«Дикое поле. Донецкий проект» – один из немногих литературных журналов в СНГ, имеющих многочисленных читателей в разных странах. Оригинальная концепция издания привлекает всё новых авторов, в том числе первого ряда. В украинском журнале наряду с другими литераторами публиковались Сергей Аверинцев, Лев Аннинский, Александр Городницкий, Игорь Губерман, Игорь Иртеньев.
«Литературная газета» беседует с главным редактором журнала «Дикое поле», доктором филологических наук, заведующим кафедрой теории литературы и художественной культуры Донецкого национального университета, писателем Александром Кораблёвым.
– Александр Александрович, топоним «Дикое поле» в названии журнала и реальный, и метафорический. Какие значения он в себя включает?
– Дикое поле – спорная территория. На это название претендуют чуть ли не все степные области России и весь юго-восток Украины. Но мы не собираемся ни с кем спорить. Для нас достаточно, что на старых картах Диким полем называется территория нынешнего Донбасса, где и выходит по праву журнал с таким названием. С XIX века эта местность стала стремительно превращаться в Новую Америку, по выражению Блока. Но так и не превратилась. Что это сейчас – никто точно не знает. Одни считают, что это Зона, где причудливо переплелись советскость и криминалитет. Другие – что это только шахты и футбол, в отсутствие истории, культуры, традиции. Третьи – что, наоборот, как раз в этом месте и начиналась европейская история: здесь жили скифы, здесь бывали сарматы, гунны, хазары, печенеги, половцы, отсюда родом скандинавские и древнегреческие герои. Вот все эти значения и включает в себя топоним «Дикое поле».
– Не стала ли на время таким глухим пространством постсоветская территория? Фильм Михаила Калатозишвили «Дикое поле», вышедший на экран в 2008 году, как раз об этом. Неприкаянные герои фильма практически лишены связей с внешним миром…
– Пожалуй, стала. Когда монах уходит в скит, его внешние связи с миром ослабевают, но усиливаются иные, внутренние. А с современным человеком происходит обратное: его связанность с внешним миром постоянно усиливается (особенно в последние годы: телевидение, телефон, Интернет), но по той же закономерности обычно за счёт утраты глубинных, духовных контактов, а они ему – как духовному существу – ещё более необходимы…
– Значит, дикое поле – везде? Или, к примеру, саратовский и ереванский проекты «Дикого поля» возможны, а берлинский или парижский – нет?
– Отвечу так: дикое поле – там, где нет ни культуры, ни цивилизации. О таких местах говорят с печалью и сожалением, но почему-то, когда выпадает случай, отправляются в эти места. Хотя бы день побыть среди дикой природы. Что означает эта потребность? Ведь что-то же означает? По-видимому, кроме «цивилизации» и «культуры», между которыми раздваивается человечество, для устойчивого равновесия ему нужна и третья точка опоры – первозданность, «дикое поле». Но это не Великий Отказ, это – Великий Возврат.
– Журнал «Дикое поле» в подзаголовке обозначен как «интеллектуально-художественный». Какова концепция вашего издания? Оно ориентировано на читателя «до востребования» или предполагает определённую читательскую аудиторию?
– Автор должен думать о читателях тогда, когда их оказывается слишком много. Это верный признак среднего уровня. Поднимаясь или опускаясь – он будет терять читателей. Но писателю легче быть свободным, он одинок, а как быть редактору журнала, если не думать о подписчиках? Мне же просто повезло: журнал «Дикое поле» материально и морально поддерживает мой друг и партнёр Вадим Гефтер, позволивший ему быть по-настоящему независимым.
– Сколько уже лет выходит журнал? Какова периодичность выпуска?
– Издание достаточно массивное, 300 страниц, выходит неторопливо, два раза в год, сейчас готовится 14-й выпуск. Поэтому в нём нет злободневных, быстро устаревающих материалов, но есть срезы времени, попытки осмыслить, что с нами происходит.
– Журнал отличается оригинальной композицией. Он построен как триптих ярусов небес – «Верхнее небо», «Среднее небо» и «Нижнее небо». На каждом небесном этаже – свои разделы: «Птицы», «Рыбы», «Полевые структуры», «Сферы», «Междуречья», «Следы на воде» и др. Как сложилась такая композиция?
– За основу взят «скифский стиль», который ещё называют «звериным». Поэтому у нас поэты – «птицы», прозаики – «рыбы», критики – «звери», философы – «змеи»… Это конкретизация одного известного прозрения, помните? «Да, скифы мы…» И там же: «Нам внятно всё…» Вот такая же первобытная, жадная всевнятность присуща и нашему журналу: он вбирает в себя и «жар холодных числ» (рубрика «Полевые структуры»), и «дар божественных видений» (рубрика «Святые горы»), и даже «Кёльна дымные громады» – из кёльнских авторов могу назвать Алексея Парщикова и Демьяна Фаншеля.
– Какими смыслами наполнены понятия «метакритика» и «поэтическая рулетка», упоминаемые в рубрикации журнала?
– Очень трудно выйти за пределы своей парадигмы. Нелегко правоверному «деревенщику» возлюбить «авангардиста», а правильному рокеру невыносимо слушать попсу или шансон. Но – надо, если мы намерены жить вместе. Это не значит, что все пробы литературной эволюции равноценны. В поэзии, как и в природе: есть орлы и куропатки, синицы и журавли, колибри и страусы. И всей этой живой твари найдётся место в «Диком поле». Здесь не утверждается какая-то одна точка зрения, «орлиная» или «куриная». Точка – это то, откуда видится целое. Это тоже интересно, но для размыкания поэтического сознания важнее сама плоскость, соединяющая все точки, – поле всех значений, первооснова всех смыслов. Всякая попытка преодоления своей «точечности» и есть «метакритика». Например, когда в «Диком поле» представлялись итоги литературного конкурса «Русский Stil – 2008», то вопросы были не только к лауреатам, но и к судьям, и не только о результатах, но и о критериях оценки.
«Поэтическая рулетка» – это шанс для начинающих или малоизвестных авторов. Ставка – одно стихотворение. Затем шестёрку конкурсантов публично обсуждают литературные эксперты – это в любом случае полезно. После чего автор, набравший наибольшее количество голосов, награждается полноценной публикацией в журнале.
– Сайт «Дикого поля» находится по адресу: http://www.dikoepole.org. Какие приятные сюрпризы ждут посетителя этого сайта? Какова посещаемость журнала в Интернете?
– Сейчас 3–4 тысячи посещений в месяц. Не знаю, много это или мало. Специально никого не зазываем, но всем рады. Есть задумка создать при сайте закрытый литературный клуб «Гамбургский счёт», что-то вроде описанного В. Шкловским, где литераторы могли бы сами, не апеллируя к читающей общественности, выяснять, кто есть кто в современной литературе. Чем активнее работают PR-кампании, тем острее нужда в незаангажированных суждениях.
– Драма сейчас стала довольно редким жанром. Тем не менее на страницах «Дикого поля» немало пьес. С кем из драматургов вы сотрудничаете? 
– Редкий – потому что рискованный. Для журнала. Кто ж станет читать пьесу? Её надо смотреть. Но иногда приходится рисковать – например, когда пьеса органично вписывается в контекст номера. Так, в фестивальном выпуске журнала оказались уместными пьеска-рассказ «Моцарт и Сальери» Михаила Блехмана из Канады и полижанровая композиция нашего земляка, а ныне московского режиссёра, актера и драматурга Игоря Пеховича «Так же просто, как лгать…».
– Создателей журнала, по-моему, здорово выручает юмор. В выходных данных главный редактор включён в группу «Чернорабочие», а в программе презентации журнала в Булгаковском доме назван «мистическим редактором». Я храню эту афишку как «подниматель настроения».
– Всё просто: «чернорабочий» – потому что всю чёрную работу редактор делает сам: отбирает и готовит тексты, продумывает композицию, контролирует вёрстку и печать. А «мистический» – потому что в своё время он написал «астральный роман» о творчестве Михаила Булгакова. А такая школа не проходит бесследно. Захотелось попробовать создать «авторский» журнал – как художественную целостность, как единую книгу, которая как бы сама себя составляет, где редактор не главенствует, а «угадывает», что и как должно быть.
Традиционный «толстый» литературный журнал напоминает склад, куда поставляется разнообразная продукция: стихи, проза, критика, юмор… А есть журналы, которые напоминают салон: в них значимы не только тексты, но также их подача, расположение и т.д. В таком журнале впечатление от произведений получается не суммарным, а многократно перемноженным, поскольку сама конструкция издания предрасполагает к целостному восприятию. Например, «Воздух» Дмитрия Кузьмина.
Возможна и ещё большая степень журнального единства – когда и сами материалы оказываются внутренне созвучными, срифмованными, разнообразно соотнесёнными. Это журнал-книга – тематическое, стилистическое или концептуальное единство.
А бывает, – и это, по-моему, самое интересное, – когда журнал составляется сам. Это удивительный, завораживающий процесс – таинство самосозидания, когда уже соединившиеся, нашедшие друг друга материалы начинают притягивать себе подобные, притом из самых отдалённых мест: из Европы, Америки, даже из Южной Африки, откуда недавно к нам пришла статья о поэтике русской популярной литературы. В общем, обычная, чернорабочая мистика. «Дикое поле».
– В журнале интересные логотипы рубрик и подрубрик, оригинальные колонтитулы. Дизайнер «Дикого поля» – обладатель тонкого вкуса. И чувства юмора – чего стоит Пегас, впряжённый в плуг…
– Дизайн журнала разработал донецкий художник Владимир Шатунов. Естественно было бы ожидать от журнала с таким названием стилизации под архаику, но мы пошли на нарушение читательских ожиданий. Решили делать современный, стильный проект, а всю архаику спрятать в глубину, в структуру, в подтексты и затексты. Есенин мог надеть косоворотку, но мог и английский костюм, – суть его поэзии зависела от другого…
– Александр Александрович, как вам удаётся совмещать преподавание, научную работу, литературное творчество и издание такого серьёзного журнала? Казахстанский многожанровый писатель Герольд Бельгер говорит, что отдыхает, меняя один вид литературной деятельности на другой: от художественной прозы переходит к критике, от критики – к переводам, от переводов – к редактуре…
– Для меня это опыты целостного мировоззрения. Опыты соединения различных дискурсов, а в конечном смысле – попытки корректного совмещения науки и искусства, философии и религии. Но журнал – это не просто экспериментальная колба. Это волшебный способ расширить эксперимент «до чёрт знает каких размеров». Надо пояснить?
Тема моей докторской диссертации – «Русская художественная литература как источник филологического знания». Базовые представления о литературе строятся на чём угодно – на школьных хрестоматиях, на вузовских учебниках, на чьих-то сентенциях, парадоксах, слоганах, но чаще всего – на собственной прихоти. Любая нелепость, повторённая многократно, громко и внятно, может стать принципом нового направления.
Но это только одна сторона проблемы. Допустим, мы согласны, что смысл литературы надо искать в ней самой. Но как его извлечь без искажений и без потерь? Как вытащить рыбку из аквариума, чтобы она не умерла в наших руках? Только поместив в другой аквариум.
Филологическое знание – это не только теоретическая транскрипция художественных истин, это, строго говоря, вообще не наука или, точнее, не только наука. Это, по определению нашего выдающегося филолога С.С. Аверинцева, «содружество гуманитарных дисциплин». Это и научный фундамент (текстология, аналитика, библиография), но это и этажи художественной практики (литературная критика и эссеистика), и купол смыслового завершения (герменевтика и гомилетика). Все эти форматы равно необходимы, и филолог имеет личное право выбирать, что ему ближе по складу ума, по творческому темпераменту. Лично мне интереснее пограничные формы, соединяющие науку, искусство и религию. И я уже не удивляюсь, что мои «инонаучные» книги («астральный» роман «Мастер», научно-художественные исследования «Тёмные воды «Тихого Дона», «Криптография «Мертвых душ» и др.) вызывают острую критику.
Преподавательская работа – экстраполяция исследовательской. В Донецке это возможно. Здесь же действует Донецкая филологическая школа: студенты на лекции могут услышать, что природные законы – это законы языка, что филология – это любовь, а главный предмет ее любви – то самое Слово, которое было в начале. А потом, на практических занятиях, их еще «заставляют» что-то сотворить, дабы они на практике уразумели, что это такое – выразить невыразимое.
Кому мало университетских занятий – приходят на собрания Вольного филологического общества. Это такой литературный процесс в пространстве четырёх стен. Каждую неделю в течение уже двадцати лет. Интересно же.
И журнал – тоже одна из вариаций всё того же всеединства, завещанного нам Серебряным веком. Если не видеть внутренних связей и перекличек, он может показаться слишком пёстрым, разнородным, эклектичным. Сумбур вместо музыки. Но это уж на какой слух…
– «Дикое поле» читают не только на Украине, но и в ближнем и дальнем зарубежье. В чём трудности «пересечения» границ?
– Самые закрытые границы – невидимые, культурные. Но, может, их и не нужно «пересекать». Культура, собственно, и существует на границах, которые не только разъединяют, но и соединяют. Смешение – смешно, не более того, а для жизни, для реального развития нужно уметь сближать и совмещать «далековатые явления»: «своё» и «чужое», «старое» и «новое», «верхнее» и «нижнее», но при этом – не смешивая подлинное и фальшивое, не изменяя себе и не пытаясь уподобить себе других.
– Вы стали лауреатом Международного конкурса литературы и искусства «Русский Stil – 2008», прошедшего в Штутгарте…
– Надо же было знать, что чувствует участник конкурса. До этого мне приходилось бывать лишь в роли организатора или члена жюри подобных состязаний.
Хорошо помню первое ощущение в Германии: «Куда я попал?!» Потому что на фестиваль приехали те, кто мог приехать, и почти никого – из победителей конкурса. В таких случаях, чтобы не расстраиваться, надо переосмыслить ситуацию. И я тут же её переосмыслил. Я стал думать, что такой расклад – большая познавательная удача, а не наоборот; по-видимому, иначе и не бывает: фестиваль притягивает в основном тех, для кого поэзия – тусовка, трамплин, арена, турнир, карнавал или ещё что-нибудь подобное. А поскольку фестиваль – это ещё и прожекторы славы, то возникает иллюзия, что всё попадающее в эти лучи и есть современная поэзия – её уровень, стиль, предпочтения.
На самом же фестивале в Штутгарте сердцевиной и средоточием стал «Слэм» – современная литературно-эмоциональная манифестация. Чтобы победить в этой акции, нужно было не просто войти в уши слушателей – нужно было поставить их на уши. И это тоже было познавательно. Я увидел, как современная поэтика подвергается слэмированию.
И ещё один фестивальный момент, о котором нельзя не сказать: поездка в Баден-Баден. Выглядит как рекламная заманка, туристический трюк. Но, как оказалось, это было едва ли не самое сильное поэтическое впечатление. Существует же магия места. Что влечёт русских писателей в такие места? Формулировать не обязательно, достаточно почувствовать и запомнить – пригодится.
Конечно, литературные фестивали необходимы. Чтобы явить неявное – уровни, тенденции, интенции; чтобы увидеть, что ты не один; чтобы услышать и узнать своих.
– С какими журналами, выходящими на Украине, контактирует «Дикое поле»?
– Много общего, включая совместные акции, с киевскими журналами «Соты» Дмитрия Бураго и «Радугой» Юрия Ковальского. Есть контакт с украинско-германскими журналами «Крещатик» и «Склянка Часу», с харьковским «Союзом писателей», донецким «Четыре сантиметра Луны» и горловским Dasein.
– Какие, на ваш взгляд, преимущества у регионального писателя перед столичным?
– Меньше культурного спама.
Беседу вела