Картинки неуходящего прошлого
Игорь ГАМАЮНОВ
Эти дневниковые заметки я делал для себя, в «рабочих тетрадях», сопровождавших все мои «литгазетовские» годы (а им уже 27 лет). Какие-то из них в конце концов стали газетной или журнальной публикацией, какие-то так и остались фотографическим слепком момента. Недавно, листая их, я убедился: они со временем обрели документальную ценность. Потому что отразили пережитые не только мной, а всеми нами события и заблуждения последних двух десятилетий. Перечитывая их, я пережил чувство человека, побывавшего в разных исторических эпохах, продолжающих, как ни странно, сосуществовать в сегодняшней реальности.
О чём и свидетельствую. Июль 2007 г.
«ПРОТИВ ДЕМОКРАТИИ»
9 декабря 1994 года Наши кабинеты в редакции рядом. Обычно он сидит с открытой дверью. Прохожу мимо, здороваюсь. Окликает, снимая очки. Улыбается: «А знаете, что про вас мне сказали вчера в Минюсте? Спросили, что случилось с Гамаюновым, – он теперь против независимости судей? То есть против демократии?»
Оправдываться? Нелепо. Он, судебный очеркист с именем, внимательно прочитывает все мои статьи. Знает: они основаны на фактах сермяжной нашей действительности и мнениях профессионалов силовых структур, записанных на диктофон. Выпускают судьи из следственных изоляторов «авторитетных» уголовников до суда «по подписке о невыезде»? Выпускают. Бегут уголовники за пределы страны? Бегут. А если остаются, то так запугивают свидетелей, что дело до суда не доходит. Или в суде разваливается «за недоказанностью».
Просматриваются за этими решениями судей корыстные мотивы? Их трудно не разглядеть: именно у этих судей вдруг появляются роскошные дачные особняки и дорогие иномарки. Провести следствие? Взять с поличным? Но по нынешнему статусу против судьи невозможно провести оперативно-следственные действия. Он неприкосновенен! Даже если все вокруг знают, сколько ему нужно дать (через секретаря или адвоката), чтобы оказаться на свободе.
Так можно ли судью-преступника привлечь к уголовной ответственности? Можно, отвечают мне. Если квалификационные коллегии судей дадут своё «добро». Не дают! Потому что не заинтересованы «пятнать честь мундира». То есть судейской мантии. Результат? Нет (или почти нет) таких уголовных дел. А расценки – какой судья сколько стоит – есть. Легко узнать, стоит лишь потолкаться в коридорах районных и областных судов.
И про это знает мой старший коллега. Но считает: писать не надо. Лучше промолчать. Болезнь роста, пройдёт. Нельзя бросать тень на судебную реформу…
Странно эволюционировало его сознание! В 80-х он писал о судебных ошибках, не оглядываясь на запреты. Сейчас сам готов запрещать. Ради чего? Ради молодой неокрепшей демократии? Да разве можно строить демократию на гнилой основе? И откуда вдруг взялась в нашей редакции эта манера: стоит высказать своё, не совпадающее «с установкой», мнение, тебе клеют (пока, правда, полушутя) ярлык «противника демократии»?
…Дозваниваюсь (с трудом) до профессора права Александра Максимовича Яковлева. Прошу дать интервью. В 80-х он стал широко известен (отчасти потому, что мы с ним публиковали в «ЛГ» полосные диалоги о необходимости судебной реформы). Теперь он сам – часть механизма этих реформ, он – полномочный представитель Президента РФ в Федеральном собрании. Сутки расписаны по минутам. Выкраивает ровно 15 минут.
Еду в Госдуму – он сегодня там. Внизу охрана пропускает по редакционному удостоверению, заглянув предварительно в какой-то список на мятом листке. Поднимаюсь по широкой лестнице, потом – в просторном лифте. Строгая женщина вводит в его пустой кабинет, усаживает, спешно разливает чай в два стакана, напоминая: «У вас не более 15 минут». Я успеваю подключить к розетке свой громоздкий диктофон (так надёжнее – батарейки садятся быстро). Распахивается дверь. Александр Максимович почти вбегает. Жмёт руку. Отхлёбывает чай. Отвечает с привычной благожелательной полуулыбкой. Голос всё тот же – лекционно-просветительский.
Да, соглашается он, подтверждая факты «злоупотребления свободой» недобросовестными судьями. А судья теперь в соответствии с Конституцией наделён правом принимать решение об отмене ареста БЕЗ ПОСЛЕДУЮЩЕГО ОБЖАЛОВАНИЯ ЭТОГО РЕШЕНИЯ. Злоупотребления судьями этим правом породили острую необходимость нового законопроекта, позволяющего прокурору опротестовать решение судьи… Такой законопроект готовится… И деятельность судейских квалификационных коллегий должна стать «предметом специального анализа»… На 15-й минуте профессор произнёс итоговую фразу, которую я тут же решил вынести в подзаголовок: «Пресекая злоупотребления свободой, мы должны сохранить саму свободу!»
Ехал в метро с духоподъёмным ощущением: нет, не впустую наши публикации! Законодатели нас слышат!
…Интервью запланировано в номер на 21 декабря.
ПО МОГИЛЬНЫМ ХОЛМИКАМ
11 августа 1997 года
Утром издалека вижу у сторожки дачного посёлка рослую фигуру Фёдора Петровича. Опираясь на сучковатый посох, стоит, чуть ссутулившись, ждёт, когда подъеду. Заметив примотанные к велосипеду удочки, привычно спрашивает, улыбаясь:
– На уху позовёшь?
– Ну а как же! – отвечаю. – Только бы вот угадать, у какого берега меня окуни дожидаются.
– В Павельцево едешь? Лучше всего клюёт там, где Клязьма с каналом пересекается. Но не знаю, проедешь ли. Застроили дороги коттеджами.
– А я по берегу.
– По могильным холмикам? Ну давай.
Спрашиваю, что за холмики. Рассказывает: в 30-х, когда судоходный канал от Химок тянули, на его рытьё привезли заключённых – «врагов народа», так их тогда называли. Тут они и жили в бараках, возле Павельцево, за колючей проволокой – серые лица, голодные глаза. Жалостливые павельцевские женщины им через колючку бросали хлеб. Те кидались, вырывая его друг у друга. Тут они и умирали, истощённые. Тут их и закапывали, забрасывая землёй из только что вырытого русла. Весь береговой вал возле Павельцево, заросший сейчас клёнами и кустами жёлтой акации, по словам Фёдора Петровича, на самом деле братская могила, только об этом никто, кроме стариков, не знает.
– Хоть бы камень какой памятный положили, – говорит он задумчиво, – а то перемрём мы, свидетели, никто и не вспомнит, как всё было.
Под гул снижающихся к аэропорту Шереметьево пассажирских авиалайнеров разнообразной расцветки (хорошо смотрятся в густо-синем небе над кромкой леса!) пересекаю травянистую низинку, затем железнодорожную насыпь и въезжаю на единственную улицу села Павельцево, а из головы не идёт рассказанное Петровичем. Да, конечно, ни аэропорта с его самолётным гулом, ни вот этой насыпи с блестящими на солнце рельсами тогда не было. Да и сельские дома, конечно, перестраивались. Разве что вон та церковь, где помещалось недавно монтажно-строительное управление, а сейчас золотится над отреставрированным куполом новенький крест, не меняла своих очертаний.
Тонут старые избы в кустах сирени, в разросшихся запущенных палисадниках. Сидят на лавочках бабки, провожающие меня долгими взглядами, немало на своём веку повидавшими – и изобилие НЭПа, о котором рассказывал мне Петрович, и раскулачивание зажиточных мужиков, и тех самых, мотавшихся по этой улице активистов с наганами, создававших колхоз «Путь Ильича».
Сейчас здесь селятся летом дачники (сияющий изгиб Клязьмы в низинке действует на них гипнотически), поэтому село не бедствует, кое-где сквозь палисадники светятся новым тёсом обшитые дома, мальчишки у ворот толкутся с громко звучащими магнитофонами. Раньше, всего лишь несколько лет назад, эта длинная улица другим своим концом вытекала, уже без асфальтового покрытия, на зелёную поляну в излучине Клязьмы – место выпаса павельцевских коров. Теперь коров в селе нет, а там, где был их выпас, ни одного свободного квадратного метра: высятся плотно стоящие трёхэтажные дворцы, окружённые высоченными заборами.
Пытаюсь проехать, петляя меж ними. Слышу, как за металлическими глухими воротами гремят цепями сторожевые псы, оглашая дворы гулким лаем. Вижу нацеленные на меня из-за заборов глазки’ видеонаблюдения. Ощущение – будто тебя здесь взяли на прицел и ведут от одних ворот к другим, раздумывая, пристрелить сразу или подождать. Ни кустов, ни деревьев вдоль тесных улочек, только кучи строительного мусора.
Поплутав по этому странному, безлюдному сейчас, каменному селению, наконец выруливаю к зелёному склону, выталкиваю велосипед по узенькой тропке наверх, к зарослям жёлтой акации, и оказываюсь на гребне заросшего клёнами вала.
Впереди внизу в бетонных тисках серебрится рябью судоходный канал, движется по нему под звучание бодрой маршевой мелодии двухпалубный теплоход с разноцветной толпой веселящихся пассажиров, приветственно машущих руками всем, кого видят на берегу.
А позади меня тот самый коттеджный городок, только теперь, сверху, я вижу его дворы и его собак, дежурящих у металлических ворот. Кое-где замечаю людей. Вон у крыльца одного особняка на клумбе возится женщина в фартуке – домработница, судя по виду. А вон и хозяева с гостями на широком балконе второго этажа за накрытым столом – там тоже звучит музыка, но рукой мне никто не машет.
Качу велосипед по ухабистой тропинке, «по могильным холмикам» и вспоминаю рассказанное Петровичем: знают ли те, кто сидит на балконе, и те, кто машет мне с палубы теплохода, о «врагах народа», чьи безвестные кости истлевают в здешней земле?..
Как всё-таки посмеялась над нами история: в 17-м столько крови было пролито под лозунгом «Мир хижинам, война дворцам!». Всех, кто сомневался в необходимости такой войны, объявляли «врагом народа», а дворцы – вот они! – выросли. Причём по всей России, вокруг крупных городов. И снова разверзается опасная пропасть между богатыми и бедными. И снова разговоры об этом тонут в недомолвках, в нелепой налоговой политике, в правовом вакууме, который выгоден чиновникам и подкупающим их нуворишам. Такой вот зигзаг истории.
…Тропинка, петлявшая меж кустов, почти привела меня к тому заветному месту, где канал пересекается с Клязьмой, – там в мелкой песчаной бухточке раньше купалась павельцевская ребятня, а чуть подальше, за камышовыми зарослями, случался сказочный окунёвый клёв. Теперь это место оказалось с двух сторон отгороженным двухметровым сетчатым забором, протянутым от коттеджного городка вплоть до воды, с надписью, угрожающей строгими карами тем, кто посмеет проникнуть на запретную территорию. Хотя проникнуть туда без помощи бульдозера невозможно. У забора, на бетонном берегу канала, маячили две щуплые фигурки с удочками – мальчишка в бейсболке и дед в помятой соломенной шляпе. Спросил их, как успехи. Откликнулся дед:
– Какие тут успехи – один окунёк с палец величиной! Отгородили богачи себе всё – нам, павельцевским, к Клязьме не подойти. Вот и ходим с внуком без толку.
– А жаловаться на захватчиков не пробовали?
– Ну, пробовали. Да ведь они всё предусмотрели. Вон тот дом, видишь? Прокурор построил – на свою маленькую зарплату. А в том конце – дом милицейского начальника... Богачи знают, с кем делиться, а с кем – нет.
ВЫКУП ВЛАСТИ
25 января 1998 года
Выписываю из газетных сообщений:
...Лидер преступного мира по кличке Пудель, трижды судимый держатель воровского общака, создал в Хабаровске фирму – ассоциацию под названием «Свобода», а оказавшись в Москве, стал неизвестно как членом Комиссии по правам человека Общественной палаты при президенте РФ. В этом качестве побывал в Женеве и в США. (Его, рыжевато-кудрявого, я как-то видел по ТВ в одной из передач.)
...В Курской области зам. прокурора Курчатовской межрайонной прокуратуры попался на взятке в 10 тысяч долларов – брал за прекращение двух уголовных дел. (Таких же Пуделей?)
...В Иркутске начальник управления социальной защиты населения и президент фирмы «Баргузин-Авто» под видом доставки из Южной Кореи автомобилей для инвалидов присвоили бюджетных денег на 485 тысяч долларов.
...В Москве задержан, а затем арестован мэр города Ленинск-Кузнецкий, выходец из уголовной среды, трижды судимый, употреблявший свою власть в интересах преступного мира.
...И опять в Москве – в средствах массовой информации – почти месяц бурно обсуждался скандал, связанный с получением близкими к президенту РФ чиновниками фантастических по размерам гонораров, больше похожих на не очень умело закамуфлированную взятку, за книжку для узкого круга лиц – об особенностях приватизации в России.
...В одном из интервью бывший вице-премьер правительства РФ и бывший министр внутренних дел Анатолий Куликов сообщил: 40–50 процентов доходов организованных преступных групп уходит на подкуп государственных чиновников. (Про таких среди братвы в ходу фраза: «Он у нас на подпитке». Это не временные вливания, а – ежемесячная зарплата, превышающая его официальную в десятки, а то и в сотни раз!)
…Из моего интервью с доктором юридических наук Азалией Ивановной Долговой, президентом Ассоциации криминологов:
– Мне не раз приходилось слышать: организованная преступность и коррупция – лишь побочный продукт реформ.
– Я думаю, сама концепция реформ изначально несла в себе огромный криминальный потенциал. В книге Егора Тимуровича Гайдара «Государство и эволюция» эта концепция ясно выражена: у партийно-хозяйственной номенклатуры, по его мнению, нельзя было отнять власть силой. Её можно было лишь выкупить. В переводе с латыни «коррупция» – подкуп. Вот подкуп-то и стал официальным орудием преобразования социальных отношений в России.
– То есть бывшей советской номенклатуре дали возможность обрести разной величины куски госсобственности?
– Не только госсобственности. Было заявлено, что один из резервов переустройства общества – это теневая экономика и теневые капиталы. То есть все те подпольные цеха, открытые на бандитские «общаковские» деньги, где они отмывались. Вот эта чёрная криминальная собственность тоже стала источником подкупа бывшей, а затем и новой номенклатуры. Фактически коррупция превратилась в официальную политику государства.
– Но всё-таки невозможно отрицать очевидное: в магазинах всё есть, никаких очередей, зарабатывай деньги и покупай. И это – в стране многолетнего дефицита! Так, может быть, не было иного, кроме как криминального или полукриминального пути к товарному изобилию?
– Распространённое заблуждение. Сверкающие товарами витрины – ещё не показатель высокого уровня жизни основной массы населения – оно, как известно, не получает регулярно зарплату, и товары эти ему в большинстве своём недоступны. К тому же товары-то в основном импортные, «обмененные» на наши сырьевые ресурсы, а это говорит о том, что экономика наша пока в глубоком параличе. Почему? Вспомним январь 1992 года, когда было решено немедленно перейти к рынку. Началась обвальная реформа. Что происходит? Обесцениваются накопленные честным трудом деньги. Недавно знаменитый капиталист Сорос, приехав к нам, сказал: «Для того чтобы строить капитализм, нужны капиталы». У нас же их вдруг не оказалось! Реформаторы призывали народ: проявляйте инициативу, развивайте предпринимательство! А как? На основе чего? Молодые люди с предпринимательской жилкой были без средств, их родители, потеряв всё накопленное в советские годы в течение одного-двух месяцев, ничем им помочь не могли.
– Но ведь появились кооперативы, акционерные общества, фирмы, коммерческие банки, наконец.
– Да, появились. Но, мягко говоря, противоправным образом. Вспомните эпидемию с фальшивыми авизо, благодаря которым из банков уходили в карманы мошенников бюджетные деньги. А ваучерная приватизация, обманувшая население, которому обещали: каждый будет собственником?! А финансовые пирамиды типа «МММ», выкачивавшие последние стариковские деньги у пенсионеров?! На этом фоне номенклатура делила куски госсобственности, и эта делёжка носила отнюдь не джентльменский характер, если уж стала сопровождаться регулярной стрельбой в подъездах.
– Но чаще всего в этих разборках, по мнению милиции, гибнут бизнесмены, как-то связанные с профессионалами преступного мира.
– Если вспомнить статус всех жертв наиболее громких заказных убийств, то окажется (по этой логике): с профессионалами преступного мира был связан и отравленный банкир Кивелиди, и застреленный телеведущий Влад Листьев, и убитый в Подмосковье депутат Госдумы Сергей Скорочкин, и погибший издатель школьных учебников... Хотя и отбрасывать эту логику вряд ли сразу стоит. Криминологический анализ приводит нас к неутешительным выводам: оргпреступность, проникающая через коррупцию во все структуры общества, это отнюдь не побочный продукт реформ, а неизбежный результат их ориентации на коррупционный характер перемен. Да, власть у старой номенклатуры выкупили, но ведь ценой криминализации государства. И новые собственники, чтобы упрочить своё положение, в свою очередь, покупают новую власть…
Продолжение следует