сена в этом году нет. Пришлось закупить три стога в соседнем хозяйстве. Дорого, но двум моим овечкам хватит спокойно перезимовать.
– А лошадь? – Смотрю на усердно щиплющую траву и фыркающую лошадку.
– Она же сына моего… была. Осталась мне. Хоть хромает, но живот-ное сильное, послушное… Собеседник мой. Себя точно прокормит.
– Кто себя прокормит, сын, что ли?
Буранбай агай вдруг с удивлением посмотрел на меня. Долго смот-рел. Как будто хотел спросить, почему я ничего не понимаю…
Более-менее познакомились. Вроде не «бухта-барахта». Узнал, что есть сын, жена, пара овечек и одна лошадка. Выяснил, что имеет родствен-ную с лошадью душу. Похоже, можно приступить к основному занятию.
– Начали. Может, вспомним какую-нибудь историю? – Положил пе-ред собой блокнот и ручку. Бабай будто сразу посерьёзнел. Матерчатым головным убором тщательно погладил-протёр шею, лицо, лоб. После не-долгой тишины мой знакомый заговорил:
– Вспомнил. Та-ак. Хотел про сыновей, но лучше про другое… Это произошло в начале прошлого века в наших краях.
– Понятно. Пишем. Эта история произошла в начале прошлого века, в 1900-х годах. – И, двигая ручкой, показываю, что всё зафиксировал. Пусть сразу поймёт важность нашего занятия.
– Да-а, один абзый пилил брёвна на доски. Наверно, знаешь, что в старину это было занятие очень тяжёлое. Пилорам тогда не было. Элек-тричества нема. Огромные толстые брёвна поднимали наверх с помощью лошадей.
– А куда это – наверх? Хочется понятнее и подробнее.
– Как это называлось раньше, не помню. Напиши просто «лежанка». – А сам при этом прислушивается к довольному фырканью лошади. – Вкус-на ли травушка? Ешь дружок, ешь. Хотя трава пыльная, наверное. Всё же улица, я сейчас… Вот с такой, – тянет по сторонам до предела руки, – длинной, с крупными зубами поперечной пилой один – сверху, снизу – другой, тянут и тянут. Попробуй пропили бревно в длину. До чёрного по-та, до изнеможения души будешь мучиться. Пока дойдёшь до конца. Такие вот доски. Один из наших решил продать свои доски в далеких оренбург-ских краях. А ехать-то трое-четверо суток. Надеялся, что в степной сто-роне такой товар будет нарасхват.
– У каждого времени свой товар и свои торговцы, – вставил я.
– Какой торговец? Надо же жить, растить детей. Вот и мы вырастили двух сыновей… Но покупателей нет. День стоит на базаре, второй. Уже изрядно подустал. Не потащишься же гружёной подводой обратно. Вот и поменял доски на 12 арбузов.
По-своему решаюсь подливать в костёр беседы керосина.
– А зачем ровно 12? А не 11 и не 13?
Собеседник вскипел.
– Слушай внимательно. Если 12, значит, 12. И в году 12 месяцев, а никак не 13. История об этом умалчивает. Зна-ачит, поменял на 12 арбу-зов. Решил удивить всю деревню диковинной пищей.
– В ваших краях наверно арбузы не росли, – вмешиваюсь робко.
– Какой арбуз? В те времена даже картошка была редкой пищей. По-шли дальше. Разбойники не встретились, волки не напали. Пока ехал, в мозгах у абзыя зародилась отличная мысль: продам-ка я арбузы в Бело-рецке, это от нас 70 километров, и… – замолк. Посмотрел на лошадь.
Я с нетерпением:
– И…
– И продал. Эту невиданную пищу раскупили сразу.
Бабай опять замолк. Почему-то взглянул на бревно.
– И всё? – спрашиваю с удивлением: а всё ли у него в порядке с голо-вой?
– Да мы ещё и не начинали.
– А что не начинали?
– Вчера дети… да и сватья. Ну это другая история... Та-ак, где же мы остановились?
– Продал в Белорецке арбузы. – Я обрадовался, похоже, есть про-должение.
– Нет, не продал.
– Ка-ак? Только что сказал, что продал арбузы.
– Абзый поменял 12 арбузов на двух козлят.
– Мог бы оставить семье хоть один. Арбуз, имею в виду.
– Мало ли что может быть в этом мире. Живёшь, живёшь ради де-тей… Значит, так договорились.
– Дальше, дальше?
– Да-альше. Погрузил двух козлят и поехал домой.
Наконец-то вроде завершилось. Так что же хотел сказать бабай? Пре-одолев огромные расстояния, поменял целый воз досок на двух козлят. Ни разбойников тебе, ни волков. Неинтересно, нет здесь реальной жизни. «Бухта…» Нарушив тишину:
– Всё, что ли?
– Ох, и обрадовались и старушка, и дети. Как будто арбуза наелись. Будут пух, молоко, мясо… Но…
– Но… – на душе стало тревожно.
Бабай долго смотрел на меня грустными глазами. Очень уж тосклив был его взгляд. Явно болен.
– Но… ты же знаешь, что в наших краях дремучие леса. И чего толь-ко нет в этих дебрях.
– Давай. Скажи же наконец.
Бабай привстал:
– Так вот. Двух подросших за лето козлят взял и съел осенью волк. Это жизнь! Ладно, будь здоров, – сказал и направился к лошади.
Я крикнул вослед:
– Мне плакать или смеяться?
Лошадь и бабай вновь подошли ко мне.
– И смейся, и плачь. Это же жизнь. Я не плачу, высохли слёзы. Будь.
Он ушёл. Сам впереди, сзади лошадь. То ли что-то напевал, то ли бе-седовал с другом. В ушах как будто звучал его голос, еле-еле и долго-долго.
Вечером собрались в школе-интернате. Поужинав, начали обсужде-ние: как провели день, с кем встречались, какие услышали истории… При беседах обязательно присутствуют Зиннур агай и представитель данного села. Они нас поправляют, дают советы. Даже вносят добавки и уточнения к некоторым из услышанных историй.
– С кем встретился ты? – спросила деревенский библиотекарь Залифа апай. Она у нас была и завхозом, и поваром.
– Фамилию не знаю. Сказал, что Буранбай агай. Собеседник интерес-ный, но понять трудно… – только начал было, но она меня прервала.
– Это агай в стареньком пиджаке и с лошадью?
– Да, он самый.
– Он тронут умом. Больной... С женой вырастили двух сыновей. Один из них вернулся с первой Чеченской войны в цинковом гробу. На второго позапрошлой весной напала волчья стая. Он возвращался с калыма из со-седней деревни. Лошадь вырвалась. Его же… опознали только по разо-дранной одежде. Агай был учителем географии. Теперь совсем тронулся. Целыми днями бродит по улице, разговаривая с лошадью. Что же он по-ведал тебе?
Я засмущался. Не знал, что же мне сказать в ответ. В глотке застрял огромный ком. Вот откуда «это же жизнь»…
– Так, ничего серьёзного. В основном про двух козочек. Короче, «бухта-барахта», – выдавил я из себя.
Перевёл с башкирского Тимир Ниатшин