Море бытия, сутолок и сплетен...
Для чего же я, если не бессмертен?
Всё короче путь, всё острее плата
за печаль вдохнуть воли и заката...
Равиль БУХАРАЕВ, 1983
Кукушка. Кучевые облака.
Мне, может быть, не будет сорока...
Так он написал, когда ему и 30 не было. Прекрасно зная, что поэту нельзя в стихах свою судьбу предсказывать. Но, слава богу, это предсказание не сбылось. Уберегла его судьба для других трудов, событий и свершений, о которых мы в нашей общей с ним поэтической юности и не помышляли.
Но потом, когда ему было уже за 40 и мы уже жили в Англии, он опять нарушил это известное всем поэтам негласное правило – не говорить в стихах о своей смерти:
Да разве не жаль, что я раньше умру,
Едва ощутив Бога ради,
Как сердце щемят на английском ветру
Твои золотистые пряди...
И потом, когда ему было едва за 50, опять о том же в стихах, посвящённых памяти сына Василия:
Когда вернусь в казанские снега,
Мы разглядим друг друга в свете Бога,
И я пойму, о чём была туга,
И я пойму, зачем была дорога...
Мой мальчик, потерпи ещё немного,
Пока вернусь в казанские снега...
Такие настойчивые, многолетние предсказания ранней кончины и заставляли его торопиться в трудах. Количество сделанного им – не за 60 лет жизни – а всего за 40 лет интенсивной творческой работы, кажется невероятным. Стихи, проза, политология и экономика, историографические и теологические труды, переводы поэзии и прозы. При этом многие книги были им написаны на других – английском и венгерском – языках. На высочайшем уровне. Словно внутри у него жили ещё несколько человек. Иначе как нам всем понять эти невероятные перевоплощения из русского писателя татарской национальности в венгерского поэта, написавшего первый в истории венгерской литературы венок сонетов!
Он жадно и быстро работал и так же жил – на пределе последних сил, в полном смысле слова – до упаду. Знаю. Видела. Наблюдала. Восхищалась и помогала чем могла.
А кукушка, которую он накликал в молодости, в январе 2012 года вдруг оборвала свой роковой отсчёт. Улетела.
От человека исходят труды.
Всё остальное – от Бога...
В том числе и неведомые нам самим пределы нашего земного бытия. Будем уповать на бытие небесное. Он верил в то, что оно есть. Вернее, мы вместе с ним были в этом убеждены.
Он всегда торопился. Спешил. Всё делал предельно быстро. Но при этом невероятно качественно. А порою просто блестяще. С отличием окончил школу и университет. Быстро изучил иностранные языки. Быстро написал научный труд в аспирантуре мехмата МГУ. И первая его поэтическая книга вышла рано – в 24 года, а значит, быстро. Рано и быстро был принят в Союз писателей. Рано женился. Быстро и хорошо переводил поэзию разных народов. Быстро печатал на машинке и рано стал писать стихи и даже романы в стихах не от руки, а на печатной машинке, а потом и на компьютере – так быстрее. Быстро схватывал суть самой сложной мысли. Прямо на лету. Книги читал по диагонали – с невероятной скоростью, всегда схватывая самую суть, запоминая и цитируя самое главное. Такой он выбрал СКОРОСТНОЙ РЕЖИМ ЖИЗНИ. На пределе дозволенного природой...
Не человек, а огнемёт. Даже ел необычайно быстро – жаль было отпущенного для других свершений времени. И я понимала, как никто: спешит, торопится исполнить своё ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. Да. В таком вот высоком, но не высокопарном духе. А уж теперь и вовсе не стоит стесняться высоких слов, когда уже всё свершилось и исполнилось. Да.
18 октября 2013 года ему исполнилось бы всего 62 года.
24 января 2014 года – ровно два года со дня его ухода в мир иной.
Лидия ГРИГОРЬЕВА
Равиль БУХАРАЕВ
* * *
Невыносима туга или нет,
не пропадут потуги.
В том, что ты неплохой поэт,
нет никакой заслуги.
Сколько породы ради руды,
как далека дорога…
От человека исходят труды.
Всё остальное – от Бога.
ДОРОГА
И повела без Бога
горестные стада
пасмурная дорога
в светлое никуда.
Что ни бугор – горбата,
родненькие мои,
что ни загиб – рогата,
словно язык змеи.
Тварь уродит ли двойню,
рядят по простоте:
левый бежит на бойню,
правый ревёт в гурте.
Будет и в нём потреба.
Все ли мученья – зря?
Вот и она – вполнеба
Судного дня заря.
* * *
Где мой труд, Господи, где мой дом?
Где мой сон, Господи, где мой сад?
Всё Тобой, Господи, – не трудом,
а трудом, Господи, – всё не в лад.
Где мой труд, Господи, – у людей?
Что же мне ни оклика, ни письма?
Как о людной родине ни радей,
грустно в одиночестве, и весьма.
Где мой труд, Господи, – у Тебя,
искрой счастья в пламени чудных сил?
На кресала жизнь мою истребя,
о другой бы милости не просил...
Так и есть, Господи, так и есть,
это рай, Господи, это ад,
как любовь, Господи, как болесть,
невпопад, Господи, невпопад.