Рассказ
Литературовед, культуролог, философ, писатель. Доктор филологических наук, профессор. Автор романов «Лёгкий мужской роман», «Для кого восходит Солнце?», «Маргинал», «Игра в игру» и других. Живёт в Минске.
Астрономы обещали звездопад: какая-то косматая комета должна пересечься с орбитой Земли, и мелкие кометные частицы, размером с песчинку, будут сгорать в земной атмосфере. А землянам будет казаться, что падают звёзды. Сто штук в час.
Никакого чуда. Фокус разоблачён, однако жителей Земли приглашали полюбоваться на звездопад и прихватить с собой заветное желание: успеешь загадать его во время падения звезды – оно непременно исполнится.
Скучно, как в цирке. Однако Леонид Зверев, подчиняясь чувству детского любопытства, за которое он себя тут же зауважал, и ещё какому-то неясному томлению, которое ему не очень понравилось, в одиннадцать часов вечера вышел на крыльцо старого, но крепкого деревенского дома, служившего ему дачей, то есть норой, где можно было укрыться от докучливого внимания друзей.
Жены у Зверева недавно не стало. Детей у них не было.
Стояла дикая, первозданная деревенская тишина. Даже ленивый лай псов не ломал, а подчёркивал её незыблемость. Пространство вокруг подсвечивалось только звёздами. Окно его дома маячило каким-то жёлтым лохматым пятном: лампочка горела тускло. Леонид задрал голову вверх. Равнодушные звёзды блестящими крупицами рассеялись на различной глубине безмерного пространства, отчего создавалось впечатление, что Земля застыла беспомощным комочком в безмолвном океане, который и сам ютился маленькой звёздочкой в чудовищном чреве Вселенной, составляющей, возможно, пылинку какой-нибудь ещё Супервселенной.
Человеку не обжить этих пугающих воображение просторов, поэтому звёздное небо над головой угнетает нормальных людей – и манит одновременно.
От неясных мыслей, сбивающихся в печальную туманность, Зверева отвлекло первое увиденное им падение звезды. С небес бесшумно сорвалась светлая точка и, прострочив рыхлый бархат тьмы серебряной нитью следа, мгновенно истаяла. Канула в вечность.
Возможно, это была песчинка. Однако хотелось думать, что на твоих глазах сорвалась и сгинула огромная звезда. Древние люди, у которых не было ещё телескопов, так, наверное, и думали. Смерть звезды, что ни говори, зрелище более величественное, нежели исчезновение песчинки. Говорят, когда с неба падает звезда, обрывается чья-то жизнь.
Зверев не успел загадать желание. Однако фейерверк был настолько интенсивным и регулярным, что подгадать со своей мечтой под падающую холодную искорку не составляло труда. Было бы желание. В том-то и дело, что Леонид, оставшись один на один с небесами, не знал, что ему загадать. Может быть, потому, что легко доставшееся теряет ценность?
Звездопад смотрелся как забавный аттракцион. Исчезла случайность и непредсказуемость – улетучилась тайна! В принципе, подумалось Звереву, можно ведь устроить искусственный звездопад. Запустить в космос какой-нибудь камень, распылить его в порошок и устроить нестрашный звёздный дождик. И абсолютно обесценить сокровенное. Вот вам и небо в алмазах. Неужели нет хотя бы крохотного желаньица? Похоже, нет. Желания растут и цветут там, где есть мистика и вера в чудеса.
Потоптавшись ещё минут пять с запрокинутой головой и слегка озябнув, Зверев поднялся на крыльцо. Тишину нарушил ровный гул самолёта. Его легко можно было бы обнаружить по мерцанию маячков. Но Зверев, не поднимая глаз, быстро вошёл в дом и лязгнул запором замка.
2
Ему привиделся странный сон.
Он стоял на крыльце и напряжённо ловил боковым зрением сорвавшуюся и сгорающую пылинку, песчинку, небесное тело – не важно. Ему надо было увидеть, как, покорябав черноту темени холодным серебром, искристой капелькой скатится и угаснет светлячок. Зверев знал, что его желание, которое распирало его изнутри, тут же исполнится. Он знал это точно. И его волновало не то, откуда он мог это знать, а то, что его желание непременно, с гарантией, исполнится. Какой замечательный сон!
Шея уже занемела, ноги заледенели, а звёздочки всё не падали. Зверев начинал уже нервничать. Вдруг ему показалось, что за его спиной залпом посыпались холодные искры. Он резко обернулся – ничего. И когда он вновь запрокинул голову, прямо из середины неба, из какой-то прорехи, выпал и быстро покатился большой серебристый клубок, и разматывался он сияющей щедрой нитью долго, долго, пока совсем не пропал. Потом погасла и нить. Сразу после этого серебристой слезой скатилась ещё одна звезда, оставив после себя мерцающий влагой, быстро подсыхающий след. Тогда только Зверев опомнился: губы его уже несколько раз прошептали нужную молитву, и на душе стало легко и тревожно.
Он вытер вспотевшие ладони о тёплую байковую рубаху и вошёл в дом.
Возле стола стояла его жена, Нюта, и что-то искала.
– Я потеряла одну серёжку. Ты мне подарил их на десятилетие нашей свадьбы, помнишь? Я с ума сойду.
– Нюта, но ведь ты умерла. Как ты могла здесь появиться?
– А-а, элементарно. Люди вон научились делать искусственные звёзды. Слышал об этом? Наука далеко шагнула. Меня… подлечили, восстановили немного. Ну, я не знаю, как это назвать. Знаешь, никаких чудес. Поработали на славу – вот и всё. Серёжка пропала – вот это чудо. Я сейчас заплачу. Без серёжки мне не жить.
Голова у Зверева пошла кругом. Что-то мешало ему до конца порадоваться возвращению Нюты, но он рад был отвлечься на такую земную мелочь, как потеря серёжки.
– Погоди, я где-то её видел.
– Где, Лёнечка?
– Так глупо: кажется, в вазе с кактусами.
– Господи, что за ерунду ты несёшь! Как она могла туда попасть, в мой любимый кактус!
– Не знаю, Нюта. Так показалось. Можно, я тебя потрогаю?
– Не надо, Лёня, не надо…
Она смотрела на него с нежностью и так, словно собиралась уходить от него навсегда. Ему не удалось с ней попрощаться: авиалайнер, в котором она летела на отдых в кресле № 53, развалившись в воздухе, упал в море, ничьих останков обнаружено не было. Люди рейса № 503, направлявшегося в жаркие страны, просто исчезли. Их не стало. Но если бы они прощались, Нюта бы посмотрела на него именно так. Он это знал.
Нюта исчезла, растворилась, словно сорвавшаяся с небес улыбчивая звёздочка. Он не видел жену мёртвой и не представлял её тело безжизненным. Он не был готов к её исчезновению, ему не хватало её прощального взгляда. В её глазах стояла такая сильная любовь к нему, к их чудесной жизни, к их удивительно счастливому союзу, что кроме как взглядом выразить это было невозможно. Она благодарила его глазами, в которых стояло нескрываемое обожание.
Даже во сне Зверев почувствовал острую и одновременно тупую боль в сердце. Но он не позволил себе проснуться, схватив Нюту за руку. Она ласково отстранилась.
Зверев подошёл к вазе с заморским кактусом, ковырнул пальцем тронутую белым налётом землю и ловко подцепил комочек, в котором поблёскивала серёжка.
– Смотри!
На его ладони резким алмазным блеском сияла ожившая серёжка. Точно так же сияли глаза Нюты.
– Как она могла попасть туда? – ахнула Нюта.
– Смотреть на две серёжки я не мог, выбросить – рука не поднималась; я оставил одну. Так мне почему-то легче. Как она оказалась в кактусе – не знаю.
– А ты не забываешь поливать кактус? Раньше ты всегда забывал.
– Ты же видишь: он живой. Мохнатый. Только мне пришлось его пересадить в новый горшок.
В старом он начал сохнуть. Может, заскучал без тебя.
Нюта опять погладила Леонида печальным тёплым взглядом, которым провожала его на работу каждый день.
– Мне пора, – просто сказала она.
В сердце опять взметнулась боль, и момент пробуждения странно слился с мигом, в который Нюта исчезала из комнаты. Она бесследно истаяла, канула в вечность.
– Ты забыла серёжки! – крикнул он, открыв глаза.
Предутренняя тишина была ему ответом. За окном уже посветлело. Вскоре отрывисто зацокали птички. Зверев лежал с закрытыми глазами, и по щетинистым щекам его тусклыми звёздочками текли и текли слёзы, которые ему не от кого было скрывать.