Александр ЮДАХИН
ВОСПОМИНАНИЯ
В последнее время
суровые тучи нависли
над нами. Невесел,
давненько я песен не пел.
А помню, как ты мне писала
интимные письма,
и я, запираясь в каюте,
читал и краснел.
Разбившись в Бискае,
полгода зализывал рану,
хвалил непогоду
и нервы тебе не трепал.
Лишь помню от мамы
тревожную радиограмму:
почуяла с ходу,
что я в переделку попал.
Мы честно учились
Любови к отчизне отпетой
у лауреата –
учитель был жёсток и сед,
но это случилось
ещё до отъезда поэта
в страну заходящего солнца
на старости лет.
Порою звонит, говорит,
что не бит и не беден,
хотя не хватает врагов
и любимых людей.
Он там доживает,
а мы никуда не уедем
от наших насущных проблем,
непослушных детей.
Конечно, кому не мешает
уйти в кругосветку,
как я, моряком
иль с туристским комфортом купцом.
А нет, так напялить
в тайге накомарника сетку
и всласть порыбачить,
заесть самогонку рыбцом.
Развалины Нила,
крутые «привозы» в Ливане,
сугробы в Канаде,
сады азиатской родни…
Но всё это было при маме,
до гибели Вани,
до смерти мучительной сына,
в счастливые дни.
МАМА-ВЕТЕРАН
Не дожила родная до весны.
Пылится плащ
с молитвою зашитой.
Защитника Отечества снесли:
я и страна остались без защиты.
СУХОЙ КОСТЁР
Яну
Сухой костёр навряд ли удивит,
В нём мало треску и не видно искры,
он, как свеча, горит и не дымит
на крутояре полуночной Истры.
Сухой костёр готовят наперёд
вдали болота, на кремнистом месте,
Заранее охотник наберёт
вязанку дров по совести – по чести.
Костёр сложить –
как будто жизнь прожить,
не так положишь – и не загорится,
а запалишь – не надо сторожить,
живой огонь на лицах отразится.
ВОРЧУНЬЯ
Даже в безбедном Крыму
находила, латала
майки, искала очки –
я скучаю по ней.
Матушке в жизни
чего-то всегда не хватало,
хоть обходилась смиренная
долей своей.
Ей и сейчас не хватает
собачьего лаю,
ветреных чаек на Волге,
сыновней руки…
Как она там на рассвете
порой ковыляет
Средь муравы бесконечной
без верной клюки?
***
Т.К.
Лишь когда потеряли,
когда ты ушёл не спеша,
нам, бессмертный ребёнок,
тебя не хватило,
и рассыпалась искрами в небе
живая душа
и постылую взрослую жизнь
осветила.
И теперь для убогих
как птицы поют провода,
звёзды жалят бессонных уродов
лучами,
и пульсируют камни,
и жабрами дышит вода,
и деревья поводят плечами.
***
Дым осенних костров,
голубой над студёной рекою,
накрывает порой
ледяной запорошенный лом.
Дым осенних костров,
что он делает нынче со мною?
Я вернулся домой,
я успел на последний паром.
Наш паромщик суров,
но, однако, с улыбкой хорошей
я его попросил:
уступи, мол, отец, молодым.
Дай полнее вдохнуть
горьковатый с кладбищенской рощи,
с Бородинских садов
опьяняющий вишнею дым.
Я искал и нашёл.
Дощаник до апреля причален.
Два десятка домов
на угоре стоят в разворот.
На душе хорошо,
на душе ни тоски, ни печали.
Дым осенних костров
Над морозной деревней плывёт.
***
Я забылся в октябрьский день.
Мне казалось, что вот избавленье
от беды. Что Господь для людей
создал день.
(Остальное – затменье!)
Лес прозрачен. Погода ясна.
Перелётные птицы кричали.
Мне казалось, что снова весна,
что зима у меня за плечами!
***
Хорошая моя,
за что меня любить-то?
За то, что я старик
в сравнении с тобою,
не смог смолёных дров,
как люди, нарубить-то
да разлюбезен был
с хозяйкою рябою?
Желанная моя,
за что меня жалеть-то?
На Севере у вас такие ухажёры!
Они тебе свои, а я пришёл на лето.
И правду говорят,
что я мужик тяжёлый.
Невинное дитя, тебя не целовали,
наверное, ещё.
И после четвертинки
нам точно не бывать
с тобой на сеновале.
И хватит воровать
моё бельё для стирки.
СЕНЕКА
Неважно, с чего начинается мысль
и первая строчка.
Отважно душа
устремляется ввысь,
пуста оболочка.
Пока со звездою душа говорит,
безмолвен Сенека, –
напрасно лицо человека горит,
лицо имярека.
УЗБЕКСКОМУ ДРУГУ
Почему, говоришь,
Нет у русских народных поэтов?
Потому что, шалишь,
Нам не надобно звание это!
Стать поэтом у нас
потруднее, чем стать воеводой.
Разве сможет указ
Сделать чью-нибудь песню
народной?
МОСКВА