Счастье быть самим собой! Это то, немногим доступное счастье, обрести которое, пожалуй, труднее всего людям творческим, в силу специфики своей деятельности вынужденным «жить в обществе и не быть от него свободными». В этом смысле Николай Каретников – по-настоящему счастливый человек! Для него не существовал путь приспособленчества. Он освободил себя от любых модных – в широком смысле этого слова – течений. И плыл против них! Когда в искусстве – и в музыкальном искусстве в том числе – тотально господствует дух «социалистического реализма», Каретников, один из самых перспективных учеников Виссариона Шебалина, увлекается авангардом, боготворит Шёнберга, Берга и Веберна. Когда академическая, так называемая серьёзная музыка явно сдаёт свои позиции под агрессивным натиском коммерческих шлягеров, он, уже будучи сложившимся мастером, обращается к духовным исканиям, гармонично соединяя радикализм додекафонии и исконные традиции православных церковных песнопений.
Он ни с кем не боролся, не отстаивал во что бы то ни стало свою правоту, не примерял на себя роль мессии – он просто жил и писал музыку (кстати, и книги: два сборника воспоминаний Каретникова «Темы с вариациями» (1990) и «Готовность к бытию» (1992) регулярно переиздаются; среди героев Шебалин, Нейгауз, Шостакович, Галич, Сахаров, отец Александр Мень – почитайте, не пожалеете!). Он честно и искренне пытался найти собственный, каретниковский, путь в искусстве. Поиск самого себя приводит его, как мы уже говорили, к «новой венской школе». Справедливости ради отметим, что не один Каретников в те годы отдал дань авангарду. Но в отличие от многих современников, классическая серийная техника для него была не проходным увлечением, не модой, но верой, которой он не изменял никогда. При этом он не успокаивается на достигнутом, на найденном. Вот ещё одна черта истинного Художника: пресловутый «поиск самого себя» не заканчивается для Каретникова никогда и трансформируется в поиск Бога. Причём задолго до того, как это тоже стало модно. А тогда, в 1957 году, мягко говоря, не одобрялось... Итак, с одной стороны, авангардные, с другой – духовные сочинения. И то и другое – вразрез с «генеральной линией» Союза композиторов. Но за счастье быть самим собой приходится платить, и платить дорогую цену. По словам, написанным в 1997 году его биографом Александром Селицким, «Каретников продолжает (и до сих пор продолжает! – М.З.) оставаться самым неизвестным из крупнейших российских композиторов».
Но о биографии не будем. В конце концов, лучшая характеристика композитора – его творчество. И в нём главным и самым строгим судьёй для Каретникова всегда оставался он сам. Ещё в начале творческого пути Каретников «сжигает свой собственный второй том «Мёртвых душ», отказываясь от сочинений, написанных до 1959 года. Наверное, только пройдя через это, можно было подступиться к написанию таких масштабных и исповедальных полотен: опер «Тиль Уленшпигель» и «Мистерия апостола Павла». Либретто «Тиля…» Каретников писал сам совместно с кинорежиссёром Павлом Лунгиным; либретто «Мистерии…» – в соавторстве с драматургом и киносценаристом Семёном Лунгиным под руководством отца Александра Меня. Как признавался сам Каретников, «Мистерию…» он писал «для Господа и для себя» и на постановку даже не рассчитывал...
Обе оперы – результат более чем двадцатилетнего труда – критики назвали «наиболее полной характеристикой творческой личности композитора». Кстати, его Четвёртую симфонию они же провозгласили «самобытной и лучшей из его оркестровых сочинений». И что? Описывать и анализировать музыкальные произведения для людей, ни разу не слышавших их, абсолютно бессмысленно. По большому счёту, и «Тиль Уленшпигель», и «Мистерия апостола Павла» по-прежнему ждут своего режиссёра. Единичные постановки прошлых лет можно считать всего лишь «пробниками»; ни одного по-настоящему значимого – каретниковского по духу – спектакля до сих пор поставлено не было (отметим лишь мировую премьеру «Мистерии…», которая состоялась в Ганновере уже после смерти Каретникова, в 1995 году, под управлением Валерия Гергиева; и российскую премьеру 2010 года в Мариинском театре, в плане режиссуры весьма спорную).
Да! В наше время сценическую жизнь опере или балету даёт именно режиссёр. Рассуждать, хорошо это или плохо, здесь неуместно. Остаётся надеяться, что к операм Каретникова наконец-то обратится постановщик с такой же незапятнанной творческой совестью. И в год 90-летия композитора – да хотя бы и даже после юбилея, лишь бы ожидание не затянулось! – это было бы лучшим приношением памяти композитора.
А ведь Каретников оставил обширное творческое наследие. Опять же, не будем здесь перечислять симфонии, балеты, хоры и камерные сочинения. Многие из них – та же Четвёртая симфония – могли бы звучать для нас, слушателей, и почаще. Хотя при жизни композитора его музыка исполнялась также крайне редко. Как горько писал Каретников: «С приходом к вере сама возможность какого-либо компромисса с властью начинала вызывать чрезвычайную брезгливость. Это крайне затрудняло пребывание в социуме. Чтобы выжить, надо было найти себе некую экологическую нишу. Я перестал бывать в Союзе композиторов и появился в нём только в восемьдесят девятом году, после двадцатипятилетнего отсутствия. Меня, естественно, к этому времени совершенно забыли. Нет композитора Каретникова, есть только кинокомпозитор».
Вот ведь парадокс! Каретников действительно много и плодотворно писал для кино – самого востребованного и кассового из искусств. Он оживил мелодией более 70 кино- и телефильмов, среди которых: «Скверный анекдот», «Прощай, шпана замоскворецкая...», «Там, вдали, за рекой», «Легенда о Тиле», «Дорогие мои мальчишки!» – фильмы, знакомые и любимые до последнего кадра, которые мы помним буквально наизусть – старшее поколение уж точно. Одна лишь нежная, пронзительная тема из «Бега» чего стоит! Но и эта часть его творчества не принесла Каретникову славы. Вот как-то так сложилось, что композитор даже в любимых кинокартинах остаётся всегда в тени, в забвении...
И давайте уже отбросим преступную по своей сути установку: мол, настоящий талант всегда пробьётся! Это лишь жалкое оправдание равнодушия и бездействия тех, от кого действительно зависит это «пробивание». Ничего не пробьётся! Если землю засушить и не удобрять, то на ней не будет жизни. Хорошо, что повод – 90-лет со дня рождения – дал возможность вспомнить творчество Каретникова, «самого неизвестного из крупнейших российских композиторов».
Дальше от нас зависит узнать его и больше не забывать!
Мария Залесская
Темы с вариациями
Рассказ со слов пострадавшего
А в Союзе композиторов композиторы пишут друг на друга доносы на нотной бумаге…
И. Ильф. Записные книжки
1952 год. По консерваторскому коридору идёт студент (ныне достаточно известный композитор) и несёт в руках две партитуры Стравинского. Эти партитуры видит другой студент (ныне очень известный композитор). Он немедленно бежит в партбюро и докладывает: «Там по коридору идёт такой-то, и у него в руках ноты Стравинского!»
Подозреваемый немедленно изловлен, уличён в преступлении, и только чудо спасает его от изгнания из консерватории.
В тот же день по окончании занятий пострадавший изловил доносителя во дворе консерватории, сунул его головой в сугроб на том месте, где ныне высится порхающий (не по своей вине) П.И. Чайковский, и, нанося удары кулаками по вые и ногами по заду, приговаривал:
– Будешь доносить, сука?!
И тот из сугроба вопил:
– Буду! Буду!
И не обманул!
Домашний концерт
Отец пересказал мне с бабкиных слов историю про Шаляпина.
В самом начале десятых годов после очередной премьеры в Большом театре её участники получили приглашение на небольшой «домашний» концерт к какому-то московскому миллионеру – не то к Мамонтову, не то к Морозову. Шаляпин, единственный из всех, потребовал за выступление деньги. Концерт состоялся, но после того как Шаляпин отпел, к нему приблизился лакей, державший в одной руке серебряное блюдце с пятьюстами рублями, а в другой – шаляпинскую шубу. Фёдору Ивановичу пришлось удалиться.
Премия
Весной 1957-го Министерство культуры объявило конкурс «под девизом» на сочинение обязательной «конкурсной» фортепианной пьесы для Первого конкурса им. П.И. Чайковского. Я получил первую премию, гонорар, и впоследствии пьеса была напечатана.
На конкурсе играли пьесу Д.Б. Кабалевского.
Николай Каретников