17 марта Борису Николаевичу Полевому исполнилось бы сто лет
Кажется, только вчера мы сидели с ним в редакционных кабинетах «Юности», обсуждая очередной номер журнала, ездили в родную Тверь и на строительство железной дороги Сургут – Нижневартовск, над которым шефствовала наша редакция, и весело отмечали знаменательные даты. Впервые я увидел Бориса Полевого, по-моему, осенью 1946 года, когда он выступал в Калининском доме офицеров с рассказом о Нюрнбергском процессе, где ему довелось быть в качестве корреспондента газеты «Правда». На сцене стоял высокий красивый человек с непослушной копной тёмных волос, которые он иногда смешно ерошил, отвечая на вопросы. Все мы – тверяки – гордились своим земляком, автором нашумевшей «Повести о настоящем человеке», только что опубликованной в журнале «Октябрь». Слушая Полевого, я, конечно, и думать не думал, что через много лет мне выпадет большая и долгая радость работать вместе с Борисом Николаевичем в редакции одного из самых популярных журналов того времени – в «Юности». Так решил он сам, пригласив меня быть его первым заместителем. И хотя комсомольское начальство не отпустило меня тогда – я был замзавотделом пропаганды ЦК ВЛКСМ, – Полевой полтора года ждал моего прихода и держал для меня это место.
Но вначале были частые встречи в Москве и в Твери, переросшие вскоре в добрую и многолетнюю дружбу. Каким он был – знаменитый писатель и просто человек по имени БэНчик, как его нежно называли за глаза в редакции «Юности»?
Мои заметки о Полевом – это не литературные размышления о его творчестве. Об этом много написано. И не просто воспоминания о встречах с ним – это, скорее, познание образа, который, с годами уходя всё дальше от нас во времени, тем не менее всё глубже раскрывается в своих дневниках, письмах, в нашей памяти. И как бы по-новому рождается в моём сердце...
В те, теперь уже далёкие пятидесятые – семидесятые годы, когда слава ходила за ним по пятам, он оставался на редкость простым, добрым, отзывчивым человеком. Не считал для себя обузой обивать пороги высокого начальства, чтобы защитить кого-то от несправедливости, выбить у власти квартиру юному талантливому автору, отстоять чью-то яркую повесть от посягательств цензуры. Он писал свои письма в разные инстанции, и подпись «Б. Полевой» действовала магически на чиновников. Бывший фронтовик, легендарный военный корреспондент, побывавший в опаснейших переделках, Борис Полевой не расставался со своим мужеством и в обычной жизни. Оно проявлялось по-разному – от готовности прийти на помощь понукаемой властями истине до честных поступков в каждодневной работе. Внешне мягкий и даже сентиментальный, он никогда не сдавался, если это касалось его принципов. Была у него ещё одна прекрасная черта. В тяжёлые моменты, когда на журнал за ту или иную публикацию обрушивался гнев с партийных верхов, он всё брал на себя и, мало того, своей авторитетной спиной заслонял от неприятностей непосредственных «виновников». Так, однажды, когда Галка Галкина – придуманный им сатирический образ – язвительно высмеяла автора повести «Тля» Шевцова, покровительствующий в то время Шевцову очень влиятельный член Политбюро ЦК КПСС
Д. Полянский попытался учинить разнос авторам фельетона (а под именем Галки Галкиной выступали известные ныне всей стране писатели – Григорий Горин, Аркадий Арканов, Виктор Славкин, Марк Розовский...). Борис Полевой сказал Полянскому, что фельетон написал он сам. И даже потом расписался в гонорарной ведомости, чтобы люди Полянского не узнали истинных авторов. Гроза пронеслась, потому что имя Полевого было слишком высоко и авторитетно.
Много позже была ещё одна знаменательная история. Евгений Евтушенко принёс в «Юность» свою новую поэму – «Северная надбавка», – очень сильную и острую вещь. Полевой в это время попал в больницу. Я подписал поэму в набор. Но когда печатался номер, по приказу ЦК КПСС типографские машины остановили и меня вызвали «на ковёр». Назревал скандал. Однако после всех споров, замечаний и угроз в мой адрес всё-таки удалось отстоять поэму. Евтушенко приехал ко мне домой, чтобы вместе как-то спасти очень важные для него строки, перечёркнутые повелительным карандашом. Поэт всё время допытывался, какому идиоту пришла в голову мысль рубить поэму. Он знал, что не мне, потому что я при нём отправил её в типографию. Но ссылаться «на инстанции» я не имел права. Время было такое – иди туда, не зная, куда, делай то, не зная что. И тут позвонил из больницы Борис Николаевич. «Скажите своему другу, уважаемому Евгению Александровичу, что это я, старый козёл, по причине своего невежества и редакторской перестраховки придираюсь к его поэме».
Я понимал, что Полевой не хотел, чтобы на наши отношения с Евтушенко легла тяжесть авторской обиды. И в то же время он дал понять, что защитит меня от «царского» произвола. Поэма была напечатана и имела большой успех. Спустя несколько лет в одном из томов своего собрания сочинений Евгений Евтушенко по-доброму вспоминает ту нашу битву за «Северную надбавку».
Честность и скромность Полевого проявлялись во всём. Он никогда не давил никого своим авторитетом, умел слушать возражения и критику в свой адрес. С ним можно было говорить обо всём, не боясь быть непонятым. Сохранилось его письмо от 3 февраля 1963 года председателю Комитета по Ленинским и Государственным премиям
Н.С. Тихонову, в котором он просит снять роман «Глубокий тыл» с обсуждения: «Из газет я узнал, что мой роман «Глубокий тыл» внесён в список произведений, представленных на соискание Ленинской премии. Я искренне благодарю товарищей, выдвинувших его. Но ведь согласно Указу Ленинской премией могут быть увенчаны лишь самые высокие литературные вершины. При всём добром отношении читателей к моему новому роману я его «такой высочайшей вершиной» не считаю».
Это был поступок. В те годы Ленинская премия была высшей литературной наградой. И многие писатели мечтали бы её иметь.
Помню и такой случай. Начинающий прозаик Владимир Тихвинский принёс в редакцию рукопись своей первой повести, посвящённой военному детству. Мне повесть понравилась. Но Полевой высказался категорически против. «Почему?» – спросил я шефа. «Всё это выдумки... Такого не было в войну...» «Но это его биография, – настаивал я. «Вы не воевали, Андрей, а я, извините, фронтовик».
Я понял, что коса нашла на камень, и предложил дать прочесть рукопись членам редколлегии – участникам Великой Отечественной войны. Полевой согласился. К его удивлению, они поддержали меня. И тогда Борис Николаевич, насупясь, сказал мне: «Как говорили у нас в армии, если старшина идёт не в ногу со взводом... В общем, печатайте...»
А ведь мог бы как писатель и как главный редактор журнала поступить иначе, настоять на своём. Не стал. Уважал мнение других. И когда счастливый автор через пару месяцев пришёл в редакцию с очередным номером «Юности», в коридоре он встретил Полевого. «Спасибо...» – начал было Тихвинский, но Борис Николаевич перебил его: «Благодарите не меня, а своих товарищей и коллег... Я был против публикации. И, видимо, был не прав...»
Надо быть сильным и очень светлым человеком, чтобы не побояться за свой авторитет и вслух признаться молодому автору в своей неправоте. Уже в кабинете он весело спросил Тихвинского: «А вам никто не говорил, что вы невероятно похожи на портреты Карла Маркса?» «Как же... Говорили». И тут же рассказал смешную историю, как возле дома писателей его остановил какой-то подвыпивший человек и, глупо ухмыляясь, спросил: «Это ты?!» «Я», – ошалело ответил Тихвинский... – «Дай закурить, Фридрих...»
Полевой обожал шутки, ценил юмор, сам рассказывал много смешного из своей жизни. Любил редакционные праздники. Но не жаловал официальные приёмы и юбилеи. Когда ходил в Кремль, доставал из кармана Звезду Героя, завёрнутую в салфетку, и прикреплял к лацкану пиджака...
Помню, едва подкатило его 70-летие, он неожиданно залёг в больницу. Мы все в редакции, конечно, огорчились. Но отмечать решили весело. Выпустили стенгазету, приготовили подарок, сочинили остроумное приветствие. К вечеру накрыли в зале праздничный стол... Неожиданно мне позвонил БН. «Ну, как вы там? Ещё в трезвых ходите? Поди, подумали, что главный, как последний жлоб, подался в больницу, чтобы не тратиться?.. Там у меня в правом ящике стола, – вы знаете где, – спрятана заначка. Возьмите конвертик. Пригодится...» Мы, естественно, взяли. Действительно пригодилось. Сумма по тем временам была оставлена немалая – более ста рублей. Потом я прочёл Полевому наш весёлый адрес и сказал, что в редакции его ждёт подарок – большой хомут как символ его редакторской жизни. Он засмеялся. «Хомут пока поносите сами, Андрей, а что касается адреса – уберите подальше. Может, пригодится на памятник...» Но я понял, что он был доволен нашим вниманием...
В те юбилейные дни, когда Борис Николаевич уже вышел из больницы, мы с Алексеем Пьяновым ездили в Тверь, где Полевому вручили ленту почётного гражданина. Он был счастлив, потому что очень любил свой родной город.
Как-то задолго до этого, гуляя с шефом по вечернему берегу Волги, я неожиданно услышал от него: «Вот соберусь на пенсию и перееду насовсем в Тверь. А когда придёт время – схороните меня в Городне... Там такой вид на Волгу-матушку...» А я подумал: «Вот почему всякий раз, когда мы уезжали с ним из Москвы в Тверь, он просил непременно заехать в это старинное село, описанное ещё Радищевым, с красивой церковью XVI века – и печально смотрел с обрыва на открывшуюся внизу панораму...
Но вообще-то Борис Николаевич был очень жизнерадостным человеком. Весёлым, любопытным до всего. Не умел казаться значительным на людях. Мог у киоска с незнакомыми мужиками распить по кружечке пива. Или не дождавшись редакционной машины, лезть в переполненный троллейбус с рукописями, с продуктовыми кульками. Однажды он зашёл ко мне в кабинет в модном вельветовом костюме и... в носках. Я удивлённо спросил: «Чего это вы так налегке, Борис Николаевич?»
«Под дождь попал. Штиблеты намокли. А тут автор должен прийти...» Я вызвал машину и отправил его домой сушить штиблеты. А с автором мы разобрались. В другой раз мы опоздали с ним в Колонный зал на пленум Союза писателей. Все места были заняты, и, чтобы не привлекать к себе внимания и не мешать докладчику, Полевой сел на ступеньки антресолей, пока кто-то не уступил ему своё место.
Когда в редакцию пришла по почте повесть неизвестного нам Владислава Титова – «Всем смертям назло», безуспешно до этого бродившая по другим редакциям, Полевой с нашей подачи тут же прочёл её и послал автору телеграмму. Вскоре они встретились. Борис Николаевич был потрясён мужеством молодого шахтёра, который потерял обе руки, спасая своих товарищей. Повесть вскоре была напечатана. У главного была добрая привычка писать нашим авторам письма по поводу опубликованных в «Юности» их произведений.
Недавно Виталий Коротич рассказал мне, что он тоже получил в своё время письмо от Полевого, которое сыграло в его жизни особую роль. Дело в том, что Коротич по специальности был врач и, начав писать стихи, оказался на распутье – то ли уходить в литературу, то ли оставаться в медицине. Борис Николаевич в шутливой форме посоветовал ему поменять скальпель на авторучку...
Сколько тысяч таких писем, написанных непременно зелёными чернилами, хранится, надеюсь, в писательских архивах. Сколько открытий и творческих радостей пережил и он сам – настоящий человек нашего противоречивого времени – Борис Полевой.
, первый заместитель главного редактора журнала «Юность» с 1972 г. до 1981 г., главный редактор – с 1981 г. до 1993 г.