Книги Веры Галактионовой в самом прямом смысле дают словам жизнь. Она любит точный язык и, по словам В. Винникова, «слишком многое видит без иллюзий…». В. Галактионова один из немногих современных российских писателей, чья проза проникнута ожиданием перемен. Что-то должно произойти, что-то надломилось и трещит… О «неладном», происходящем в «русском царстве», наш разговор.
– Последний ваш роман «5/4 накануне тишины» появился в 2004 году. Накапливаете силы для нового романа или пишете, но не издаёте?
– Заняться накоплением сил хотелось бы. Но у нас трудная история. Успеть сказать сегодня, поскольку неизвестно, уцелеешь ли завтра, – с этим ощущением работали многие русские писатели в XIX, в ХХ веках. С этим ощущением мы работаем и сейчас… Меняются реалии, политические режимы, но в сути перемен нет – если писатель думает о путях развития державы, то отдыхать он обычно не рискует.
Из крупной прозы у меня написаны «Спящие от печали». Готовлю том публицистики. В стадии подготовки находятся некоторые художественные тексты. Они похожи на бочки с вином, которое дозревает по своим, очень прихотливым законам. Очередную такую бочку выставлять на свет, для всеобщего употребления, всегда немного жалко, этим ты словно обрываешь некое таинство. Но, дорабатывая текст, важно остановиться вовремя. Иначе живое брожение соков в произведении начнёт переходить в уксус…
– Вы достаточно известная писательница, для вас написанную книгу издать – это проблема, или издатели охотно берут и публикуют?
– Свой долг я вижу в том, чтобы готовый текст был вброшен в «толстые» журналы – стал фактом литературы. Остальное – дело мира… И всё же не скажу, что я не предлагала рукописи издательствам. Но эти попытки мною оставлены как непродуктивные… Бывают иногда предложения неясного свойства. В частности, мне показалось рискованным передать на один из своих романов все авторские права зарубежному издателю – под большой гонорар, но навечно. Мы знаем, что постигло С. Бондарчука после съёмок «Тихого Дона». Итальянская фирма уложила его фильм в небытие надолго…
Как надо писать сегодня для книгоиздателей, я знаю. Но у меня другие задачи… В привлечении внимания к своей писательской особе для большей коммерческой выгоды тоже нет ничего особо сложного. На Московской ярмарке, где выставлялась моя книга «Крылатый дом», менеджер «Андреевского флага» был огорчён тем, что интерес посетителей был прикован к другому стенду: «Это же оплаченная постановка!»… Там на полу валялись и бились две женщины, выкрикивая имя писательницы. И девушки, сидящие на плечах у парней, размахивали руками: «Мы любим только её!»… Моя приятельница, актриса, сказала: «Я приведу ребят из театра, мы безвозмездно устроим тут представление поярче этого!»… Я понимаю рыночную целесообразность таких решений. Но мне нельзя их применять.
– Пожалуй, самый известный ваш роман – «На острове Буяне». Вы действительно считаете или считали раньше, что Россия превращается в уголовную зону? И второй вопрос: вы продолжаете верить в возрождение России?
– Ну если мы в Слове отстаиваем наше право быть собой, значит, верим… Да, многие воспринимают «Остров Буян» именно так – что живёт в глуши некая сокровенная, укромная Россия, которая умеет хранить себя потаённо и только в силу этого проходит неповреждённой сквозь чудовищные эксперименты веков, пытающиеся её обезличить. Однако согласиться с тем, будто страна превращается в уголовную зону, значит в чём-то оклеветать зону. С началом зимы некоторые бывшие зэки крадут что-то из ларька – так, чтобы их прихватили с поличным. В зоне у них есть какая-то гарантия выживания, которой не осталось на воле. Даже карающая зависимость от государства бывает более гуманной, чем зависимость от частника, владеющего в России почти всем.
В зоне могут «опустить» взрослого человека, способного как-то сопротивляться. На воле растлевают беспомощных детей, пользуясь нуждою и бесправием родителей… В зонах таких подлецов убивают, на воле – нет…
Здесь ЖКХ действует жёстче бандитов, вгоняя великое множество людей в невозможные долги, чреватые потерей жилья. Наши люди растеряны – они не умеют сопротивляться злу, быстро научившемуся орудовать «именем закона». И наш законодательный беспредел только ужесточается по отношению к низовой, неплатёжеспособной России. Человеческое достоинство рядового жителя девальвируется, а градус его зависимости от рыночного подлеца лишь возрастает…
– У меня некоторое время складывалось впечатление, что Россия после «лихих» 90-х наконец-то обрела спокойствие. Как бы вы определили нынешнюю ситуацию?
– Россия, сошедшая с собственного пути, теряет все свои достижения: бесплатную медицину, бесплатное образование, право на непокупное жильё. Теперь многое делается для того, чтобы о самой идее равных возможностей у нас в стране не осталось даже памяти. Нас отрывают от опыта социализма, так и не сумевшего перейти в следующую фазу развития – в религиозный социализм, как в общество равных возможностей ещё и в духовной сфере. Оппозиция же топчется, не зная, куда вести обездоленных: перед нею только оранжевый коридор, а всё оранжевое давно уж готовится и управляется извне. И Церкви сейчас всё труднее удерживать религиозное благодушие среди христиан. Прихожане, уже поделённые на вип-православных и православное отребье, при таком социальном расслоении начнут вот-вот отпадать от веры. Раскол на чудовищно богатых и чудовищно бедствующих нельзя замаскировать. И он имеет одну тенденцию – к ещё большему расслоению. А это – почва для нарастания взаимной вражды среди людей.
Обойдётся ли страна без стихийной революции? В ответе на такой вопрос нам далеко, конечно, до архимандрита Фотия, который неустанно отправлял Александру I послания, где излагал давно приведённый в действие «план разорения России», а также «способ оный план вдруг уничтожить тихо и счастливо». Но самое широкое выдвижение духовенства в депутаты помогло бы приходу к власти людей, имеющих понятия греха, предела, милосердия, справедливости… Подвигом Церкви могло бы стать предуготовление и тайное пострижение в монашество тех, кто готов избираться в Государственную Думу, идти в органы власти, как на Куликовскую битву. И разбалансировка внешнего мира, нарастая, может создать в конце концов такие условия, когда надзор за Россией немного ослабнет; тогда она сумеет сделать какие-то самостоятельные шаги в сторону более справедливого государственного переустройства.
– Извечный вопрос: писатель и власть – это совместимые понятия или их надо разделять?
– Если данная власть является подлинной властью народа, то задачи власти и задачи писателя совпадают, существуя во взаимной поддержке и во взаимной критике. Так должно быть в гармонично развивающемся обществе. Если же общество развивается, наращивая дисгармонию, слишком зоркий и сопереживающий народу писатель такой власти не нужен вообще. Она предпочтёт иметь дело с авторами, которые не заподозрены в любви к стране.
– Сегодня трудно писать, найти соответствующую тему для книги?
– Жизнь на переломе общественно-экономической формации высвечивает самые контрастные качества личности. Человек выживает в невероятно напряжённой битве за существование, в запредельных обстоятельствах он раскрывается весь – художнику в нём виден зверь и ангел. Острейшие сюжеты лежат на поверхности. Их остаётся лишь правильно увязать с вечными истинами, иначе в произведение вольётся много сора и хлама…
– Как историк вы знаете знаменитую уваровскую триаду – православие, самодержавие, народность. Достаточно ли актуальна для современной России эта теория?
– В части «православия» теория не была провокационной, когда Россия жила губерниями, не поделённая по национально-территориальному принципу. Теперь же, после ельцинского разрешения «берите столько суверенитета, сколько проглотите», Россия с одним лишь православием, не являющимся монорелигией для всей страны, может мгновенно превратиться в дырявое одеяло, теряя территории бесконечно. При неспокойном Кавказе, при усилившемся Татарстане это чревато дроблением уже не Советского Союза, а собственно России…
Самодержавное же правление понимается как монархическое. Но безупречные цари давно закончились. (С женского правления наследование царской власти пошло в нарушение Соборной клятвы 1613 года.) А выдвижение сомнительных царей вызовет большие разногласия. Интеллигенция страны давно уподобилась сороконожке, которая одновременно бежит в пять разных сторон. И обществу после метаний меж «царями» останется только принять монарха, какого ему дадут наиболее влиятельные олигархи, то есть преклониться пред царём миллиардеров. Тогда их власть над страной станет окончательно неприкосновенной, освящённой и коронованной. А ограбленные и нищие пойдут безропотно путём холопов… И тут уж до «народности» дело вряд ли дойдёт. Ведь сельская живоносная основа её уже разрушена почти вся. Глобализации же важны наши природные ресурсы, а не национальные амбиции жителей вокруг месторождений.
– Я бы назвал ваши произведения духовно-патриотическими. Что такое быть сегодня патриотом России?
– Понимать и взращивать сокровенное Отечество. Со всем богатством и трагичностью нашего прошлого. И желать, чтобы народ не мучился, не вымирал, превращаясь в полуграмотное быдло… Нам заповедана одна из двух главнейших заповедей: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Все самые кровавые беды и многомиллионные народные трагедии происходили в России тогда, когда дела в ней начинали вершить возлюбившие дальнего. Но дальнего возлюблять нам не заповедано. И уж тем более – в ущерб ближнему… Может быть, уже настала пора для всех нас перестать наконец нарушать её?! Это и значит быть патриотом.
Беседовал