Человек, лежавший на широкой лестничной площадке, куда выходили двери трёх квартир, не шевелился. Доставая ключи, Зинаида замедлила шаги и наклонилась к нему.
– Ты жив? – спросила неуверенно.
– Жив, – тихо ответил мужчина, прикрывая лицо полой ещё не сильно поношенной куртки.
В это время резко открылась дверь квартиры напротив и на площадку выплыла дородная дама в цветастом халате.
– Что вы себе позволяете, милейшая соседка? – Она смотрела на Зину широко распахнутыми, ярко накрашенными глазами, в которых читалось возмущение, помноженное на брезгливость. – Лучше пригрейте этого алкоголика у себя на груди! Имейте в виду: вы не одна живёте в этом доме, у нас дети. Может, он заразный, сифилитик. Или ещё чего похуже! Я вынуждена позвонить в полицию, чтобы избавиться от него раз и навсегда. Вы думаете, мы не видим, как вы его подкармливаете? Ишь, развели здесь благотворительность! Я сейчас же вызываю правоохранительные органы. Так и знайте! – И она с грохотом захлопнула за собой дверь.
Расстроенная, Зинаида ещё немного постояла над распростёртым у её ног телом и вернулась в свою квартиру. «Наверное, соседка в чём-то по-своему права, – рассуждала она про себя. – Полиция увезёт бомжа в какую-нибудь ночлежку, где его отмоют, накормят и уложат в тёплую постель. А моя благотворительность, если вдуматься, действительно недальновидная глупость. Но эта размалёванная хабалка тоже хороша: «алкоголик», «заразный», «полиция»… Мы и знакомы-то с ней еле-еле, а она туда же – сразу в крик. Могли бы без скандала спокойно поговорить. Глядишь, нашли бы способ как-то по-другому помочь несчастному. Не похож он на алкаша беспросветного. Что-то в нём есть такое светлое. Может, из прошлой жизни осталось?»
Зинаида Петровна ещё долго прислушивалась, когда же объявится полиция, но проходил час за часом, а никто так и не появился. Видимо, решила она, привычка агрессивных жильцов коммунальных квартир лаяться в окружении парящих кастрюль и скворчащих сковородок из-за отсутствия общих кухонь будет теперь реализовываться на лестничных площадках.
Здесь они с мужем жили уже сорок лет. В пятьдесят втором по родственному обмену получили небольшую квартиру в сталинском доме, в самом центре столицы, где пересекались удобные транспортные артерии. И оказались… в царстве коммуналок. В начале 90-х годов в городе состоялось великое переселение: кто был никем – тот стал всем. Во всяком случае, так могло показаться коренным москвичам. Возникшие из ниоткуда нувориши за свой счёт расселяли обитателей клетушек в солидных домах и становились владельцами купеческих хором. Начались евроремонты с переносом стен и коммуникаций, делёжка стояночных мест под престижные автомобили. И, как следствие, – скандалы и судебные тяжбы. Зато подъезды стали чистыми, появились цветы на подоконниках и даже старые ковры на первом этаже.
Всё это доставляло удовольствие и радовало глаз. Но ушло – растворилось и исчезло – живое человеческое общение. Соседи даже перестали здороваться друг с другом. И не только по причине крайней невоспитанности, а в силу отсутствия коммуникации. Жизнь каждой семьи оказалась за семью печатями и за двойными железными дверями. Что, впрочем, не спасало от краж. Как гласит русская поговорка: «Против лома нет приёма». Как-то летом воры в течение ночи проникли поочерёдно в три квартиры. Соседи, приглашённые милицией в качестве понятых, рассказывали, что там на полу валялись норковые шубы, антикварные вещи. Всё осталось на месте. В том числе дорогостоящая посуда. Воры взяли только деньги и драгоценности. По всему выходило, что знали, куда наведываться и что искать.
Зинаида Петровна железную дверь поставила последней в своём подъезде.
– Что у нас брать-то? – делилась она со знакомыми. – Самое дорогое – это цветной телевизор отечественной модели.
Обшарпанная дверь спасала от воров.
– Вот унесут твой телевизор, тогда узнаешь, – отвечали ей. – Поставь хорошую дверь от греха подальше.
Приобретение оказалось даже симпатичным. С тех пор всякий раз, выходя из лифта, Зина любовалась на блестящие хромированную ручку и накладки, которые в сочетании образовывали симпатичную улыбающуюся рожицу.
Пять дней назад, возвращаясь домой поздним вечером, она увидела лежащего на лестничной площадке между двумя маршами крупного спящего мужчину. Услышав звук открывающегося лифта, позвякивающих ключей, он слегка приподнял голову, затем опустил её и замер.
От вида этого неподвижного тела сразу испортилось настроение. Нет, страшно не было. Стало досадно от того, что нормальные, здоровые люди порой по какой-то причине становятся настолько беспомощными и слабыми, что теряют способность вести человеческий образ жизни. «Как? Почему? Из-за чего? Что такое должно произойти с человеком, чтобы он перестал быть самим собою?» – эти мысли неотвязно владели женщиной, пока она разогревала себе ужин, а потом сидела перед тарелкой, упершись невидящим взглядом в экран.
Наконец, словно опомнившись, Зинаида оторвалась от телевизора, сложила в стеклянную банку то, что оставалось на сковороде, взяла хлеба и с ложкой понесла это бомжу. «Даже бродячих собак и кошек кормят, – бурчала она себе под нос. – Голубей бесполезных и глупых – тоже. Что же мы стали такими бессердечными? Словно и не люди вовсе. Что с нами произошло?»
Неуверенно приблизившись к всё так же лежавшему на полу человеку, робко спросила:
– Как вас зовут?
– Володя, – ответил он, не поворачивая головы.
– Володя, я принесла вам поесть. Банку потом бросьте в мусоропровод, а ложку сохраните.
Он медленно повернулся, посмотрел прямо ей в глаза и тут же опустил голову. Взял банку и ложку, но не накинулся на еду, а замер, очевидно, ожидая, когда благодетельница уйдёт. Что та не замедлила сделать. Когда подходила к двери, он сказал вслед:
– Благодарю вас, леди, за вашу доброту и сердечность.
В его словах не было насмешки, в них чувствовалась искренность и уважение. Судя по всему, этому человеку были не чужды воспитанность и интеллигентность. Куда всё это делось?
Так продолжалось пять дней. Он приходил поздно, очень рано исчезал. Оставалось загадкой, как он умудрялся открывать кодовый замок. На лице его не было заметно характерной для бродяг одутловатости, и ни разу Зинаида не почувствовала запаха алкоголя. Он не жаловался, не пытался оправдаться, не рассказывал о причинах падения. Вообще не проявлял желания поговорить по душам, что обычно свойственно бродягам. Просто присутствовал. И когда, не выдержав, она прямо спросила, почему он таким стал, мужчина буркнул:
– Сам виноват.
Как будто это что-то объясняло.
Конечно, от внимания наблюдательных соседей не ускользнули ни эти визиты бродяги, ни заботы Зинаиды Петровны о его пропитании, но на улице был сильный мороз.
После громкого скандала, устроенного соседкой на лестничной площадке, Володя попросил лист бумаги и ручку.
Скупо поблагодарив, он что-то невнятно промычал, а потом сказал после затянувшейся паузы:
– Не беспокойтесь! Я не хочу доставлять вам неприятностей и больше не приду. Спасибо за всё, что вы сделали для меня сейчас и тогда, в далёком прошлом.
– В каком прошлом? – удивилась Зинаида, внимательно вглядываясь в его лицо.
Не выдержав пристального взгляда, он быстро отвернулся.
– Я сохраню ложку как драгоценный подарок. Отдыхайте и выкиньте всё из головы. Я не стою вашего беспокойства. Сейчас прибудет полиция, я поеду с ними и избавлю вас от своей беспутной особы.
В ту ночь она долго не могла уснуть. То ждала, что вот-вот приедет наряд, то перебирала какие-то мелькавшие перед глазами лица, напрягая свою неповоротливую память и стараясь сосредоточиться хотя бы на некоторых из них. Ничего путного в голову не приходило. Наконец не выдержала, встала, заглянула в глазок – бомж лежал на прежнем месте.
Когда утром Зина открыла входную дверь, его уже не было. Перед дверью стояла стеклянная банка, а в ней красовалась одна-единственная, некогда пышная роза со следами увядания. Она должна была символизировать одиночество и благодарность. Под банкой находилась прижатая ею записка. Женщина торопливо развернула её. На листе бумаги отчётливым, чуть ли не каллиграфическим почерком было выведено: «Уважаемая Зинаида Петровна! Наша встреча – счастливая для меня случайность. Я вас узнал даже по голосу. Меня узнать трудно, да и сколько таких, как я, прошло через вашу душу. Я вспомнил всё, что вы для меня сделали. Как вы доверяли мне, оставляя одного в кабинете СИЗО, когда я рисовал, прощали моё озорство и прочили мне будущее художника. Я им стал, но в одночасье потерял всё: семью, мастерскую. Жена ушла к другу, а я, возомнив себя Репиным, не выдержал критики и спьяну сжёг мастерскую. Она была для меня и домом. Хорошо, что сохранил документы. Я помню, как вы не раз спасали меня от карцера. Когда я приехал в колонию и там зачитали написанную вами характеристику, мне создали условия для того, чтобы я рисовал. Спасибо!
Ушёл сам – со стыда. Уеду из Москвы, найду пристанище в любом небольшом городе. Там я, может быть, пригожусь как оформитель.
Простите, что через десятки лет опять причинил вам неприятности. Да хранит вас Бог! Влад».
Внизу была нарисована лестница и смешные человечки. Крайний справа падал, поражённый молнией. В отдалении стояла женщина с разведёнными в удивлении руками.
И она вспомнила! Вспомнила озорного, дерзкого мальчишку, который рисовал красивые рисунки. Вспомнила один эпизод: он однажды позволил себе грубый политический выпад.
…В кабинете было включено радио. Володя рисовал. В последних известиях сообщили, что Хрущёв отстранён от руководящей работы за волюнтаризм, на пост Генерального секретаря ЦК КПСС назначен Брежнев Леонид Ильич.
Володя встрепенулся и произнёс озорную и скандальную фразу.
Зинаида Петровна поначалу растерялась, но тут же возмутилась:
– Володя! Как ты смеешь при мне разговаривать на таком языке?! Если я к тебе хорошо отношусь, это не означает, что я твоя уличная подружка. Клади кисти и иди вон!
Он огорчённо вытер тряпкой краску с кисточек и, двигаясь к двери, пристыженный, извинился.
– Я вызову тебя позднее и всё объясню.
Подросток слегка задержался, и она жёстко повторила: «Иди, иди».
При этом присутствовал Василий Иванович – воспитатель с первого этажа.
– Я бы за этот хулиганский антисоветский поступок посадил его в карцер, – осуждающе заметил он.
– Вы полагаете, что он, сидя там, изменит своё мнение? – спросила Зинаида. – Вот соберусь с мыслями и всё ему объясню. Я ценю, что он со мной откровенен. У вас есть ко мне вопросы?
– Нет, я передумал.
– Будьте любезны, оставьте меня, – сказала она менее жёстко.
Вот такое между Зинаидой и Володей произошло недоразумение. Оно запомнилось, потому что было неординарным событием.
Узнать его было невозможно, со дня их последней встречи прошло около 25 лет.
И вот теперь эта увядающая, как и сама пожилая женщина, роза. Видимо, они больше никогда не увидятся. Но Зинаида Петровна верила: Влад обретёт себя. Ведь остались в нём человеческие чувства, главные из которых – признательность и благодарность.
Юлия Головко
Родилась в станице Лабинская Краснодарского края. Окончила педагогический институт. Долгие годы работала в следственном изоляторе МВД в Москве воспитателем несовершеннолетних преступников, инспектировала колонии Западной Сибири. Автор книг прозы «Зов из прошлого», «Это было недавно, это было давно», «Я всё помню». Готовится к выходу книга «Память не отпускает». Награждена орденом МВД «За благородство помыслов и дел».