И всё-таки тошно от того, что по отношению к ушедшим литераторам слова «память» и «прихоть» стали синонимами. «Как хочу – так и ворочу!» - вот принцип власти разных уровней. В идеологию современной России не вписываются ни мёртвые, ни, тем более, – живые «инженеры человеческих душ». И мой лиманский пример, к сожалению, – исключение из правил. Впрочем, об этом писали уже много раз, в том числе, и я. А вот о замечательных провинциальных творцах, увы, написано гораздо меньше.
Один из лучших современных русских поэтов, мой волгоградский друг Василий Макеев несколько лет назад, представляя астраханских стихотворцев в своём журнале «Отчий край», назвал нас «могучей кучкой» - по аналогии со знаменитым композиторским сообществом. Тогда, честно говоря, сравнение показалось чересчур смелым. Но вот прошло время, ушли из жизни Олег Куликов, Павел Морозов, Павел Суров, Юрий Богатов, уехала на историческую родину Дина Немировская - яркие представители астраханской «могучей кучки», - и оказалось, что их творчество соответствует самым высоким критериям. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи …» Прав был Сергей Есенин, прав и Василий Макеев, разглядевший несомненную талантливость группы астраханских поэтов до того, как это произошло на их родине. Да и произошло ли?
Оценить истинный масштаб чужого дарования мешает не только творческая зависть, замаскированная пресловутым: «Нет пророка в своём Отечестве», мешают и давние приятельские отношения, не дающие порой измерить стихи друзей трезво и беспристрастно. Это похоже на чувства жены, на глазах которой муж с младых ногтей кропал стишки на кухне, в туалете, в ванной, и вдруг этими «пустяками» начинают восхищаться. «Как, этот самый Ванёк, обожающий борщ с чесноком, фильмы с Юрием Никулиным, храпящий во сне, – словом, тот, кого супруга знает как облупленного, - известный, даже знаменитый поэт!» Самые родные люди, увы, часто недоверчивы и ревнивы. Как и «малая родина», зачастую воздающая доморощенному самородку по заслугам с большим запозданием. Чаще всего после смерти, когда вдруг становится понятным истинный масштаб ушедшего навсегда таланта.
Так произошло и с Олегом Куликовым – одарённым русским поэтом. Жил он в самой что ни на есть провинции – в посёлке Лиман, в калмыцкой степи. Совсем недавно здесь, на школе, где он когда-то работал учителем, появилась мемориальная доска в его честь. Так что памятная доска, которую мы только что открыли на здании центральной районной библиотеки, - уже вторая! Каждый год земляки проводят поэтический конкурс памяти поэта, вручается литературная премия имени Олега Куликова. В нынешнем году её лауреатами стали астраханский поэт Сергей Золотов и лиманский литератор Наталья Абасова. После кончины Куликова на средства районной администрации изданы практически все его стихи.
Одним словом, некоторое подобие славы мой лиманский товарищ получил, вроде бы, в новейшее российское время. Но сформировался да и написал свои лучшие стихи он на рубеже 70-х – 80-х. Как, кстати, и другие участники той самой «могучей кучки». Никчемушное, застойное время – и такой всплеск! Волей-неволей приходит на ум вопрос: а, может, и не такие уж пропащие годы переживала тогда страна, где литература считалась делом государственным? Да, Куликов, как и все мы, трудно и долго пробивался к читателям. Но ведь и квартиру он тогда получил в новом доме, как будущий член Союза писателей. Я подчёркиваю: будущий! А в наш творческий союз он вступил только в 1996 году.
Такое вот неложное уважение было у власти к литературе. Ревнители «нового мышления» назовут это идеологией и будут правы. А мне по душе такая идеология! Попробуйте-ка без огромных денег решить квартирный вопрос сегодня! Не всё так просто и с «пробиванием» книг. Нам всем тогда хотелось быстрее выйти к читателям. А поскольку издательства и литературные журналы были только государственными, то и дело в них велось строго по планам – перспективным, тематическим, текущим. Надо было пройти сквозь «сито» областных, межрегиональных, всероссийских и всесоюзных совещаний и семинаров молодых литераторов, которые (спасибо комсомолу!) проходили тогда с завидной регулярностью. Потом было серьёзное рецензирование и дотошное обсуждение в областной писательской организации, которая в конце концов и рекомендовала рукопись начинающего стихотворца или прозаика Нижне-Волжскому книжному издательству. Но это вовсе не значило, что книга будет опубликована в первозданном виде. Издательство практиковало свои внутренние рецензии и неизбежную работу с редактором. Порой работа эта длилась годами! Строки, строфы, стихи подвергались безжалостной вивисекции – карандаш редактора порой казался авторам скальпелем, а сам редактор – хирургом, режущим пациента без наркоза! Но произведения-то от этого только выигрывали, к читателям приходили профессионально отшлифованные стихи! Были здесь, конечно, как и в любом творческом деле, просчёты и ошибки. Но сейчас, по прошествии стольких лет анархии, сумбура, неряшливости, а зачастую и неграмотности, царящих в издательском деле, где за деньги можно выпустить любую абракадабру, я понимаю, насколько же нужной и полезной была та система фильтрования, через которую мы попадали в литературу!
Скажу больше: в советские времена человек, обладавший литературными способностями, обязательно пробивался к вершинам. К высоким или не очень – но к вершинам! Народного уважения, общественной известности, государственного внимания. И это – правда. Другое дело – нравится она или не нравится хулителям «проклятого советского тоталитаризма». Только ведь, как говорится, слова из песни не выбросишь. Как, впрочем, и то, что по-настоящему талантливые люди иной раз палец о палец не ударяли, чтобы помочь своим творениям увидеть свет! Верно, конечно, сказано: «Талантам нужно помогать, бездарности пробьются сами!» Но и в советские времена нарочитый «пофигизм» тормозил продвижение вверх, то есть к читателю. А если к этому добавлялось небезупречное, скажем так, поведение начинающего поэта либо прозаика, предосудительно частое участие в дружеских застольях, то понятно, что заслуженное восхождение автора замедлялось ещё более.
Яркий тому пример – творческая судьба Олега Куликова. В Астрахани он появлялся нечасто, привозил новые хорошие стихи (впрочем, плохих-то у него и не было), потом снова исчезал надолго в своей провинции, ничуть не заботясь о том, что в отдалённых планах Нижне-Волжского издательства замаячил его первый сборник. Тут бы и съездить поэту в Волгоград, пообщаться за «рюмкой чая» с теми, от кого зависит печатная судьба его заветного детища. Увы, это успешно делали иные, поднаторевшие не только в стихосложении, но и в стихопробивании. Замечательный, может быть, самый лучший астраханский поэт всех времён Леонид Чашечников без обиняков сказал как-то Олегу: «Я за счёт твоего «Половодья» свою книгу издал. Да если б только я …» И отодвигали, и «листаж» отщипывали у первого сборника Куликова маститые коллеги. Так что вышло его «Половодье» не таким бурным и могучим, как могло и должно бы, да и не в те сроки.
А с первой и единственной московской книгой Куликова всё было ещё проще и понятней, хотя никто покаянных объяснений не давал. Просто под обложку сборника Олега «Огни на реке» бесцеремонно впихнули ещё одного автора, вернее, авторшу. Издательство «Современник» заставило сожительствовать настоящие, крепкие, мужские, пропахшие смолистым волжским ветром и неистребимым пряным духом вяленой воблы стихи Куликова и беспомощно-смазливые, аморфные, бесплотные, приторно-искусственные строчки нужной папиной дочки … Наверное, могло быть и по-иному. Но если в Астрахань Олег выбирался, как говорится, «раз в год по обещанию», то уж в столицу…
Может показаться, что в этих сентенциях я далеко ушёл от оценки творчества Куликова, точнее, даже не приближался. Отчасти это верно. Но парадокс в том, что будь поэт иным – пробивным, настырным, упрямым – может, и не создал бы таких пронзительных, щемящих и одновременно добрых, светлых, талантливых своих стихотворений! Это как две стороны одной медали, и без любой из них медаль ненастоящая, бутафорская.
Куликов был поэтом истинным, всамделишным, природным. Сергей Есенин, Николай Рубцов – безо всякой натяжки готов поставить имя нашего земляка вслед за этими золотыми голосами русской поэзии. Все они - певцы Руси уходящей. Но если Есенин и Рубцов отгоревали, отплакали над судьбой всей нашей обездоленной родины, то Куликов гордо и горько печалился над участью Понизовой Руси – неповторимой «малой родины». Кто-то на этих словах может иронически пожать плечами: о чём печалиться-то, если Волга по-прежнему впадает в Каспийское море и живут на их берегах люди! То-то и оно, что другие люди живут, с иными чаяниями, надеждами, стремлениями и укладом – с иным, по-новомодному говоря, менталитетом. Та ловецкая, ватажная, артельная жизнь низовских сёл, которой веками жили наши предки, канула в Лету. Реюшки, бударки, прорезя, невода, мётчики, иглички, кундраки – давно уже превратились из примет каждодневного промыслового быта в словесную экзотику.
Спроси сегодня молодого астраханца, что такое, к примеру, «подловка» - и он вряд ли догадается, что это чердак. Маленький Олег, игравший в «войнушку» на подловке прадедовского дома, спасавшийся от жары под солтенью и бегавший в школу не с городским ранцем, а с самодельным зимбилем, вправе был говорить, что часть души «защемил скрипучей этой дверью». По сути дела, все стихи Олега – исторические, потому что той жизни, которой испокон веку жило Понизовье, больше нет. Она не изменилась, она – кончилась. Что говорить о бударках, если современные дети не видели вживую ни «Ракет», ни «Метеоров», ещё недавно исправно бегавших в низовские сёла! Так что Куликов действительно писал об уходящей эпохе, вернее, уже ушедшей.
- Реалии новой жизни! – легко найдёт ответ на эти сетования современный прагматик. – Прогресс неостановим!
С этим не поспоришь, если, конечно, понимать под прогрессом безудержное и бездумное выкачивание из-под земли и из-под воды нефти и газа. Во имя сытого благополучия тех, кому наплевать на судьбу Волго-Каспия и людей, для которых он был смыслом жизни. «Новые реалии» не продолжают прежнюю действительность, а зачёркивают её. А как же традиции, преемственность поколений, родовая память? Да никак!
«Взошли камышом ерика, и протоки, и банки.
Поникли над дельтою серые шапки стогов.
С великим трудом проползает отъевшийся танкер,
Касаясь, о, Волга, бортами твоих берегов.
Боюсь, что и русла речные пустынями станут.
Взметнётся над прахом, завоет Кащей-суховей.
И памятник Каспию, видимо, вырубит правнук,
А внуку здесь незачем больше бросать якорей …»
Зачем, действительно, потомкам славных ловецких фамилий «бросать якоря» в землю, которая перестала быть родной стараниями «застойщиков», «перестройщиков» и «капитализаторов»? Не ради же этих вот, обречённых на одиночество и забвение пращуров, доживающих свой век в обезлюдевших селениях.
«Над речкою виснет туман
Намокшею марлей.
Остался в деревне Иван
С супругою Марьей.
… Последние вехи твои,
Последние корни.
Кто в жажду водой напоит,
Кто в голод – накормит?
Но ты ни о чём не грусти,
Не плачь по России,
Не кайся последним «прости» …
Давно уж простили».
Перевелись уже те горемычные старики, безжалостно порвана пушкинская «златая цепь времён», драгоценная связь поколений, которая и есть самая настоящая национальная идея. Это её который год безнадёжно ищет наше общество. Или делает вид, что ищет … Олег Куликов, как настоящий поэт, жил ею давным-давно. Только почему-то бравые строители капитализма, их безвольные попутчики (то есть большинство из нас) и власти предержащие ищут национальную идею где угодно, но только не в провидческих стихах. Именно от невозможности докричаться, достучаться до соплеменников, усовестить их самым сокровенным вырвалось у поэта однажды:
«Ударит сердце, рёбра сокруша,
Как хулиган разнузданный кастетом.
И вскрикнет удивлённая душа,
И навсегда простится с белым светом.
И побредёт по вечной тишине,
Над суетой, в своём обличье новом.
В каком – не знаю, но хотелось б мне –
Не птицей, не травой, а только словом!
Тем самым, что будило по ночам
И рассыпалось – стоило проснуться.
Которое началом всех начал,
Венцом венцов могло бы обернуться.
Что вобрало в себя и солнца блик,
И шелест трав, и птиц рассветных пенье,
И свой предсмертный удивлённый крик,
И собственную смерть, и воскресенье.
А уж тогда придёт она, пора:
Душа, являя смелость и отвагу,
С чьего-нибудь удалого пера
Заветным словом капнет на бумагу».
Куликов, как до него Есенин и Рубцов, предрёк свой безвременный уход, но каким же светом надежды озаряют нас его трагические и высокие строки!
Я мог бы цитировать стихи Олега долго и упоённо – судьба дала мне счастье быть редактором–составителем и издателем двух его последних книг: прижизненной «Дорога домой» и посмертной «Между чистыми синими звёздами». Яркая образность и метафоричность произведений Куликова дают самые выгодные возможности для такого цитирования.
***
«Они опять зазеленели, степи эти,
Навеяв запахи полыни, чабреца…
Мешает спать, взрываясь на рассвете,
Древнейшая из древних песнь скворца.
Ложиться поздно, просыпаться рано.
Я в полусне, задумавшись, смотрю,
Как, волоча по полю стог тумана,
В-полнеба ветер расплескал зарю».
***
«И дрожат в синеве испарений,
Там, где полю и зною предел,
Тополя – миражи оперений
Половецких отравленных стрел».
***
«Знакомо изогнутся берега,
«Ракета» гул прольёт в вечерней дрёме,
И кто-то громко скажет: «Зеленга»,
Как будто тяжкий куль с плеча уронит».
***
«Среди сине-жёлтых плешивых бугров,
Где небо поблёкшее дремлет,
Последний отряд телеграфных столбов
Уходит пешком из деревни.
Он, связь обрывая, бредёт по степи
В холодной грязи по колено.
Мешается запах смолёной щепы
И запах осеннего тлена».
***
«Свирепая сейнера морда
Становится в бухте добрей,
И пена Каспийского моря
Течёт по клыкам якорей!»
***
«Вётлы смотрели, как бабушки строгие,
Ветер угрюмо ворчал в камыше …
Камень, я помню, лежал на дороге,
Нынче не он ли лежит на душе?»
***
«Зазнобит средь июльской жары,
Опостылит и вольная воля.
Оглянись, удивись и замри
На краю перейдённого поля.
Там грачи заполошно кричат,
Листья носит угрюмая осень.
Как колосья, года шелестят,
Как большие тугие колосья.
Дней охвостья сжимаю в горсти,
Сердце ноет тревожно и сладко.
Только поле успел перейти,
Глядь, и прожил всю жизнь без остатка».
***
«Крупный град отстучал
По дороге весёлою конницей.
Затревожился дед,
А который уж год не вставал.
Еле слышно сказал
Перед тем, как навек успокоиться:
- Своего вороного
По сбитой подкове признал…
Вполнакала заря
Засветилась в густеющей роздыми,
Захотелось поверить,
Неверье своё сокруша:
Где-то там, далеко,
Между чистыми синими звёздами
Оседлала опять вороного
Лихая душа».
Но никакое, даже самое обильное и красочное цитирование, не заменит добрых, не стареющих стихотворений настоящего поэта! Мы сегодня много говорим о патриотизме. Он вдруг из термина бранного превратился чуть ли не в символ новой державной риторики. На самом высоком государственном уровне совещаются о том, как привить молодёжи этот самый патриотизм. Увы, Иванов, не помнящих родства, никакой одноразовой прививкой не вылечишь. Нужна массированная, постоянная атака против беспамятности, бездуховности, безнравственности, антиморали! И стихи Куликова в этом важнейшем деле – прекрасное подспорье!
Эх, издать бы его стихи в нашей хвалёной «Губернской библиотеке» да приличным тиражом! Чтобы на стихах Олега учили настоящие учителя литературы в школах детей любви к родному краю, к тому Понизовью, которому душу свою без остатка отдал поэт Куликов! Маниловские мечты? Может быть. Только если осенены они именами Олега Куликова, Павла Морозова, Леонида Чашечникова, Нинели Мордовиной, Ольги Касимовой, Николая Поливина, Мажлиса Утежанова, Николая Ваганова – настоящих астраханских поэтов, ушедших из жизни за последнее десятилетие, кажутся они не такими уж и несбыточными.
«И надо мной бессмертных звёзд Руси,
Высоких звёзд безбрежное мерцанье» -
так сказал великий поэт Николай Рубцов. И теперь там, «между чистыми синими звёздами», сияет заветная звезда поэта Олега Куликова. Высокая русская звезда.